Потерпев неудачу в организации уничтожения Жукова через дело «авиаторов», Сталин не отказался от своей затеи и продолжал интригу все с той же целью. Последовали новые указания, новые аресты, пытки и фальсификация «заговора Жукова». Почему такое однообразие? Потому что только такое обвинение могло, более или менее убедительно в глазах общественного мнения подвести маршала под высшую меру.
Очередной жертвой стал генерал-лейтенант Телегин К. Ф., многолетний соратник маршала, участвовавший как член военного совета фронта в крупнейших операциях, начиная с разгрома гитлеровцев под Москвой и кончая Берлинской.
О том, что организатором нового обвинительного нападения на Жукова был сам Сталин, свидетельствуют документы. Приведу лишь несколько строк из письма министра госбезопасности СССР Абакумова от 5 марта 1948 года в адрес Сталина:
«В соответствии с Вашими указаниями, имущество и ценности, отобранные у арестованного генерал-лейтенанта Телегина К. Ф., переданы 4 марта 1948 года по актам Управляющему делами Совета Министров СССР тов. Чаадаеву…»
Уж если Сталин давал указания по поводу таких «мелочей» как изъятие ценностей, могут ли быть сомнения в том, что и суть обвинения и желаемые показания при допросах Телегина тоже исходили от него же.
О том, что творили заплечных дел мастера в застенках Лубянки лучше всего скажет сам Телегин.
Из письма генерала Телегина Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову.
«Климент Ефремович!
Я прошу прощения за обращение к Вам с настоящим письмом, но ужасная трагедия моей жизни вынуждает меня довести до Вашего сведения о той жестокой несправедливости, которая обрушилась на меня.
Я, б (ывший) генерал-лейтенант, член военного совета МВО, Сталинградского, Центрального, 1 (го) Белорусского фронта, Группы советских оккупационных войск в Германии Телегин Константин Федорович, осужден судом на 25 лет ИТЛ и лишен всего, что было заслужено 30 годами честной, безупречной службы Родине и партии в пограничной охране и Советской Армии…
24 января 1948 года я был арестован МГБ СССР и посажен во внутреннюю тюрьму. 30 января мне предъявлено обвинение по статьям 58–10–11 У (головного) кодекса РСФСР и 193–17, 27 января 1948 года я был вызван бывшим министром Абакумовым, который с самого начала разговора обругал меня матом, обозвал врагом, грабителем и предложил мне «дать показания о своей преступной деятельности против партии и государства». Я потребовал от него конкретного обвинения меня, в чем именно заключается моя «враждебная деятельность», ибо я такой совершенно не вел никогда и не знаю. Абакумов мне ответил, что, в чем моя вина, я должен сказать сам, а если не буду говорить, то «отправим в военную тюрьму, набьем ж…, ты все скажешь сам». Так этим разговором был дан тон ходу следствия…
В течение месяца следователь по отв (етственным) делам Соколов и его помощник Самарин, не давая мне почти совершенно спать ни днем, ни ночью, довели меня до полного отчаяния. Не добившись от меня желаемого показания об участии в руководстве военным заговором, состоящим из Жукова Г. К., Серова А. И. и ряда других генералов, шантажируя тем, что Жуков и Серов арестованы уже, они требовали от меня показаний «о методах работы и планах заговора».
После того, как они совершенно недвусмысленно заявили об аресте Жукова, Серова и других «заговорщиков», веря им, органу нашей партии и государства, я старался припомнить все, чему я раньше мог не придать значения и что в совершенно новой обстановке может принять другую окраску и поможет партии до конца разоблачить «врагов-заговорщиков».
Ряд фактов, которые с трудом я вспоминал, оговаривал тем, что я тогда не видел в них ничего преступного. Следствие пользуясь моей беспомощностью, измученностью, сознательно их извращало, придавая им ярко антисоветскую окраску, добавляя от себя то, что им было желательно. В течение этого месяца каждый день я подвергался угрозе быть отправленным в военную тюрьму для истязаний, если не дам показаний о «заговоре». Это еще больше усиливало истощение моей нервной системы, доводя (меня) до невменяемости.
И вот 16 февраля 1948 года руководство МГБ наконец, не удовлетворившись моими показаниями, осуществляет свою угрозу отправляет меня в Лефортовскую тюрьму и в тот же день вечером в следственном корпусе (комната 72) я подвергаюсь жесточайшему избиению резиновыми дубинками (Соколов, Самарин). Из комнаты до камеры меня уже тащили два надзирателя - я не мог двигаться. 27, 28, 29 февраля, 1 и 2 марта я подвергаюсь вновь жестокому избиению этими же двумя лицами уже в 31–й комнате следственного корпуса. Я стал безумен, не мог ходить, не разрешали лежать, не мог сидеть.
Упав затылком на пол, я казалось, уже дошел до крайнего напряжения нервной системы, боль и шум в голове окончательно подорвали силы; ум, сердце и воля были парализованы. Шесть месяцев я не мог сидеть, ходить начал понемногу на четвертый месяц. Истязатели вырвали из тела куски мяса, повредили позвоночник, бедренную кость, били по ногам. Все это довело меня до полного отчаяния, совершенного безразличия к своей судьбе и оставило только одно желание - скорей конец, скорей смерть, конец мучениям.
13 марта (1948 года) я был перевезен обратно во внутреннюю тюрьму. И несмотря на то, что я не мог ходить и сидеть, что я в стадии полного истощения сил и нервной системы, меня продолжали вызывать на допросы, повторяя угрозы свозить вновь в Лефортово на новые истязания. Но этого я уже вынести не мог, и, не отдавая себе отчета, я подписывал все, что им было угодно, лишь бы не мучили, не истязали.
С сентября 1948 года по сентябрь 1951 года всякие допросы прекратились, меня оставили в покое и в конце 1949 года, начав немного приходить в себя, вспоминая свои показания, я ужаснулся мысли о том, что ведь если я сам безразличен к своей жизни, то ведь там, в показаниях моих, фигурируют другие лица, о которых следствие сознательно извратило факты. Этим они (МГБ) обманут партию и пострадают люди. Я стал настойчиво добиваться исправления показаний, объяснений к ним, так как никаких моих мотивировок следствие не принимало категорически. Мне в этом было отказано решительно, и только в сентябре 1950 г (ода) составили один протокол, изменяющий прежние показания о якобы «имевших место систематических разговорах между Жуковым, Серовым и мною, осуждающими и высмеивающими Верховное Главнокомандование и лично И. В. Сталина, рассказывании антисоветских анекдотов». Все это, конечно, была сплошная чушь, сознательное извращение сообщенных мною фактов о разговорах между нами.
Я обращаюсь к Вам, Климент Ефремович, зная Вашу чуткость и внимание к живому человеку и много знающему меня. Я верю, что Ваше личное вмешательство поможет скорее снять с меня это тяжелейшее незаслуженное наказание и позор, даст мне возможность вновь возвратиться к честному труду на благо нашей Родины…
Сейчас истерзанный, искалеченный, я еще не хочу списывать себя в расход, а сколько хватит сил, опыта, знаний (хочу) работать во славу нашей партии и Родины…
(Подпись) ТЕЛЕГИН».
Ворошилов не помог Телегину освободиться. Все, что касалось продолжающейся подготовки окончательной расправы над маршалом Жуковым, содержалось в строжайшем секрете. Тех, кто знал вопросы, задаваемые следователями о Жукове, из стен внутренней тюрьмы не вывозили. Семерых «вредителей» авиаторов во главе с Новиковым держали в тюрьме даже после истечения срока, на который их приговорил суд. Расстановка сетей и капканов продолжалась.
