Периодически я получаю удивлённые комментарии примерно такого содержания: "А как в Сибири 19 века могли построить костёл?!". Вот об этом я сейчас и расскажу, так как в Сибири не такая уж редкость костёлы в уездных городах и даже сёлах. Да что там костёлы - в сибирской глуши не редкость и синагоги!
На заглавном кадре - Успенский костёл в Иркутске (1881-82), ныне занятый органным залом. Он стоит совсем рядом с бывшим острогом, в сотне метров от древней Спасской церкви. Похожим образом, прямо у подножья кремля, располагается и Троицкий костёл в Тобольске (1907):
На первый взгляд абсолютно чужой в сибирском пейзаже - но на самом деле здесь абсолютно логичный. И гуляя вокруг тобольского костёла, кратко расскажу историю сибирских католиков.
В принципе, ответ на вопрос о костёлах в Сибири напрашивается собой: ведь Сибирь 19 века - это ссылка, ссылка - это неугодные режиму люди, а в авангарде таковых в 19 веке были поляки. Каждое из Польских восстаний неизменно заканчивалось высылкой в Сибирь нескольких тысяч человек. И если на западе распространено заблуждение, что сибирская ссылка - это некое подобие ада, и отправленный туда человек как бы пропадал, здешняя действительность свидетельствует об обратном. Многие склонны путать "ссылку" и "каторгу", хотя это ведь совершенно разные вещи. Ссыльному просто запрещалось жить где-либо, кроме указанного места, и покидать пределы определённой территории (скажем, не появляться западнее Урала). И в общем-то, многие ссыльные довольно быстро понимали, что в Сибири тоже вполне можно жить!
Попадали в ссылку и католические священники, поэтому появление здесь костёльных приходов было вопросом времени, причём времени очень недолгого. Первый приход основан в 1806 году в Томске специально прибывшими монахами-доминиканцами, а в 1811 году бернардинцы основали католический храм и в Иркутске. Первые сибирские костёлы были чем-то вроде молельных домов, но с течением времени начали обзаводиться и капитальными зданиями.
Католики были, конечно, не только поляками - были среди них и литовцы, и белорусы, и украинцы, но эти довольно быстро ассимилировались, в то время как поляки держались замкнуто, берегли язык и обычаи, и довольно быстро сделались одним из самых влиятельных национальных меньшинств Сибири. Ведь во втором поколении они были уже не ссыльными, а полноправными членами местного общества, да и смена императоров часто заканчивалась реабилитацией тех или иных ссыльных. Достаточно сказать, что в 1902-03 годах участник восстания 1863 года Болеслав Шостакович успел побыть в Иркутске городским головой. А многие повстанцы, будучи людьми по своей сути пассионарными, в Сибири зачастую превращались в исследователей - например, геологи Ян Черский (в его честь названо немереное количество гор, в том числе хребет Черского в Якутии, по площади превосходящий Кавказ) и Александр Чекановский, зоологи Дыбовский и Годлевский и другие. Как, кстати, и декабристы, многие из которых в ссылке сделались краеведами.
Впрочем, всё, разумеется, было не столь благостно: никто не отменяли и каторгу - например, именно поляки в основном строили сначала Кругоморское шоссе (1860-е), а затем и Кругобайкалку. В 1866 году здесь даже случилось своё Польское восстание (при идейной поддержки русских революционеров), в котором приняли участике 683 человека во главе с бывшими военным Нарцизом Целинским и пианистом (!) Густавом Шарамовичем... впрочем, быстро и жестоко подавленное. Или вот недавно periskop
рассказывал о станции Слюдянка , где польские каторжане выложили слово XYN (именно так!) в основании водонапорной башни. "Базой" Кругобайкальской каторги служила Тунка , среди узников которой был сам Юзеф Пилсудский... вот только в наше время Тунка считается курортом! И в целом всего хватало - подробный рассказ о судьбах сибирских поляков, есть, .
Гораздо мрачнее история католиков, заброшенных в Сибирь в ХХ веке - депортантов и зеков (причём, как не трудно догадаться, в основном политических).
Старейший в Сибири костёл Девы Марии, Царицы Священного Розария (1833) сохранился в Томске - и насколько мне известно, первоначально большинство здешних костёлов выглядели так, только были деревянными. И это более специфическая для Сибири архитектура - ведь неоготические костёлы из непременного красного кирпича строились в 1880-1910-е годы по всей империи.
Впрочем, костёлы в губернских городах так же спецификой не являются: в Российской империи каждый губернский город, хоть в Туркестане, хоть на Дальнем Востоке, получал комплект костёл-кирха-мечеть-синагога. Гораздо интереснее то, что в Сибири не редкость костёлы в уездных городах - например, костёл Святого Иосифа в Тюмени (1903):
Впрочем, я не знаю, сохранились ли костёлы в каких-либо городах, оставшихся уездными. Например, в Красноярском крае костёлы были в Ачинске, Боготоле и Канске. Кроме того, солидный кусок Сибири достался Казахстану - и например в Петропавловске имеется костёл Святого Сердца Иисуса (1912), старейший в этой стране:
Хотя в степной и военизированной Акмолинской области (с центром в Омске) ссыльным жилось намного тяжелее, чем в таёжной Сибири, а принудительная военная служба по уровню смертности (в первую очередь от болезней) не уступала каторге. Так что история поляков в Сибири и Казахстане - не одно и то же.