Бдительность маршала надо было ослабить. Пусть он думает, что беду пронесло. Еще одна попытка возродить обвинение маршала в заговоре через Телегина срывалась. Почти сломленный соратник Жукова то давал показания, то, собравшись с силами, отказывался от них. Его «запечатали» на 25 лет! Но дело-то не состряпано - нет убедительного материала для «заговора Жукова».
Сталин готовит новые ходы. Он требует от Абакумова новых доказательств преступной деятельности Жукова. Молодой, энергичный министр Государственной безопасности (ему было тогда 40 лет) готов на все, лишь бы угодить Сталину, от которого зависело не только благополучие, но и жизнь. Поскольку этот исполнитель многих каверзных дел против Жукова встречается в моем рассказе неоднократно, познакомлю с ним читателей подробнее, чтобы вы знали цену личности, которая отравляла жизнь великого полководца.
Виктор Семенович Абакумов родился в Москве в 1908 году. Был он пролетарского происхождения самой высшей пробы - отец истопник в больнице, мать - уборщица в техникуме. Образование, как сам определял, «низшее» - окончил городское училище в Москве, время окончания училища не помнит. Работал грузчиком. В 1930 году вступил в партию. Видно, 22–летний грузчик уже тогда подумывал, как бы выбиться куда-то повыше. А как без образования, без поддержки влиятельных родственников и знакомых. Если таковых нет, надо завести. Завел - нет сомнения, что стал он «стукачем». Это подтверждается тем, что новые знакомые оценили его способности, да и внешность привлекательную: был он высокого роста, плечистый. В общем, взяли его на официальную работу в НКВД. Долго был самым маленьким оперуполномоченным. Но зато в Москве, в Секретно-политическом отделе НКВД. В 1939 году репрессии начались и в органах. Потребовалась замена убывающим. И пошел Абакумов в гору - сразу начальником управления НКВД Ростовской области. Двинул его непосредственный начальник спецотдела Кабулов (правая рука Берия). В 1940 году разделилось министерство на МВД и МГБ. Потребовались кадры. Разумеется, свои. И Кабулов зыдвигает Абакумова на должность замнаркома. И в том же году становится он начальником Особого отдела Красной Армии (позднее стало это учреждение называться Главным управлением контрразведки «Смерш» - смерть шпионам). На этой должности Абакумов проработал всю войну и получил два ордена Суворова, орден Кутузова (полководческих по статусу), орден Красного Знамени (тоже боевая награда). После войны зам. наркома госбезопасности наконец сменил Меркулова на посту Наркома. Для характеристики Абакумова как личности приведу отрывок из его письма Сталину.
«При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы…
Должен прямо сказать Вам, товарищ Сталин, что я сам не являюсь таким человеком, у которого не было бы недостатков. Недостатки имеются и лично у меня, и в моей работе… В то же время с открытой душой заверяю Вас, товарищ Сталин, что отдаю все силы, чтобы послушно и четко проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставите перед органами ЦК. Я живу и работаю, руководствуясь Вашими мыслями и указаниями, товарищ Сталин, стараюсь твердо и настойчиво решать вопросы, которые ставятся передо мной. Я дорожу тем большим доверием, которое Вы мне оказывали и оказываете за все время моей работы как в период Отечественной войны - в органах Особых отделов и «Смерш», так и теперь в МГБ СССР.
Я понимаю, какое большое дело Вы, товарищ Сталин, мне доверили и горжусь этим, работаю честно и отдаю всего себя, как подобает большевику, чтобы оправдать Ваше доверие. Заверяю Вас, товарищ Сталин, что какое бы задание Вы мне ни дали, я всегда готов выполнить его в любых условиях. У меня не может быть другой жизни, как бороться за дело товарища Сталина. В. Абакумов».
Нетрудно представить, с каким рвением такой человек выполнял не только «полученные указания», но и угаданные желания вождя. Он делает все возможное, чтобы хоть за что-то «зацепиться» и «содрать шкуру» с Жукова. Не получив «железных» доказательств на создание дела о заговоре Жукова, но «запечатав» генерала на 25 лет, Абакумов, наверное, решил попробовать подставить маршала под суд по аналогичным обвинениям. В том же 1948 были арестованы и осуждены за «барахольство» широко известные в стране генерал-лейтенант Крюков и его жена, популярная артистка Людмила Русланова.
О том, что и у Жукова немало трофейного имущества, было известно. Это, конечно, мелочи. Нужно что-то громкое, масштабное, соответствующее такой глыбе, как маршал Жуков. Не знаю, кто первый это придумал, но точно известно, именно в начале 1948 года всплыла и стала приживаться легенда о «чемоданчике с драгоценностями», который, якобы, хранит и тщательно скрывает Жуков. О том, что эту версию Сталин воспринял и дал одобрение, подтверждает документ (хранится в личном архиве Сталина, приводится с сокращениями):
«Совершенно секретно.
Товарищу Сталину И. В.
В соответствии с Вашим указанием 5 января с. г. на квартире Жукова в Москве был произведен негласный обыск. Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями.
В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате… По заключению работников, проводивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т. д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было.
В ночь с 8 на 9 января с.г. был произведен негласный обыск на даче Жукова, находящейся в поселке Рублево, под Москвой…
В Одессу направлена группа оперативных работников МГБ СССР для производства негласного обыска в квартире Жукова. О результатах этой операции доложу Вам дополнительно. Что касается необнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Семочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой. Сегодня, когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где находится в настоящее время.
Видимо, следует напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями. При этом представляю фотоснимки некоторых обнаруженных на квартире и даче Жукова ценностей, материалов и вещей.
В. Абакумов
Давайте проанализируем содержание этого документа. «В соответствии с Вашим указанием». Значит Сталин не только поддерживал версию о чемодане, но и давал прямые указания Абакумову на производство негласного обыска в трех местах.
Действовали высококвалифицированные мастера - вскрыли и закрыли сейф, сделали фотографии, уложили все «обратно как было раньше». Ничего не нашли. В квартире порядок. Но это же криминал! Не может быть в квартире подозреваемого маршала порядок - значит «изъято все то, что может его скомпрометировать». У этих людей даже мысль не появляется, что у маршала вообще нет никаких компрометирующих его вещей, а порядок в квартире обычное состояние чистоплотной семьи. А что значит «чемодан с драгоценностями», о чем показал арестованный Семочкин? А это значит, что чемодан этот выбивали из арестованного адъютанта Жукова - майора Семочкина, так же как как выбивали «письмо» из главного маршала авиации Новикова. Ну, и наконец, «напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями». Потребовали! Вызвали в ЦК. Предъявили Жукову показания его бывшего адъютанта и предложили сдать чемодан. До каких унижений доводили прославленного маршала! Ему пришлось писать объяснение почти на каждую фразу Семочкина, несомненно выбитую из него на Лубянке или в Лефортовской тюрьме.
Вот полный текст письма Жукова.
«В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВКП(б)
Товарищу Жданову Андрею Александровичу
Объявленное мне в ЦК ВКП(б) письменное заявление бывшего моего адъютанта Семочкина по своему замыслу и главным вопросам является явно клеветническим.
Первое. Обвинение меня в том, что я был враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал о роли т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствует действительности и является вымыслом. Факты, изложенные в заявлении Семочкина, состряпаны Семочкиным и являются результатом того, что Семочкин в конце 1947 года узнал о характере клеветнического заявления Новикова лично от меня.
Я признаю, что допустил грубую и глубоко непартийную ошибку, поделившись с Семочкиным о характере заявления Новикова. Это я сделал без всякой задней мысли и не преследовал никакой цели.
Пункт обвинения меня в непартийном выступлении во Франкфурте перед «союзниками» не соответствует действительности, что, наверное, может подтвердить т. Вышинский, который был вместе со мною и лично выступал. На приеме в 82–й парашютной дивизии я был вместе с Соколовским, Серовым и Семеновым. Я там не выступал, а все, что говорил, считаю глубоко партийным.