Многие из этих костёлов ныне действуют, и маленькая замкнутая католическая община (часто не столько польская, сколько немецкая) - это такой тесный уютный мирок, где все знают друг друга в лицо и верно хранят традиции.
При многих костёлах имеются и музеи, собранные самими прихожанами - как например в том же Петропавловске:
Предметы быта (в том числе кизяк - основное топливо в казахских степях) и культа:
Реликвии - например, рукописный молитвенник 1930-х годов.
Но не стоит думать, что все сибирские католики попали сюда не по своей воле. Ссылали людей преимущественно в города, даже и уездные, но в Сибири есть целые польские сёла! Там по сей день говорят на польском, празднуют народные праздники, на которые готовят национальные блюда, и ходят в деревянные костёлы - как например в селе Вершина Иркутской области:
Эти поляки в Сибирь попали вполне добровольно в начале ХХ века, когда Столыпин развернул масштабную программу переселения крестьян из Европейской России в Сибирь. Программа была вполне организованной: незанятые земли были поделены на участки, переселение согласовывалось предварительно, а местные власти были обязаны помогать вновь прибывшим. В основном в Сибирь пересепялись из русского Черноземья, здесь у очень многих предки из под Курска или Воронежа. Украинцам оказался ближе Дальний Восток, куда они отбывали из одесского порта. Поляки желанием ехать в Сибирь не особо горели, но всё же несколько тысяч таковых на всё Царство Польское нашлось, и в отличие от православных переселенцев, за 100 лет они так и не слились со старожилами. Полного списка польских сёл в Сибири у меня нет, но "столицами" считаются иркутская Вершина и томский Белосток, оба с деревянными костёлами. Эти сёла поддерживают связь с исторической родиной, благодаря чему живётся в них неплохо - сюда ездят туристы, журналисты и делегаты, отсюда - студенты польских университетов.
Иконы в одном из домов Вершины:
19.
В целом, в начале 19 века в Сибири было 25 католических приходов, три деканата с центрами в Иркутске, Томске и Омске, крупнейшая католическая община была в Енисейской губернии (около 10 тысяч человек), вот только данные о численности сибирских поляков вообще очень разнятся: от 90 до 150 и даже 600 тысяч в начале ХХ века.
Здесь же можно рассказать о сибирских украинцах, которые хотя и тоже жили когда-то в Речи Посполитой, в Сибирь попали совсем иначе. Как уже говорилось, при Столыпине они активно переселялись за Урал вместе с русскими (хотя были и те, кто уезжали вместе с поляками в Канаду), и даже дали свои названия этим краям: Серый Клин (Западная Сибирь и Казахстан) и Зелёный Клин (Дальний Восток), где они местами составляли большинство населения (так, "Серая Украина" тянулась 150-километровой полосой от Оренбурга до Семипалатинск, то есть через весь Казахстан). Флаг Зелёного Клина:
Но была и ещё одна категория украинцев в Сибири - многим известны такие имена как Филофей Лещинский, Иннокентий Кульчицкий, Иннокентий Нерунович и другие. Так сложилось, что в 18 веке именно представители малоросского духовенства были в авангарде сибирского православия. Кульчицкий, например, известен как Иннокентий Иркутский и считается православным покровителем Сибири.
А Тобольский митрополит Филофей Лещинский в начале 18 века прославился как крупнейший в новой истории России миссионер (только его собственные экспедиции крестили более 40 тысяч туземцев), да ещё и построил в Тюмени (Тобольск ему чем-то не нравился) Троицкий монастырь в стиле украинского барокко - Троицкий собор (1715-17) и Петропавловская церковь (1755). И ведь это ровесники старейших русских церквей Сибири.
Наконец, ещё одна тема, куда менее известная - это сибирские евреи. Звучит как оксюморон, да? Но несколько месяцев назад Ярослав Блантер в своём журнале писал про Мариинск в Кемеровской области - самый настоящий штетл (еврейское местечко), как и на западе, давно покинутый евреями. Я же после этого заинтересовался вопросом, откуда евреи в Сибири, и то, что узнал, впечатляет.
Крупнейшая в Сибири синагога (1879) находится ныне в Иркутске и действует, и по аналогии с тобольским костёлом здесь я расскажу историю сибирских евреев:
Они попадали сюда двумя основными путями. Первый, как и для поляков - ссылка, тем более что евреи активно участвовали в польских восстаниях. Но не стоит забывать, что подавляющее большинство из нескольких миллионов евреев Российской империи в ссылке рождались и жили до конца своих дней - только называлась эта ссылка "черта оседлости" и охватывала большую часть нынешних Литвы, Беларуси, Украины и Молдовы. Покинуть "черту", впрочем, можно было тем, кто окажется действителен полезен и незаменим на новом месте - по всей империи жили еврейские торговцы, врачи, аптекари, юристы, винокуры...
В Сибирь, где остро требовались руки и мозги, евреям попасть было несколько легче. Основной их специализацией здесь первоначально было винокурение. Но сказывалась и деловая хватка - в Сибири в порядке вещей дома купцов с фамилиями типа Каппельман или Хаимович. Ссыльные зачастую понимали, что здесь им лучше, чем там, и вывозили в Сибирь родных.