Второе. Обвинение меня в том, что я продал машину артисту Михайлову и подарил писателю Славину, не соответствует действительности:
1) Славину машина была дана по приказанию тов. Молотова. Соответствующее отношение было при деле;
2) Михайлову мною было разрешено купить машину через фондовый отдел. Оформлял это дело т. Михайлов через таможню, а не через меня, деньги платил в таможню и банк, а не мне.
Я ответственно заявляю, что никогда и никому я машин не продавал.
Ни Славина, ни кого-либо другого я никогда не просил о себе что-либо писать и Славину никакой книги не заказывал. Семочкин пишет явную ложь.
Третье. О моей алчности и стремлении к присвоению трофейных ценностей.
Я признаю серьезной ошибкой то, что много накупил для семьи и своих родственников материала, за который платил деньги, полученные мною как зарплату. Я купил в Лейпциге за наличный расчет:
1) на пальто норки 160 шт.
2) на пальто обезьяны 40–50 шт.
3) на пальто котика (искусст.) 50–60 шт. и еще что-то, не помню, для детей. За все это я заплатил 30 тысяч марок.
Метров 500–600 было куплено фланели и обойного шелку для обивки мебели и различных штор, т. к. дача, которую я получил во временное пользование от госбезопасности, не имела оборудования.
Кроме того, т. Власик просил меня купить для какого-то особого объекта метров 500. Но так как Власик был снят с работы, этот материал остался лежать на даче.
Мне сказали, что на даче и в других местах обнаружено более 4 тысяч метров различной мануфактуры, я такой цифры не знаю. Прошу разрешить составить акт фактическому состоянию. Я считаю это неверным.
Картины и ковры, а также люстры действительно были взяты в брошеных особняках и замках и отправлены для оборудования дачи МГБ, которой я пользовался. 4 люстры были переданы в МГБ комендантом, 3 люстры даны на оборудование кабинета главкома. То же самое и с коврами. Ковры частично были использованы для служебных кабинетов, для дачи, часть для квартиры.
Я считал, что все это поступает в фонд МГБ, т. к. дача и квартира являются в ведении МГБ. Все это перевозилось и использовалось командой МГБ, которая меня обслуживает 6 лет. Я не знаю, бралось ли все это на учет, т. к. я полтора года отсутствую и моя вина, что я не поинтересовался, где что состоит на учете.
Относительно золотых вещей и часов заявляю, что главное - это подарки от различных организаций, а различные кольца и другие дамские безделушки приобретены семьей за длительный период и являются подарками подруг в день рождения и другие праздники, в том числе несколько ценностей, подаренных моей дочери дочерью Молотова Светланой. Остальные все эти вещи являются в большинстве из искусственного золота и не имеют никакой ценности.
О сервизах. Эти сервизы я купил за 9200 марок, каждой дочери по сервизу. На покупку я могу предъявить документы и может подтвердить т. Серов, через кого и покупались сервизы, т. к. он ведал всеми экономическими вопросами.
О 50 тысячах, полученных от Серова и якобы израсходованных на личные нужды.
Это клевета. Деньги, взятые на случай представительских расходов, были полностью в сумме 50 тыс. возвращены начальником охраны МГБ Бедовым. Если б я был корыстен, я бы мог их себе присвоить, т. к. никто за них отчета не должен был спросить. Больше того, Серов мне предлагал 500 тысяч на расходы по моему усмотрению. Я таких денег не взял, хотя он и указывал, что т. Берия разрешил ему, если нужно, дать денег, сколько мне требуется.
Серебряные ложки, ножи и вилки присланы были поляками в честь освобождения Варшавы, и на ящиках имеется надпись, свидетельствующая о подарке. Часть тарелок и еще что-то было прислано как подарок от солдат армии Горбатова.
Все это валялось в кладовой, и я не думал на этом строить свое какое-то накопление.
Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно.
О гобеленах я давал указание т. Агееву из МГБ сдать их куда-либо в музей, но он ушел из команды, не сдав их.
Четвертое. Обвинение меня в том, что соревновался в барахольстве с Телегиным, является клеветой.
Я ничего сказать о Телегине не могу. Я считаю, что он неправильно приобрел обстановку в Лейпциге. Об этом я ему лично говорил. Куда он ее дел, я не знаю.
Пятое. Охотничьи ружья. 6–7 штук у меня было до войны, 5–6 штук я купил в Германии, остальные были присланы как подарки. Из всех ружей охотилась команда, часть штуцеров, присланных в подарок, я собирался передать куда-либо. Признаю вину в том, что зря я держал такое количество ружей. Допустил я ошибку потому, что, как охотнику, было жаль передавать хорошие ружья.
Шестое. Обвинение меня в распущенности является ложной клеветой, и она нужна была Семочкину для того, чтобы больше выслужиться и показать себя раскаявшимся, а меня - грязным. Я подтверждаю один факт - это мое близкое отношение к З., которая всю войну честно и добросовестно несла свою службу в команде охраны и поезде главкома. З. получала медали и ордена на равных основаниях со всей командой охраны, получала не от меня, а от командования того фронта, который мною обслуживался по указанию Ставки. Вполне сознаю, что я также виноват и в том, что с нею был связан, и в том, что она длительное время жила со мною. То, что показывает Семочкин, является ложью. Я никогда не позволял себе таких пошлостей в служебных кабинетах, о которых так бессовестно врет Семочкин.
К. действительно была арестована на Западном фронте, но она была всего лишь 6 дней на фронте, и честно заявляю, что у меня не было никакой связи.
Седьмое. О том, что не желал подписываться на заем, это также клевета. Никогда меньше 1 1/2–2–х месячных окладов я не подписывался. Это можно подтвердить документами.
Восьмое. Партвзносы действительно платил Семочкин, так как я состоял в парторганизации Генштаба, а большей частью я был на фронте и, чтобы не просрочить партвзнос, поручал Семочкину производить партвзнос.
В заключение я заявляю со всей ответственностью:
1. Семочкин явно клевещет на меня. Я очень прошу проверить, был ли у меня подобный разговор с Коневым и другими, как надо обманывать тов. Сталина об обстановке.
2. Семочкин клевещет на меня, рассчитывая на то, что он является вторым, после Новикова, свидетелем о якобы моих антисоветских взглядах и что ему наверняка поверят.
Я глубоко сознаю свою ошибку в том, что поделился с ним сведениями о клеветническом заявлении Новикова и дал ему в руки козырь для нечестных разговоров, антисоветских разговоров и, наконец, против меня.
3. Прошу Центральный Комитет партии учесть то, что некоторые ошибки во время войны я наделал без злого умысла и я на деле никогда не был плохим слугою партии, Родине и великому Сталину.
Я всегда честно и добросовестно выполнял все поручения тов. Сталина.
Я даю крепкую клятву большевика не допускать подобных ошибок и глупостей.
Я уверен, что я еще нужен буду Родине, великому вождю тов. Сталину и партии.
Прошу оставить меня в партии. Я исправлю допущенные ошибки и не позволю замарать высокое звание члена Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).
Член ВКП(б) Жуков
Молотов тоже посчитал нужным объясниться, не столько в оправдание Жукова, сколько заботясь о своей репутации.
«Тов. Жданову
1. По моему указанию, в порядке распоряжения Совнаркома СССР от 23 августа 1945 года была выдана одна трофейная легковая автомашина писателю Славину в возмещение автомашины, похищенной у него в начале войны (в этот же день было дано аналогичное распоряжение для писателей Кирсанова и Лидина и др.).
2. Мною выяснено, что моею дочерью Светланой в 1945 году был сделан один ценный подарок ко дню рождения подруги - дочери Жукова - золотое кольцо с бриллиантом, купленное в комиссионном магазине за 1200 рублей. Остальные подарки в аналогичных случаях - неценные безделушки.