Сюда же, в Сибирь, отправляли "субботников" - так называли христиан, соблюдавшие некоторые иудейские законы, их центрами стали Мариинск и Зима. Крупнейшая еврейская община сложилась, что вполне логично, в Иркутске - самом большом и богатом городе Сибири, иудеи со второй половины 19 века здесь стабильно составляли 7-10% населения. В Чите евреи составляли 12% (из примерно 10-15 тыс. населения), но самые большие общины сложились в Каинске (ныне Куйбышев Новосибирской области) и Баргузине (Бурятия) - до 30%, что вплотную приближается к уровню городов бывшей Речи Посполитой.
В общем, в Сибири к началу ХХ века начала складываться вторая "черта оседлости", а Сталин вовсе не на пустом месте организовал Еврейскую автономную область на Дальнем Востоке. Интересно, как сложилась бы история сибирских евреев, если бы не революция? Вот, например, колоритная еврейская история из Баргузина .
Отношения старожилов с евреями складывались довольно мирно - вообще, Сибирь была очень толерантным регионом: главное, чтобы человек честный был и серьёзный, а уж кому молится - дело десятое. Первый в Сибири еврейским погром произошёл лишь в 1916 году в Красноярске, но затем началась Гражданская война, в которой, как известно, еврейские погромы достигли своего пика. В Сибири не было петлюровцев и "зелёных", но позверствовали белые, особенно Колчак и, конечно же, Унгерн фон Штернберг. В Забайкалье и Монголии евреи нередко прятались от погромщиков в монгольских юртах...
У входа в Иркутскую синагогу - камень в память о жертвах Холокоста:
Опять же, существование синагог в Иркутске, Чите, Красноярске вполне логично по уже упоминавшейся причине. Но как и костёлы, синагоги в Сибири зачастую встречаются и в уездных городах! Например, в Улан-Удэ, который как известно был тогда Верхнеудинском, ярмарочной столицей Восточной Сибири:
Уже упомянутый Мариинск (фото, конечно же, не моё, а Ярослава Блантера):
Петровск-Забайкальский, бывший в те времена заводским посёлком Петровский Завод:
Вот только специфической гражданской архитектуры в Сибири ни поляки, ни евреи не создали, и жили в таких же точно домах, как русские, тем более купеческая эклектика зачастую напоминала любимый евреями "мавританский стиль". Бывший еврейский квартал Иркутска выглядит так:
Да и не было в городах в Сибири еврейских кварталов, просто иудеи предпочитали жить поближе к синагоге. В Иркутске дома со звездой Давида встречаются в самых разных частях города - например, на улице Рабочего Штаба в Радищевском предместье:
Синагога среди круящихся изб, мороз под -40, и гремящий по Транссибу товарняк. И такое на свете бывает...
ВОСТОЧНАЯ СИБИРЬ-2012
" ". Вступление.
. "По Большому Сибирскому тракту..."
Среднее Приангарье
.
. Город и ГЭС.
. Ангарская деревня.
Речь Посполитая в Сибири
.
Костёлы и штетлы.
Путь к Вершине.
Вершина. Wierszyna.
Иркутск
и окрестности
.
Первое знакомство. Глазковка, мост и два вокзала.
Иркутский острог.
Улица Маркса и окрестности.
Улочками старых окраин.
Предместье Рабочее.
Тальцы в -43 градуса.
Листвянка. Первая встреча с Байкалом.
Бурятия
.
Петровск-Забайкальский
.
Поляков в Сибири могут звать Евгением или Татьяной, и они могут совсем не говорить по-польски. Но их прадеды наверняка были участниками январского восстания
Вацлав Соколовский с 1960 года живет в столице Бурятии Улан-Удэ. Он работал главным инженером на заводе. Воспитывала его семья матери, Гурские: дед был коммунистом, бабушка комсомолкой. 30-е годы прошлого века были не лучшим временем, чтобы раскрывать свое польское происхождение. Семейные реликвии, фотографии, книги отправлялись в печь, чтобы от них не осталось и следа. Потом была война. Соколовский воевал до 1946-го, потом жил в Иркутской области, Ангарске. Тогда он еще не мог заняться изучением своего генеалогического древа. Он знает, что фамилия деда была Калюжный, и во время январского восстания 1863 года он вступил в ряды кинжальщиков. «Кинжальщики-вешатели», - говорит Соколовский. Они безжалостно расправлялись со шпионами, предателями и царскими жандармами, а полиция мстила им.
Последний шанс
Деда приговорили к вечной каторге, он добрался в сибирский Нерчинск пешком, в кандалах. «Не понимаю, как это возможно», - говорит Соколовский. За окном - минус 35, на центральной площади Улан-Удэ возвышаются ледяные скульптуры, вокруг выхлопных труб автомобилей клубятся облака пара, а деревянные домики в купеческой части города кажутся под снегом совсем маленькими. Даже воробьи ищут, где согреться. Сложно привыкнуть, еще сложнее полюбить. Хотя Соколовский провел в Сибири всю свою жизнь, он не может вообразить себе этого пешего похода из Польши. Но, возможно, именно это побудило его начать восстанавливать из небытия историю деда. Известно, что тот бежал с каторги, добрался на лодке через Байкал в Иркутск, сделал фальшивые документы и стал Соколовским.
Из этого интереса сначала к семейному прошлому, потом к прошлому других улан-удинских семей с польскими корнями и исковерканной ссылкой и сталинизмом генеалогией, оторванных от языка, культуры, корней, Вацлав принялся за изучение истории. Но больше всего ему хотелось создать что-то новое, а быть поляком в России не так просто.
Из пепла не восстановишь фотографии и семейные хроники, но почему не выучить польский язык? Почему не написать историю поляков в Бурятии, раз их здесь еще много: выросло четвертое поколение - правнуки ссыльных участников январского восстания. Почему бы не гордиться своими дедами и прадедами, польской культурой? Соколовский понял, что это последний шанс. В 1993 году он основал Общество польской культуры «Наджея» (надежда). Почему надежда? Возможно потому, что она никогда не покидала поляков в Сибири. Например, дед Соколовского выучился в Иркутске на колбасника и работал в колбасной лавке в центре города. Потом он женился на дочери богатых мещан - Иркутск был тогда городом миллионеров. При помощи свекра он построил магазин, дом с фонтаном, вода в котором, по рассказам, била до высоты третьего этажа. Коммунисты отобрали магазин, дом, украшения. Дедушка и бабушка уехали в китайский Харбин и попытались начать жизнь заново. Когда дела у них уже начинали идти хорошо, на них напали бандиты, и никто не знает, что было дальше.
Отец учился в иркутском университете, но его выгнали оттуда за происхождение. Что из того, что он породнился потом с коммунистической семьей? Соколовскому удалось выяснить только это. «Все равно много», - говорит он. Некоторым не удалось и того.
В Улан-Удэ была создана школа польского языка и культуры, ее ученикам - от 7 до 75 лет, они учат польский, как одержимые. Некоторые из них уже, скорее, буряты, чем поляки, но это лишь черты лица, а не душа. Здесь появилась мода на польский, хотя наверняка полезнее было бы учить монгольский или китайский. Польский язык проник даже в Бурятский университет, при котором был открыт Центр польского языка, истории и культуры. Сначала дед-кинжальщик Калюжный, а теперь Вацлав Соколовский, с уважением вспоминающий своего предка, сам стал почетным председателем польской «Наджеи».
Мама хотела вернуться
«Я написала в документах, что я полька, из-за отца, Антони Петровского», - рассказывает Татьяна Антоновна. Она узнала, что ее отец был поляком, только когда пошла получать паспорт и стала заполнять анкету. Он родился в 1919 году, в 16 лет он хотел быть коммунистом, но из-за происхождения ему этого не позволили. Прадед участвовал в январском восстании и был сослан в Сибирь. Татьяна ничего больше не знает, семейные документы пропали, сохранилась только единственная фотография бабушки и дедушки. Она помнит, что однажды подслушала дома разговор старших: «Как только нам становилось немного лучше, русские нас давили». Недавно Татьяна нашла партийный билет отца (его приняли в компартию, но уже при Хрущеве) и с удивлением обнаружила, что там написано «поляк».
«У меня есть дочь, я не хотела выискивать в ней польских корней», - рассказывает Татьяна. Но когда девушка поступила в университет, она узнала о курсах польского и по собственной инициативе захотела его учить. Хотя о далекой Польше она тогда ничего, скорее всего, не знала.
Началось с языка, потом дочь Татьяны Антоновны поехала в Польшу на стажировку, вышла замуж и носит сейчас фамилию Валчак. «Она не знает своего прошлого, но знает, что ее будущее - в Польше. Она была единственной в семье, кто получил разрешение на репатриацию». Татьяна недавно стала бабушкой. «Спустя 150 лет круг замкнулся», - улыбается она.
«У нас трагическая история», - говорит Людмила Перевалова. Она не знает польского: где и когда она могла его изучать? Ее мать, девичья фамилия которой была Скибневска, помнила отдельные польские слова. С тех пор, как в 1941 умерла прабабушка, разговаривать ей было не с кем. Прадед, сосланный после восстания 1863 года, попал в Иркутск в кандалах. У него было двое детей - Владимир и Елена. Сначала он жил с женой в землянке, а потом построил дом: деревянный, сибирский, с цветными наличниками и резными украшениями. В 2002 году дом снесли, как и многие другие памятники прошлого, пережившие пожар 1879-го, землетрясения и прочие исторические катаклизмы. Сначала их место занимали сталинские бараки, а сейчас офисные здания. Земля в городе дорогая, история столько не стоит.
Татьяна Антоновна съездила в Польшу в 2002 году. Оказалось, что профессор Халина Скибневска (Halina Skibniewska) приходится троюродной сестрой ее маме. «Скибневские подарили нам 125 фотографий наших родственников», - говорит Татьяна. Оказалось, что семья была зажиточной, дворянской. Какая сейчас польза от этого знания? Его не переведешь в денежные знаки, но оно помогает: «Я крепче стою на ногах».
Братьев Польша не привлекает
Историю семьи Евгения Семенова восстановить сложно: прадеды, видимо, рано умерли, потому что дед оказался в детском доме. Он знал больше японских слов, чем польских. Бабушка была русской. «Отношения в моей семье были сложные, - рассказывает Евгений. - Воспитывали меня как русского, сейчас я остаюсь им, но одновременно пользуюсь польской культурой моих предков». Польский язык он начал учить в 1997 году. Хотя это звучит банально, он помнит, что на первом уроке в его душе что-то шевельнулось.