В. Молотов
Таким образом, версия с чемоданом рухнула. Нетрудно представить, в каких выражениях высказал Сталин свое мнение Абакумову по этому поводу. Министру госбезопасности (к тому времени так именовались бывшие наркомы) надо было как-то поддержать свое реноме перед «отцом родным».
В феврале 1948 года (предыдущие события происходили в январе) Абакумов обратил внимание на протокол допроса по делу о хищении драгоценностей крупными работниками ГБ в Берлине. Это было то, что нужно Абакумову. Тут и ненавистного Серова можно подсидеть и драгоценности опять обретают реальный смысл.
Кстати, на того же Абакумова в своем доносе Сталину писал Серов следующее:
«Мне неприятно, товарищ Сталин, вспоминать многочисленные факты самоснабжения Абакумова во время войны за счет трофеев, но о некоторых из них считаю нужным доложить.
…во время Отечественной войны в Москву прибыл эшелон более 20 вагонов с трофейным имуществом в числе которого ретивые подхалимы Абакумова из «Смерш» прислали ему полный вагон, нагруженный имуществом, с надписью «Абакумову».
…в Крыму еще лилась кровь солдат и офицеров Советской Армии, освобождавших Севастополь, а его адъютант Кузнецов (ныне «охраняет» Абакумова) прилетел к начальнику управления контрразведки «Смерш» и нагрузил полный самолет трофейного имущества…»
Но пока Сталин все прощал Абакумову.
Итак, вот несколько абзацев из протокола допроса бывшего начальника оперативного сектора МВД в Берлине генерал-майора Сиднева.
«Вопрос. После вашего отъезда из Берлина были вскрыты крупные хищения ценных вещей и золота, в которых вы принимали непосредственное участие. Показывайте об этом.
Ответ. Говоря откровенно, я давно беспокоился, ожидая, что будут вскрыты преступления, совершенные мною в Германии, и мне придется за них отвечать.
Как известно, частями Советской Армии, овладевшими Берлином, были захвачены большие трофеи. В разных частях города то и дело обнаруживались хранилища золотых вещей, серебра, бриллиантов и других ценностей. Одновременно было найдено несколько огромных хранилищ, в которых находились дорогостоящие меха, шубы, разные сорта материи, лучшее белье и много другого имущества. О таких вещах, как столовые приборы и сервизы, я уже не говорю, их было бесчисленное множество. Эти ценности и товары различными лицами разворовывались.
Должен прямо сказать, что я принадлежал к тем немногим руководящим работникам, в руках которых находились все возможности к тому, чтобы немедленно организовать охрану и учет всего ценного, что было захвачено советскими войсками на территории Германии. Однако никаких мер к предотвращению грабежей я не предпринял и считаю себя в этом виновным.
Вопрос. Вы и сами занимались грабежом?
Ответ. Я это признаю. Не считаясь с высоким званием советского генерала и занимаемой мною ответственной должностью в МВД, я, находясь в Германии, набросился на легкую добычу и, позабыв об интересах государства, которые мне надлежало охранять, стал обогащаться.
Как не стыдно теперь об этом рассказывать, но мне ничего не остается, как признать, что я занимался в Германии воровством и присвоением того, что должно было поступить в собственность государства.
При этом я должен сказать, что отправляя на свою квартиру в Ленинград это незаконно приобретенное имущество, я, конечно прихватил немного лишнего.
Вопрос. Обыском на вашей квартире в Ленинграде обнаружено около сотни золотых и платиновых изделий, тысячи метров шерстяной и шелковой ткани, около 50 дорогостоящих ковров, большое количество хрусталя, фарфора и другого добра.
Это по вашему «немного лишнего»?
Ответ. Я не отрицаю, что привез из Германии много ценностей и вещей.
Вопрос. А три золотых браслета с бриллиантами вы где «прихватили»?
Ответ. Эти браслеты были мною взяты в одном из обнаруженных немецких хранилищ, где именно - не помню. Если не ошибаюсь, один из золотых браслетов мне принес бухгалтер берлинского оперсектора Ночвин.
Вопрос. 15 золотых часов, 42 золотых кулона, колье, брошей, серег и цепочек, 15 золотых колец и другие золотые вещи, изъятые у вас при обыске, где вы украли?
Ответ. Также, как и золотые браслеты, я похитил эти ценности в немецких хранилищах.
Вопрос. Но ведь и деньги вами тоже были украдены?
Ответ. Я денег не крал.
Вопрос. Неправда. Арестованный бывш. начальник оперативного сектора МВД Тюрингии Бежанов Г. А. на допросе показал, что вы присвоили большие суммы немецких денег, которые использовали для личного обогащения.
Правильно показывает Бежанов?
Ответ. Правильно. При занятии Берлина одной из моих оперативных групп в Рейхсбанке было обнаружено более 40 миллионов немецких марок.
Примерно столько же миллионов марок было изъято нами и в других хранилищах в районе Митте (Берлин).
Все эти деньги были перевезены в подвал здания, в котором размещался берлинский оперативный сектор МВД.
Вопрос. Но этот подвал с деньгами находился в вашем ведении?
Ответ. Да, в моем.
Вопрос. Сколько же всего там находилось денег?
Ответ. В подвале находилось около 100 мешков, в которых было более 80 миллионов марок.
Вопрос. Вам известно, где находятся сейчас все записи по расходованию немецких марок?
Ответ. Как мне рассказывал Ночвин, папки с отчетными материалами об израсходованных немецких марках, собранные со всех секторов, в том числе и записи на выданные мною деньги, были по указанию Серова сожжены.
Остался лишь перечень наименований сожженных материалов, составленный работниками финансовой группы аппарата Серова.
Вопрос. Кто именно сжигал эти отчетные материалы и записи?
Ответ. Я этого не знаю, но вероятнее всего в сожжении участвовали финансовые работники аппарата Серова или его секретарь Тужлов, а может быть и все вместе.
Я считаю, что Серов дал указание сжечь все эти материалы для того, чтобы замести следы, так как, если бы они сохранились, то все преступления, совершенные Серовым, мною, Клеповым, Бежановым и другими приближенными к нему лицами, были бы вскрыты гораздо раньше и, видимо, мы бы давно сидели в тюрьме.
Вопрос. А куда вы девали отчетность об изъятом золоте и других ценностях, находившихся у вас?
Ответ. Эта отчетность также как и отчетность по немецким маркам была передана в аппарат Серова и там сожжена.
Вопрос. Вы это сделали для того, чтобы скрыть хищение золота и других ценностей?
Ответ. Я сдал эти документы Серову потому, что он их у меня потребовал.
О расхищении ценностей с моей стороны я уже дал показания. Присваивал ценности также и Серов, поэтому, очевидно, была необходимость уничтожить эти документы, чтобы спрятать концы в воду.»
И дело берлинских мародеров, наверное, тоже спустили бы на тормозах, если бы недальновидный генерал не обмолвился о том, что так искал Абакумов.
Продолжение выписки из протокола допроса.
«Ответ. Серов же, помимо того, что занимался устройством своих личных дел, много времени проводил в компании маршала Жукова, с которым он был тесно связан. Оба они были одинаково нечистоплотны и покрывали друг друга.
Вопрос. Разъясните это ваше заявление?
Ответ. Серов очень хорошо видел все недостатки в работе и поведении Жукова, но из-за установившихся отношений все покрывал.
Бывая в кабинете Серова, я видел у него на столе портрет Жукова с надписью на обороте: «Лучшему боевому другу и товарищу на память». Второй портрет Жукова висел в том же кабинете Серова на стене.
Серов и Жуков часто посещали друг друга, ездили на охоту и оказывали взаимные услуги… Несколько позже ко мне была прислана от Жукова корона, принадлежавшая по всем признакам супруге немецкого кайзера. С этой короны было снято золото для отделки стэка, который Жуков хотел преподнести своей дочери в день ее рождения.
Допрос прерван.
Протокол записан с моих слов правильно, мною прочитай.
Сиднев.
Допросил: ст. следователь следственной части по особо важным делам МГБ СССР
подполковник Путинцев ».
Немедленно полный текст протокола допроса был отправлен Абакумову.
Абакумов очень спешил - на протоколе допроса стоит дата 6.2.48. На стол Абакумова лег этот протокол в тот же день. Препроводительная Сталину напечатана тоже 6.2.48. И, наверное, в этот же день все было у Сталина.
Намечалось новое крупное дело, в котором Жуков предстанет в окружении матерых мародеров, а уликами будут миллионы марок, килограммы золотых вещей, бриллиантов, сотни ковров, картины, гобелены и так далее. Дело верное: живые люди уже признаются и уличают маршала как участника этого мародерства. Ну, а если что-то не очень твердо и определенно в их показаниях, резиновые дубинки им помогут высказываться более точно.
И еще характерные особенности того времени: Абакумов плетет сеть против Серова, давнего своего не врага, а соперника и конкурента на пост министра, все арестованные, указанные в письме Абакумова, из окружения Серова. Абакумов просит у Сталина разрешение на арест Тужлова, бывшего помощника Серова. Очень характерно, что Абакумов просит это разрешение не у прокурора, не по заключению следственных органов, а у Сталина, который юридически не имеет право давать санкции ни на аресты, ни на обыски.
Да, о каких правах может быть разговор, если маршалов и генералов избивают дубинками, превращая в отбивную котлету!
В беседе с Константином Симоновым, вспоминая этот период своей жизни, Жуков ему рассказывал:
«Когда я уже был снят с должности заместителя министра и командовал округом в Свердловске, Абакумов под руководством Берия подготовил целое дело о военном заговоре. Был арестован целый ряд офицеров, встал вопрос о моем аресте.
Берия и Абакумов дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствовавшие при, этом разговоре люди, Сталин выслушал предложение Берия о моем аресте и сказал:
Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя.
Так мне передали этот разговор, после которого попытка Берия покончить со мной провалилась».
Документы, которые известны читателям и не были известны Жукову, неопровержимо доказывают, что Сталин лично руководил всеми «мероприятиями», направленными на то, чтобы сначала скомпрометировать маршала, а затем уничтожить его.
Что касается мнения Жукова о том, будто бы Сталин не дал его в обиду, то оно не соответствует действительности и слух этот («мне передали разговор»), может быть, подброшен с Лубянки, чтобы усыпить бдительность Жукова.
В январе 1948 года генерал-лейтенант К. Ф. Телегин побывал на родине, в Ростовской области. Он все чаще и чаще ощущал смутную тревогу, казалось, что за ним следили, и он видел идущие за ним тени. В Ростове он навестил своего фронтового товарища генерал-лейтенанта Бойко; весь вечер вспоминали войну, общих знакомых, сетовали на устранение Жукова и Рокоссовского. Константин Федорович не спеша пил чай, говорил негромко, изредка поглядывая на обитую дерматином дверь, словно ждал кого-то; он много курил, выходя в коридор, поглаживая обритую наголо голову. Неожиданно раздался стук в дверь, вслед за ним - длинный звонок. Бойко открыл дверь. Перед ним выросли трое, решительно шагнувшие в коридор.
Телегин? - старший подошел к Константину Федоровичу.
Я. Что вам надо?
Вы арестованы. Следуйте за нами.
Это недоразумение. Ордер на арест есть? - спросил Телегин, все еще надеясь на то, что произошла трагическая ошибка и все уладится.
Ордер будет предъявлен позже. Одевайтесь!
Телегин надел шинель, папаху, простился с растерявшимися гостеприимными хозяевами.
В Москву его везли под строгим надзором: двое охранников, как истуканы, сидели рядом, не спуская глаз, не отвечая на его вопросы, не вынимая правых рук из глубоких карманов шинелей. «Что же произошло? По какому праву без предъявления ордера схватили и усадили в эту темную, дребезжащую на стыках рельсов каталажку на колесах? - спрашивал себя Телегин, приподняв жесткий воротник генеральской шинели. - Какие обвинения могут мне предъявить? Я не вор, не убийца, не грабитель. Честно выполнил свой долг на фронте с начала и до конца войны. Неужели из-за этого злосчастного ордена…» Вспомнилась прошлогодняя осень, поездка по грибы и на рыбалку. Он с радостью ходил с кошелкой по притихшему, усыпанному пожелтевшими листьями лесу, нетерпеливо разгребая сукастой палкой мхи, успевший слежаться мягкий лиственный покров, раздвигая колючие сучья елей, кустарник, высокие пряди пожухлой травы; его радовали и красноголовые подосиновики, и крепыши-белые с коричневыми шляпками, и желтоватые волнушки - лучшие для соления грибы. Тогда, после исключения из партии, поездка в деревню помогла выжить и выстоять, ибо он прикоснулся к земле-матери, впитав в себя и лесные запахи, и отмытую первыми осенними дождями голубизну неба, и райскую, не нарушаемую никем и ничем деревенскую успокоительную тишину.
Теперь же, в тюремном вагоне, его охватила тревога, не дававшая ему покоя ни днем ни ночью. «Расправились с Жуковым - там ясно, - размышлял Телегин. - Звезды и ордена, слава и народная любовь, - все это затмевало образ отца всех народов. Но зачем им я? Ни на какие должности не претендую. Неужели повтор страшного тридцать седьмого?..»
В Москве генерал-лейтенанта Телегина как особо опасного преступника прямо с вокзала направили во внутреннюю тюрьму Министерства госбезопасности. «Здесь-то наверняка, - думал Телегин, - разберутся».
«Разбор» начался сразу же, как только Константин Федорович переступил порог тюрьмы:
Снимай, генерал, свои штаны с лампасами! - рявкнул детина в старшинских погонах.
Позвольте, - пытался сопротивляться деликатный, в недавнем прошлом член военного совета группы войск, депутат Верховного Совета РСФСР, - в чем же я буду?
Вон, в углу, выбирай любые галифе и гимнастерку.
Телегин подошел к куче брошенного на полу тряпья и ужаснулся - грязное, рваное обмундирование, пригодное, быть может, для половых тряпок или в качестве обтирочной для боевой техники ветоши.
Я - генерал! Меня не лишали этого звания, и я отказываюсь надевать это, - Телегин покосился в сторону кучи б/у - бывшего в употреблении обмундирования.
Что? - взревел старшина и сильным ударом сбил с ног генерал-лейтенанта, сорвал с него погоны, сдернул хромовые сапоги, рванул борт кителя.
Через час в камеру вошли еще двое; зверски избив генерала, они выкрутили руки, силой разжали челюсти и клещами вырвали золотые коронки вместе с зубами…
Избиение длилось почти беспрерывно: били ночью, днем, на рассвете; менялись следователи, палачи с полупудовыми кулаками, надзиратели с пустыми, выцветшими глазами и опухшими лицами, и только их жертва, потеряв счет дням, оставалась в луже крови, беспомощной, неспособной ни к физическому сопротивлению, ни к здравому осмыслению происходящего; жертву обливали холодной водой, тащили, как куль, в камеру, бросали на цементный пол, подсовывали к лицу какие-то бумаги…
Не добившись признаний в несуществовавшем заговоре, следователи МГБ на какое-то время оставили генерал-лейтенанта в одиночной камере, позволили спать ночью, вовремя приносили еду, не вызывали на допросы. «К чему бы это? - размышлял Телегин. - Может, разобрались и передумали? Ведь ничего подобного, о чем говорили следователи, и не было».