Евгений окончил исторический факультет университета в Улан-Удэ, защитил диссертацию, издал книгу о жизни поляков в Бурятии, описал историю и нынешнее состояние католического (польского) кладбища в Нерчинском Заводе, подготовил альбом о польских памятниках в Забайкалье и энциклопедию поляков в Забайкалье.
У них есть здесь кусочек собственной истории: воспоминание о польском восстании 1866 года: «На реке Мишиха произошел бой, в нем погибли 15 повстанцев, один царский офицер и один крестьянин из соседней деревни. Всех похоронили в общей могиле, а на ней поставили крест, который со временем разрушился. В 60-ю годовщину боя комсомольцы установили на этом месте красную звезду, видимо, в знак памяти борцам с царизмом. Они вряд ли знали, что там покоятся поляки».
В 1993 году по инициативе Вацлава Соколовского Национально-культурная автономия поляков возвела там новый крест, хотя никто не знает, стоит ли он точно над могилой, потому что точное место захоронения уже никто указать не может. «Никто из моих братьев и сестер не интересуется Польшей», - говорит, не удивляясь и не предъявляя им претензий, Евгений. Так сложилась судьба, здесь их дом. И его тоже. «Когда я вижу в Европе азиатов, у меня на душе становится как-то тепло, я чувствую, что это свои», - признается он.
Евгений Семенов работает в Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств, преподает музейное дело. Он заместитель председателя «Наджеи» и ее надежда: его польским языком можно заслушаться. Сейчас Евгений пишет седьмой том работы о поляках в Бурятии. Он может рассказать историю каждого памятника старины в Улан-Удэ, каждого дома, особенно если в нем жили поляки. Он знает, где можно попробовать лучшие «позы» - бурятское блюдо, которое представляет собой завернутый в тонкое тесто фарш из баранины, говядины и свинины, варящийся на пару.
Когда Евгений смотрит на трубы построенной еще в 30-х годах теплостанции, из которых постоянно валит густой дым, закрывающий солнце, его разбирает злость: на Москву, которая не охраняет природу Бурятии и высасывает из Сибири золото, нефть, газ, людей. Все больше народа уезжают за Урал, там лучше климат и больше работы.
Непомуцен и Никодемович
В домашнем архиве Изольды Новоселовой из рода Коперских сохранилась единственная фотография прабабки, сделанная в Варшаве. «Я думаю, этот снимок она послала сыну в Иркутск». У прабабушки было поместье в Бресте. Ее муж, то есть прадед Ян Непомуцен Коперский, умер еще до январского восстания. Когда оно началось, дедушка учился в Варшаве живописи и скульптуре. Он присоединился к кинжальщикам, вешавшим царских жандармов. Его приговорили к 15 годам ссылки. В Иркутск из Варшавы он шел 10 месяцев. «На берегу Ангары, сейчас это рядом с улицей декабристов, у городской заставы, были камеры, где держали ссыльных. Дедушка тоже там был», - рассказывает Изольда Новоселова. Чтобы чем-то занять руки узник лепил из хлеба фигурки. Их было, видимо, много, потому что надзиратель донес начальству, что заключенный Коперский не хочет есть русский хлеб. Губернатор, увидевший хлебные скульптуры, нанял Коперского ремонтировать свой дворец, и он проработал там два года, пока кинжальщиков не выслали из Иркутска.
Мир тесен: в Усолье-Сибирском в ссылке находился варшавский друг Коперского Юзеф Кейсевич. Он женился на Веронике Шулецкой. «Она была дворянкой, тоже ссыльной», - рассказывает Изольда наполовину по-польски, наполовину по-русски. Дружба в ссылке продолжилась и укрепилась женитьбой Коперского на дочери Кейсевича: ему было тогда 46, ей - 21. Изольда начала учить польский в 60 лет еще во времена польско-советской дружбы. Это был иркутский клуб «Висла» - предшественник созданного в 1990 году культурно-просветительного общества «Огниво», которое десятью годами позднее было преобразовано в одноименную Польскую культурную автономию города Иркутска.
«Огниво» - название символичное, с одной стороны, оно отсылает к духовной связи с Польшей, с другой - к Польскому обществу начала XX века, которое было организовано ссыльными поляками, не вернувшимися на родину. Они осели здесь, но родина не покинула их мыслей и сердец. «Однажды, еще в "Вислу" пришло письмо из города Люблин. Профессор истории Чвиклиньский приглашал кого-нибудь в Польшу». На приглашение откликнулась Изольда Новоселова, ей хотелось увидеть эту страну, а, главное, найти следы своей семьи и узнать, почему дедушка не вернулся туда даже после амнистии. В ее иркутском доме не осталось никаких документов, родители сожгли все в 30-е. Польскому языку они ее не учили: это бессмысленно, все равно ты никогда не поедешь в Польшу. Лучше было не произносить польских слов и не говорить о своем происхождении.
Изольда искала, Чвиклиньский ей помогал, но Никодемовича Коперского, сына Юлии, им не удалось найти ни в одной приходской книге. Все подробности, которые удалось узнать в процессе продолжавшихся восемь лет поисков Изольда рассказала своей дочери, Елене Шацких. Елена - вице-президент «Огнива», она работает врачом, а польский язык учила тоже во взрослом возрасте. «Оказалось, что дедушка сообщил неверные данные, чтобы защитить мать от конфискации поместья. Он не думал, что эта минута навсегда изменит его жизнь, что ему придется остаться в Сибири. Впрочем, большую часть имущества все равно конфисковали, потому что прабабушка прятала у себя двух раненых повстанцев», - рассказывает Изольда.