Человек почти всю жизнь живет надеждами, и если лишить его этого заложенного природой чувства, то в нем надламывается душевное равновесие и начинается медленное расслабление воли и мышц.
Телегин, по его требованию, ждал встречи с должностным лицом МГБ и возлагал большие надежды на это общение, которое, быть может, остановит все эти издевательства, побои, попытки добиться признания в том, чего не было, чего он, Телегин, никогда не делал, и когда ему сказали, что предстоит встреча с самим министром госбезопасности Абакумовым, он испытал двойное чувство. Надежда на освобождение не покинула его, но появилось смутное ощущение тревоги…
Ночь перед встречей с министром он почти не спал - мысленно выстраивал предстоящую беседу, готовил вопросы, вырабатывал ответы на предполагаемые уточнения министра.
Он увидел Абакумова с порога: тот сидел в кожаном кресле за огромным столом под портретом Дзержинского; неподалеку от окна, за небольшим столиком находились следователи, не раз избивавшие Телегина на допросах…
Абакумов зло выматерился, закурил, расстегнул крючки воротника кителя, хлопнул ладонью по столу.
Давай условимся: откровенно признаешься во всем - облегчишь свою участь. Будешь молчать или отказываться от показаний, - мы вынуждены применить меры физического воздействия…
Абакумов надеялся на то, что Телегин «сломается» на первых допросах, потому и не спешил на встречу с генералом, важно прийти тогда, когда человек будет «готов» сказать все, что надо следствию, после чего можно идти на доклад к Лаврентию Павловичу. Встретив упорное нежелание оговорить Жукова, Абакумов взъярился:
И не поможет тебе никто! Мы не забыли, как ты по-бл… поступил в сорок первом, когда позвонил товарищу Сталину о немецких танках! Паникер, сука! Мы все знали лучше тебя, но не спешили к товарищу Сталину, как ты, сексот несчастный! Решил выслужиться перед товарищем Сталиным! Не вышло! И не вздумай жаловаться - санкции на твой арест даны свыше. Понял?.. Полководцы, суки, стратеги х..! Попляшете теперь на каменном полу, пока не шлепнут вас всех вместе!
«Теперь стало все на свои места, - думал Телегин. - Им надо расправиться с Жуковым и нужны улики. Их пока у Берия и Абакумова нет. Но они им нужны, и они ни перед чем не остановятся, чтобы добыть их… Берия не забыл тот мой звонок Сталину, теперь мстит».
В камере Телегин бессильно опустился на пол - ноги не держали, закрыл глаза и почувствовал, как по щекам покатились горячие слезы…
В феврале 1948 года Телегина перевели в Лефортовскую тюрьму. Не успел надзиратель закрыть дверь, как в камеру ввалились следователи Соколов и Самарин и после нескольких вопросов повели Телегина в следовательскую. И на этот раз Телегин отказался оговорить Жукова и других «заговорщиков», вызвав гнев следователей. Оба они набросились на едва державшегося на ногах генерала и принялись избивать его резиновыми дубинками, стараясь нанести удары по пояснице, отбить почки, вызвав кровотечение, - это был их испытанный прием…
На третьи сутки, после избиения и пыток, Телегин попросил свидания с Абакумовым.
Давно бы так! - рявкнул с порога помощник по кровавым делам Берия, узнав, что генерал Телегин попросил о встрече. - Тебя неплохо «отделали», ума-разума добавили. Вот бумага. Садись, пиши.
Я прошу вас остаться в камере одного, - обратился Телегин к Абакумову.
Абакумов махнул рукой - следователи исчезли за дверью. Телегин с трудом сел за стол, взял ручку, долго не мог приспособиться, чтобы держать ее. Вздрагивающими от боли пальцами с трудом вывел: «Министру госбезопасности т. Абакумову. Прошу меня избавить от пыток. Прошу меня расстрелять. Телегин». Закончив писать, Константин Федорович протянул лист бумаги Абакумову. Тот зыркнул по неровным строчкам, вскочил со стула и, размахнувшись, со всей силой ударил Телегина в лицо.
Ишь чего захотел, сука! Расстрелять мы тебя еще успеем! - кричал Абакумов. - Но после того, как ты, вошь сибирская, подпишешь все, что нам надо!
Расстреляйте вот здесь, прямо в камере, у стены, - едва слышно, едва раздвигая разбитые губы, произнес Телегин, прижимаясь спиной к стене, ощущая ее холод.
Нет, стоя мы тебе умереть не дадим! Ты подохнешь как бешеная собака в собственном дерьме, в кровавой луже! И не здесь, под Москвой, а на Колыме! Бросят тебя к крысам в помойную яму, чтоб ночью волки голодные тебя сожрали! Вот какая тебя смерть ждет! Легкой смерти не жди, нет! Эй! - зычно проревел министр, поворачиваясь, - зайдите! Эту суку в карцер! Налейте на пол холодной воды - ему жарко. Пусть поостынет!
После одного из допросов генерал-лейтенанту Телегину дали на подпись протоколы. Прочитав их, Константин Федорович возмутился:
Вы же исказили мои показания.
Следователи не растерялись; нагло глядя в лицо генерала, ответили:
Мы не литераторы, а следователи. Заговор существовал. Нам нужны факты, и мы найдем их с твоей помощью.
Следствие посылало запросы во все стороны, стараясь уличить Телегина в преступлении. На запрос из Москвы о «разбазаривании госимущества» из Сибири, из Омской области прокуратура сообщала: «На ваш № 1/08975 от 9 марта 1948 года. По вопросу имущества, отправленного из Германии в адрес Татарского горсовета генерал-лейтенантом Телегиным. Такое имущество поступило. Все имущество с 31 июля 1946 года используется в городском коммунальном хозяйстве. Прокурор г. Татарска юрист 2-го класса Степанов».
Какое же имущество «разбазаривал» генерал Телегин? - двигатель 420 л/с, генератор переменного тока Сименс - Шукерт мощностью 405 киловольт-ампер, электромоторы, тракторы гусеничные, экскаватор, лесопильная рама (две), маятниковая пила, строгально-фуговочный станок, оборудование кирпично-черепичного завода…
Список прокурора на нескольких страницах. Не рояли, не ковры, не картины знаменитых художников прислал Телегин своим землякам, всю долгую войну обеспечивавшим фронт хлебом, снарядами, обмундированием, а то, без чего невозможна жизнь современного городка районного масштаба.
Сын генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина - полковник Константин Телегин ознакомил автора с документом, наиболее полно отражающим изуверские действия сотрудников тюрьмы, пытавшихся «сломать» физически и нравственно невиновного человека. Это письмо Константина Федоровича из тюрьмы В. М. Молотову, который хорошо знал генерала.
Но не знал зэк Телегин, что заместитель председателя Совета Министров СССР Вячеслав Молотов в то время фактически был не у дел, исполняя разовые, малозначащие поручения вождя. Советские газеты сообщили об отъезде Сталина на отдых, но западные журналисты увидели в этой информации нечто другое: плохо замаскированную болезнь вождя. Западные газеты охотно публиковали версии журналистов о том, что Молотов отправил немощного, заболевшего диктатора подальше от Москвы, если вождь выздоровеет, то Молотову несдобровать. Информацию западных агентств не без умысла положили на стол вождя. Падкий на подозрения, мнительный до безрассудства Сталин «клюнул» на версию западных журналистов, и после возвращения в Москву в судьбе Молотова начались перемены - вождь отдалил Вячеслава Михайловича от себя, а заодно и от больших и ответственных дел.
Отъезд Сталина на отдых вызвал беспокойство у Берия и Маленкова: Сталин оставил взамен себя по партийной линии секретаря ЦК Андрея Жданова, а по Совмину - первого заместителя предсовмина, председателя Госплана Николая Вознесенского. Это не могло не насторожить Берия…
Письмо генерала Телегина В. М. Молотову уцелело совершенно случайно, благодаря смелости и мужеству В. Кузнецова, рискнувшего вынести на волю обращение без вины виноватого человека заместителю предсовмина СССР.