Дни, месяцы, а потом годы провела госпожа Новоселова в иркутском архиве, который пережил пожар города, революцию, белую армию, Колачка, коммунистов, Вторую мировую войну. Она нашла документы, связанные с историей деда, а заодно восстановила 800 других польских биографий в Сибири. Этот труд - тысячи исписанных мелким почерком страниц, она хранит в квартире в одном из спальных районов города, куда она переехала, после того, как снесли ее деревянный дом. Она живет с мужем и кошкой Мушкой. Почти в каждом сибирском доме есть кот или кошка, нужно же кого-то любить и выказывать кому-то знаки этой любви, а люди не всегда этого заслуживают.
Елена Шацких говорит, что архив достанется ей в наследство от мамы. Нужно прочитать каждую страницу и перепечатать на компьютере. Лучше всего успеть это сделать, пока мама жива, потому что она делала в записях понятные ей одной сокращения. Иногда они обсуждают, не захотелось ли бы какой-нибудь польской организации купить этот архив. «Столько лет работы, столько усилий. Было бы обидно, если это пропадет, да и хотелось бы, чтобы мама что-то от этого получила», - признается Елена.
Ее мать приглашали переехать в Польшу. Но зачем? В Иркутске она прожила всю жизнь, получает пенсию, а там она была бы чужой - русской. Ее сестра вернулась из Казахстана в Польшу и пожалела. Со своей пенсией она оказалась там нищей.
Елена почувствовала на своей шкуре, что это значит. Она ездила на стажировку в одну детскую клинику в Польше. На каждом шагу ей пришлось доказывать, что она не глупая, что у нее нормальное образование. Двоюродный брат Елены Сергей, стоматолог, уехал в Польшу. И какой был прок от таланта и диплома? К нему отнеслись так, будто он отбирал у кого-то хлеб. Что же, рассказывать всем вокруг, что его дедушка участвовал в восстании?
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Владимир Сухацкий.
Сибирские поляки.
Статья "Сибирские поляки" написана Владимиром Сухацким, известным тележурналистом, краеведом, нашим земляком, кемеровчанином.
основанные на исследованиях истории Кузбасса.
В детстве у меня был приятель, которого звали Войтек Василевский, а его младшую сестру - Дагмара. Довольно необычные имена для наших мест! Детвора называла их на русский манер - Витёк и Маруся. Они не обижались, но когда пришло время получать паспорт, брат с сестрой настояли, чтобы в документе были указаны имена, данные им при рождении, а в графе «национальность» значилось «поляк», «полька». Работники загса уговаривали подростков взять русские имена, но гордые и упрямые потомки выходцев из Речи Посполитой были непреклонны. Они заявили, что «мы поляки по крови, но наша родина - Сибирь». И таких людей, как Войтек и Дагмара, в Сибири было много. Имея советское гражданство, эти люди очень трепетно относились к своему происхождению и национальной культуре. В польской историографии даже появился термин «сибирские поляки».
Поляки на земле Кузнецкой появились 400 лет назад, когда русские первопроходцы стали сооружать здесь пограничные укрепления. Сначала возник Томский, затем Кузнецкий и Верхотомский остроги.
Как известно, начало XVII века - время русско-польских войн. Поэтому первыми иностранными поселенцами в острогах были военнопленные. Также в этих форпостах обитали и перебежчики, которые охотно несли военную службу «под высокую государеву руку». Они собирали ясак (пушнину, мед, орехи, рыбу) с шорцев, телеутов, томских татар.
Казаки «литвы» (так тогда называли поляков) были освобождены от налогов и имели право свободно заниматься хлебопашеством. Некоторые из них выполняли посольские функции. Рядом с Кузнецким острогом проходила граница с племенами джунгаров, кыргызов, абинцев. Имея такие привилегии, о которых поляки на родине и мечтать не могли, лни с большим желанием отправлялись покорять и осваивать Сибирь.
В XVII веке количество людей «польской породы» Кузнецком остроге было значительное, примерно 15 процентов от общего числа казаков, боярских людей и хлебопашцев.
По подсчетам российского историка И.Н.Оглоблина, в те времена было сослано в Западную Сибирь не менее 1500 поляков. Многие из них поселились в Кузнецке.
Другой исследователь, Д.Я.Резун, полагает, что каждый четвертый обитатель форпоста в верховьях Томи был поляком.
Если это так, то получается, что первопроходцами являлись не только русские, но и «сибирские поляки», которые не чувствовали себя лишними на чужбине. С русскими их объединяло то, что у них была славянская культура и христианская религия. А также язык, настолько похожий на русский, что переводчика не требовалось. Лингвисты утверждают, что традиционный тост «За здоровье!» пришел к нам от поляков. Прежде наши предки пили горькую под возглас«Во славу царя-батюшки!»
Практически все уроженцы Речи Посполитой, которые по разным причинам оказались в Сибири, были людьми грамотными, высококультурными и мастеровитыми. В 1623 году московские власти направили поляка Анджея Просовецкого в Томск, чтобы он соорудил там «огороженный двор, который стал бы приставом добрым служилым людям». Говорясовременным языком, его послали в Томск, чтобы он построил для «VIP- персон» гостиницу. С чем он успешно справился.
Ещеодна тема - польско-русские браки.
Поляки охотно женились на русских девушках. В основном это былимолодые мужчины-военнопленные, не связанные брачными узами. Если кто-то из них и был женат, далеко не каждая супруга-полька готова была отправиться с мужем в ссылку в Сибирь. Поэтому свою вторую половину молодые люди находили на чужбине.
Вот свидетельство, которое нам оставил некий Анджей Дабковский: «Жениться на русской - это счастье, которое не всегда найдешь на родине. Русские женщины - красивы, трудолюбивы, наивны и целомудренны. Они никогда не изменяют мужьям».
Но у чужеземцев, оказавшихся за тридевять земель, имелась серьезная проблема: они исповедовали католичество, а их суженые- православие. Официального признания в Сибири такие смешанные браки не имели. Поэтому дети в польско-русских семьях считались «нечистыми». Родителей лишали прав на состояния, и им запрещалось уезжать в Польшу.
Часто один из супругов менял вероисповедание. В случае если поляк принимал православие, семья становилась «русской».
Обычно мужчина менял фамилию, и таким образом некий Иваницкий становился Ивановым, а Василевский - Васильевым. Историки утверждают, что, женившись на русской девушке, поляки навсегда оставались в России и не испытывали никакого желания вернуться на родину.
К началу XIX века «сибирские поляки» почти утратили национальную идентичность. За 200 лет они почти полностью растворились среди местного населения и стали называть себя русскими.
Но некоторые из них все же хранили память о предках и рассказывали своим детям о своей родине - «чудесной стране, в которой вся земля усыпана яблоками». Но это были лишь семейные предания. Не более! Внуки и правнуки первых польских поселенцев, выросших в таежной Сибири, даже не знали, что это такое - яблоки.
Самый массовый приход поляков в Сибирь, которую они называли не иначе как «страной слез и льда», пришелся на 30-60-е XIX века.
В то время значительная часть Речи Посполитой входила в состав России. После войны с Наполеоном победители поделили Польшу на три куска, и самый большой достался нашей стране.
Свободолюбивые поляки дважды, в 1831-м и 1861 годах, пытались обрести независимость и избавиться от имперского ига.
По всей территории Российского царства Польского прокатилась волна мятежей и восстаний. Но воевать с Россией было бессмысленно. Каждый раз бунтарские выступления заканчивались поражением повстанцев. Десятки тысяч арестованных поляков отправились в составе русской армии воевать на Кавказ, что означало верную смерть. Другим повезло - их отправили в ссылку в Сибирь.
Вот так в Томской губернии, частью которой являлась территория Кузбасса, появилась обширная польская диаспора. Собственно говоря, с этого и началась полонизация Кузнецкого края.
Кто-то считает, что XIX век был веком «ополячивания» сибиряков. Но пришельцы вовсе не заставляли аборигенов исповедовать католичество, читать молитвы на латыни и говорить по-польски. Другое дело - европейская культура, с которой иноземцы пришли и которая оказала существенное влияние на быт, жизненный уклад, менталитет местного населения.
Как правило, все ссыльные поляки имели статус государственных преступников и проживали в «отдаленных губерниях» под надзором полиции. Бунтарей не сажали в тюрьмы, не привлекали к каторжным работам. Им было предоставлено право вести привычный образ жизни, но только не на родине, а в таежной глуши. В этом и заключался весь смысл наказания.
Ссыльным полякам разрешалось брать с собой жен, если таковые имелись, получать с родины денежные переводы, вести переписку. Кроме того, российское правительство оплачивало их содержание. Это были небольшие деньги, но их вполне хватало на жизнь - 114 рублей серебром в год. Например, купить избу можно было за 200 рублей, булку хлеба - за 2 копейки, а 1 килограмм китайского сахара - за 40 копеек. То есть жить можно.
Вот что писал по этому поводу ссыльный поляк Ю.Ручиньский: «Пуд ржаной муки, очень хорошей, стоил 15 грошей, пуд пшеничной - 40 грошей, пуд отличного мяса - 4 злотых, четырехнедельный, специально выкормленный молоком теленок - 5 злотых, пара рябчиков - 10 грошей, диких уток, тетеревов, глухарей даже не хотели покупать, выбирали только молодых тетеревов и чирков. Рыб отменных уйма и также за бесценок. Зимой на базаре лежали в огромных количествах замороженные карпы, окуни, осетры, стерляди, щуки чудовищных размеров».
К месту ссылки поляков доставляли на телегах или санях. Ночлег - в гостиных дворах. Очень часто сердобольные сибиряки подкармливали арестантов, угощая их хлебом, молоком, салом. Обычный рацион на этапе: завтрак - кружка молока с хлебом, обед - суп с мясом, «приготовленный в таком количестве, что хватало и на ужин».
Доброта и радушие местного населения поражали воображение иностранцев. Польский ссыльный Винцент Мигурский писал: «Проезжая по Сибири, я замечал и должен признать это прямо, что жители ее, то ли потому, что тогда еще недалеко ушли от естественного состояния и были неиспорченными, то ли предки их, заселявшие этот край, также были изгнанниками и отвергнутыми обществом, а отсюда почти у каждой семьи были свои традиции и воспоминания, то ли, наконец, потому, что, глядя постоянно на нескончаемые толпы проходящих арестантов, освоились с горем, а может, что самое верное, прониклись принципом житейской философии: «сегодня мне, а завтра тебе», но по отношению к нам они были чрезвычайно вежливы, услужливы и гостеприимны».