«…Истязания продолжались ежедневно… У меня вырваны были куски мяса (свидетельства этому у меня на теле)… Единственным моим желанием и просьбой к палачам было, чтобы они скорее убили меня, прекратили мои мучения. Я терял рассудок, я не мог выносить больше пыток. Палачи, истязав меня, садились мне на голову и ноги, избивали до невменяемости, а когда я терял сознание - обливали водой и снова били, потом за ноги волокли по каменному полу в карцер, били головой о стену, не давали лежать, сидеть я не мог… Меня морили голодом, мучили жаждой, постоянно не давали спать - как только я засыпал, мучители начинали все сначала. Я желал смерти полтора года. Я подписывал протоколы не читая - не было сил, глаза не различали букв…
Вячеслав Михайлович!
Уничтоженный морально, искалеченный физически, я кричу об этой исключительной ошибке, несправедливости и беззаконии, допущенных МГБ, судом и прокуратурой…»
Знал бы Константин Федорович о том, как Молотов отправлял на Лубянку невиновных людей, он бы не стал обращаться к зампредсовмина… В 1937 году, когда Молотов был председателем Совнаркома СССР, к нему с письмом обратился профессор, один из работников наркомата иностранных дел Левин с просьбой о пересмотре дела арестованного по недоразумению доктора Л. Г. Левина, его отца. Молотов начертал на просьбе профессора: «Ежову. Разве этот профессор все еще в наркоминдел, а не в НКВД?» И проситель спустя какое-то время был арестован и исчез навсегда, по-видимому, в одном из лагерей Севера…
Осужденный на двадцать пять лет К. Ф. Телегин попал в Переборское отделение Волголага МВД СССР. Оттуда он обратился к хорошо знавшему его Маршалу Советского Союза К. Ворошилову: «…Я генерал-лейтенант Телегин - член военных советов Московского военного округа, Сталинградского, Центрального, 1-го Белорусского фронтов, Группы войск в Германии. Осужден судом на 25 лет ИТЛ и лишен всего, что было заслужено 30 годами честной, безупречной службы Родине и партии. Меня обвинили в расхищении социалистической собственности, в хищении и грабеже.
24 января 1948 года я был арестован и посажен во внутреннюю тюрьму. 30.01. мне предъявили обвинение по статьям 58-10-11 УК РСФСР и 193-17. 27 января я был вызван министром Абакумовым, который с самого начала разговора обругал меня матом, обозвал врагом, грабителем и предложил мне дать показания о своей преступной деятельности против партии и государства.
Я потребовал от него конкретного обвинения меня, в чем именно заключается моя враждебная деятельность. Абакумов мне ответил, что, в чем моя вина, я должен сказать сам, а если не буду говорить, то отправим в военную тюрьму и набьем жопу так, что скажешь все сам.
В течение месяца следователи Соколов и Самарин, не давая мне совершенно спать ни днем ни ночью, довели меня до полного отчаяния. Не добившись от меня желаемого им показания об участии в руководстве военным заговором, состоящим из Жукова, Серова и ряда других генералов, шантажируя тем, что Жуков и Серов уже арестованы, они требовали от меня показаний о методах работы и планах заговора…
Сейчас искалеченный и истерзанный, я еще не хочу списывать себя в расход, а сколько хватит сил, опыта, знаний хочу работать во славу нашей партии и Родины. 05.04.1954 г. Телегин».
Ответа Телегин не получил…
Сказались бесконечные издевательства, побои и глумления палачей Берия - Абакумова - у генерала открылся туберкулез легких… И если бы не смерть генералиссимуса, то болезнь доконала бы зэка Телегина…
В 1953 году, когда Г. К. Жуков стал первым заместителем министра обороны, жена К. Ф. Телегина - Мария Львовна позвонила в секретариат маршала и попросила о приеме.
Георгий Константинович встретил М. Л. Телегину у двери, усадил в кресло, сел рядом. Как только Мария Львовна, волнуясь, начала рассказывать о пережитом, маршал приложил палец к губам, дав понять, чтобы она говорила потише, - наверняка в кабинете стояла подслушивающая аппаратура. Сработал синдром семилетнего контроля ведомства Берия за каждым шагом полководца.
Жуков дослушал М. Л. Телегину и позвонил министру обороны Н. А. Булганину:
Я должен зайти к вам по неотложному делу!
Марию Львовну охватил страх - Булганин не из тех, кто встанет на сторону Телегина. В 1947 году при исключении Константина Федоровича из партии и увольнении из армии Булганин, отвечая на реплику кого-то из присутствующих о явной ошибке разбирательства и необоснованности обвинений, сказал:
Пусть это будет в назидание другим!
Она потянулась к Жукову, чтобы остановить его, не дать пойти к Булганину, но, увидев решительное лицо маршала, его волевой взгляд, остановила себя…
В начале июля 1953 года в квартире Телегиных зазвонил телефон.
Здравствуйте, Мария Львовна. Жуков. Пеките блины. Костя возвращается…
Константин Федорович вернулся домой тяжело больным, и сразу же его направили в госпиталь Бурденко, в отделение, где работала Галина Александровна - опытнейший терапевт, жена Г. К. Жукова…
Константин Фёдорович Телегин (22 октября 1899 - 16 ноября 1981) - видный советский военачальник, генерал-лейтенант (1943). Близкий друг и соратник Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.
Сват известного советского государственного и партийного деятеля И. И. Носенко.
Биография
Родился в г. Татарске (ныне - Новосибирской области). В Красной Армии с 1918 г. Член РКП(б) с 1919 г. Участник Гражданской войны, помощник военкома стрелкового полка. В 1931 г. окончил Военно-политическую академию им. В. И. Ленина. С 1936 г. - на военно-политической работе в войсках НКВД. Участник боёв на озере Хасан (1938) и советско-финляндской войны (1939-1940). В 1940-1941 гг. - в центральном аппарате НКВД СССР. В июне 1941 г. - бригадный комиссар.
Великая Отечественная война
В ходе Великой Отечественной войны с июля 1941 г. - член Военного Совета Московского военного округа, с декабря - Московской зоны обороны (МЗО), в 1942-1945 гг. - член Военных Советов (политический руководитель) Донского, Центрального и 1-го Белорусского фронтов. Участвовал в подготовке и осуществлении боевых действий в Московской, Сталинградской и Курской битвах, в битве за Днепр, освобождении Белоруссии, в Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. Принимал непосредственное участие в подписании советской стороной Капитуляции Германии 7-9 мая 1945 года.
Один из организаторов неудачного военного опыта по реорганизации стрелковых полков (отказ от батальонного звена) зимой 1943/44 года на Белорусском фронте.
Как руководитель правительственной комиссии участвовал в процедуре опознания и идентификации останков Гитлера и Геббельса.
Послевоенная карьера
После войны - заместитель маршала Г. К. Жукова и член Военного Совета Группы советских войск в Германии.
В 1947 г. был уволен из армии, а 24 января 1948 г. арестован по личному указанию И. В. Сталина по т. н. «трофейному делу», одним из фигурантов которого был Г. К. Жуков. Его осудили на 25 лет лагерей за отправку на родину в личное пользование целого эшелона трофеев (больше Жукова!).
При обыске у Телегина изъято 16 кг изделий из серебра, около 250 отрезов шерстяных и шелковых тканей, 18 охотничьих ружей, много ценных антикварных изделий из фарфора и фаянса, меха, гобелены - работы французских и фламандских мастеров XVII и XVIII веков, картины и другие дорогостоящие вещи…Из приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР
В июле 1953 г. полностью реабилитирован, восстановлен в Вооруженных силах. В 1955-1956 гг. - заместитель начальника курсов «Выстрел» по политчасти.
Затем - в отставке, проживал в г. Москве на персональной даче в Серебряном Бору.
Скончался в результате сердечного приступа в 1981 году. Похоронен на Новодевичьем кладбище.
Награды
- три ордена Ленина (27.08.1943, февраль 1945, 29.05.1945)
- четыре орденов Красного Знамени (в том числе 27.08.1943, ноябрь 1944, 1948)
- Орден Октябрьской Революции (1968)
- орден Суворова I степени (06.04.1945)
- Орден Богдана Хмельницкого I степени (29.07.1944)
- два ордена Красной Звезды (в том числе 1979)
- Медали СССР
Сочинения
- Не отдали Москвы! - М.: Советская Россия, 1968. - 352 с. - 50 000 экз.
- Не отдали Москвы! / Изд. 2-е, дополн., перераб. - М.: Советская Россия, 1975. - 368 с., ил. на вкл. - 75 000 экз.
- Войны несчитанные вёрсты. - М.: Воениздат, 1988. - 416 с.; 10 л. ил. - (Военные мемуары). - 65 000 экз. - ISBN 5-203-00065-4
В киноискусстве
- В киноэпопее Юрия Озерова «Освобождение» роль генерал-майора К. Телегина исполнил Пётр Щербаков.
Примечания
- Серов И. Записки из чемодана. - М.: Просвещение, 2016. - С. 420. - ISBN 978-5-09-042258-1.
Литература
- Телегин Константин Фёдорович // Великая Отечественная война 1941-1945: Энциклопедия / под ред. М. М. Козлова. - М.: Советская энциклопедия, 1985. - С. 713. - 500 000 экз.
Ссылки
- Наградной лист / Телегин Константин Фёдорович
- Киевский вестник
Телегин Константин Федорович (1899-1981). Советский военачальник, генерал-лейтенант (1943). Родился в г. Татарске Новосибирской области.
В Красной Армии с 1918 г. Член РКП(б) с 1919 г. Участник гражданской войны, помощник военкома стрелкового полка. В 1931 г. окончил Военно-политическую академию им. В.И. Ленина. С 1936 г. - на военно-политической работе в войсках НКВД. Участник боев на озере Хасан (1938) и советско-финляндской войны (1939-1940). В 1940-1941 гг. - в центральном аппарате НКВД СССР. В июне 1941 г. - бригадный комиссар. В ходе Великой Отечественной войны с июля 1941 г. - член Военного Совета Московского военного округа, с декабря - Московской зоны обороны (МЗО), в 1942-1945 гг. - член Военных Советов Донского, Центрального и 1-го Белорусского фронтов. Участвовал в подготовке и осуществлении боевых действий в Московской, Сталинградской и Курской битвах, в битве за Днепр, освобождении Белоруссии, в Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. После войны - член Военного Совета Группы советских войск в Германии. В 1955-1956 гг. - заместитель начальника курсов «Выстрел» по политчасти. В 1947 г. был уволен из армии, в январе арестован. В июле 1953 г. полностью реабилитирован, восстановлен в Вооруженных силах.
Из статьи в «Военно-историческом журнале» (1989. № 6) мы узнаём, что генерал-лейтенант Телегин, заместитель маршала Г.К. Жукова и член Военного Совета Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ) был арестован по личному указанию Сталина 24 января 1948 г.
В первую очередь ему инкриминировались нарушения порядка награждения орденами, клевета на Советскую Армию и антисоветские высказывания. Например, в 1945 г. Телегин будто бы заявил: «Нам стыдно перед заграницей за наши войска, находящиеся в Германии, за то, что они выглядят такими грязными и оборванными, в то время как англо-американские войска одеты „с иголочки"» (Военно-исторический журнал. 1989. № 6. С. 75). Вторая часть состава преступлений была по-весомее. Из обвинительного заключения Министерства госбезопасности: «...Следствием установлено, что Телегин, находясь в 1944-1946 гг. вместе с советскими войсками на территории Польши и Германии, используя свое служебное положение, занимался стяжательством, скупая за бесценок и присваивая ценности и имущество, подлежавшее сдаче в доход государства. При обыске у Телегина изъято большое количество ценностей, свыше 16 килограммов изделий из серебра, 218 отрезов шерстяных и шелковых тканей, 21 охотничье ружье, много антикварных изделий из фарфора и фаянса, меха, гобелены работы французских и фламандских мастеров XVII и XVIII веков и другие дорогостоящие вещи. Телегин виновным себя признал» (Там же). В заявлении А.А. Жданову маршал Г.К. Жуков сообщал о своем подчиненном: «О Телегине я ничего сказать не могу. Я считаю, что он неправильно приобрел обстановку в Лейпциге. Об этом я ему лично говорил. Куда он ее дел, я не знаю» (Военные архивы России. М., 1993. С. 243).
По совокупности содеянного Телегин был осужден на 25 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Были письма и ходатайства о помиловании. Осужденный писал К.Е. Ворошилову и В.М. Молотову
о недозволенных методах следствия (Телегина жестоко избивали следователи и тюремщики), клялся, как водится, в преданности партии и Сталину, умолял о возвращении к честному труду. Сын генерала обращался в прокуратуру по поводу пересмотра имущественных обвинений, утверждая, что часть конфискованных вещей принадлежала ему. В конце концов, после смерти Сталина «холодным летом» 1953 г. генерала Телегина помиловали. По политическим обвинениям его полностью реабилитировали, а на другие обвинения просто закрыли глаза (Кнышевский П. Добыча. М., 1994. С. 130).
В настоящее время у большинства историков не вызывает сомнений, что, отдавая приказ об аресте Телегина, Сталин преследовал совершенно конкретные цели. «После победы под Москвой авторитет и популярность маршала Г.К. Жукова резко возросли. Это, видимо, не устраивало Верховного Главнокомандующего. Возобновился подбор „компромата" на Жукова. Наиболее заметные звенья в этих действиях: арест в 1942 г. начальника оперотдела Западного фронта генерал-майора B.C. Голушкевича; арест в 1945 г. главного маршала авиации А.А. Новикова; арест в январе 1948 г. ближайшего соратника Жукова генерал-лейтенанта К.Ф. Телегина» (Павленко Н.Г. История войны еще не написана//Огонек. 1989. № 25).
Приведем мнение по поводу послевоенных сталинских репрессий военного историка Ю. Горькова. Он пишет: «И.В. Сталин был гением интриги. Да, на посту Верховного Главнокомандующего он принес пользу стране. Имя его навечно вписано в историю Великой Отечественной. Но вот война подошла к своему финалу, на пороге засветился долгожданный день Победы. Сталин предпринимал огромные усилия, чтобы перессорить окружавших его военных, чтобы разрушить объединившее их фронтовое братство. Интрига ему удалась, высшие военные руководители были разобщены. Только этим можно объяснить ту бесцеремонность, с какой он расправлялся с любимыми в народе полководцами. Подверглись опале Г.К. Жуков и К.К. Рокоссовский. Но они по крайней мере остались на свободе. А вот командующего ВВС, Главного маршала авиации А.А. Новикова и его первого заместителя, маршала авиации Г.А. Ворожейкина1 посадили. И.В. Сталин свел счеты со строптивым начальником ГАУ генерал-полковником Н.Д. Яковлевым.2 Его арестовали и бросили в одиночку за „аварию" при стрельбе новой артиллерийской системы С-60. „Авария" заключалась в том, что во время стрельбы у 57-мм орудия лопнула пружина тормоза отката. Генерал был обвинен во вредительстве. Оказались в тюрьме и некоторые генералы из ближайшего окружения Г.К. Жукова, в частности член Военного совета генерал-лейтенант К.Ф. Телегин» (Горькое Ю. Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 146).