Все политические ссыльные были образованными людьми. Именно потому они и назывались «политическими». Большинство поляков - дворяне, которые свободно говорили на нескольких иностранных языках, прекрасно знали европейскую литературу, искусство, философию, теологию. Понятно, что кому, как не им, предстояло стать народными просветителями в малограмотной Сибири.
В начале 60-х годов позапрошлого века в Кузнецке оказался польский художник Генрих Филиппович, выпускник Варшавской художественной школы. Он учил детей живописи, литературе, латыни. Сначала преподавал в первом окружном училище в Кузнецке. Это учебное заведение открылось еще в 1826 году, но влачило жалкое существование. Училище то открывали, то закрывали. Поэтому Филиппович, как и другие поляки, занимался репетиторством.
Многие состоятельные люди в Кузнецке не жалели денег, чтобы их отпрыски знали латинский и французский языки, играли на фортепьяно и писали стихи. Польских учителей уважали и платили им хорошие деньги. Г.Филиппович получал за репетиторство больше денег, чем от продажи своих картин.
Другие ссыльные занимались «письмоводительством у частных лиц». Например, польский дворянин Бернард Юшевич, отбывая ссылку в Кузнецке, писал от имени горожан прошения и челобитные. Поскольку 99 процентов местного населения не умели ни писать, ни читать, работы у писаря было предостаточно. Он являлся одним из самых уважаемых и богатых людей в уезде. И это при том, что официально значился политзаключенным. Позже по высочайшему повелению российского императора поляка Б.Юшевича перевели в канцелярию Томской губернской казенной палаты. Он стал важным чиновником и имел блестящую репутацию, так как в отличие от русских никогда не воровал и не брал взяток. Надо сказать, что ссыльные поляки страдали не столько от суровых сибирских морозов, комаров и гнуса, сколько от местной бюрократии. За каждый чих полякам приходилось платить. Чтобы съездить к друзьям в соседнюю деревню, надо было дать на руку полицейскому. Хочешь послать весточку в Польшу - дай почтарю 5 копеек, и тогда письмо дойдет до адресата.
Любопытное свидетельство по этому поводу оставил ссыльный поляк Ю.Ручиньский: «Русский человек, проведший жизнь в среде, где взятка была средством и целью бытия, что ж удивительного, что он желал и искал взяток? Но один раз, взяв то, что, по его пониманию, свято ему полагалось, становился он после этого благосклонным, любезным и по-своему порядочным. В служебной сфере - деморализация, такая же большая, как повсеместно. Все крадут, открыто, обдуманно, как бы по убеждению. Получаемое от правительства жалованье для них ничто, взятки - всё. Каждая должность заранее просчитана, сколько должна принести дохода... Общественное благо, любовь к стране - эти понятия им незнакомы, умам их недоступны».
Когда число поляков в сибирских губерниях достигло 65 тысяч и они стали превалировать в общественной жизни, российские власти решили, что управлять ссыльными должны люди «польской породы». Так в феврале 1837 года главой Кузнецка был назначен Людвиг Вроблевский. Неслыханное дело - мэром уездного сибирского города стал чистокровный поляк!
Вроблевский начинал государеву службу в лейб-гвардии Измайловского полка. Был удостоен звания штабс-капитана и многих наград. Одно время являлся заседателем Красноярского земского суда, затем - городничим в Туруханске. Он и его друг А.Ф. Поклевский, которого называли одним из самых богатых в России, стали «отцами – благодетелями» для сибирских поляков: помогали соотечественникам найтиработу, приобрести жилье и даже вернуться на родину.
Л. Вроблевский занимал пост городничего Кузнецка семь лет и оставил о себе добрую память. Возможно, самым ярким персонажем в истории полонизации Сибири являлся Антош Анкудович, ссыльный ксендз, магистр теологии, который ратовал за создание польских общин на территории от Урала до Тихого океана.
Находясь в ссылке в Кузнецке, он предложил сибирскимкатоликам создавать храмы везде, где это возможно. Его призывбыл услышан. В начале XX на средства паствы на территории Кузбасса были построены четыреримско-католических костела и часовни: в Мариинске, Тайге, селах Бороковском, Тюхтет.
Как известно, не каждый католик – поляк, но каждый поляк – католик.
В то время около 10 процентов жителей Мариинска были поляками. Здесь, между прочим, отбывал ссылку дед выдающегосякомпозитора Д. Д. Шостаковича - Болеслав Петрович Шостакович.
В рождественские, пасхальные праздники в селе Бороковском Тяжинского района местный костёл посещало более 10 тысяч прихожан. Это очень много, если учесть, что численность населения всего уездного города Мариинска была такой же!
Кстати упомянуть, автором проекта католического храма в селе Бороковском являлся известный архитектор и художник поляк Викентий Оржешко, выпускник Санкт-Петербургской академии художеств. Его учителем был выдающийся российский художникЛ.Н.Бенуа. К сожалению, фото этого храма отсутствует, но если судить по эскизам архитектора, деревенский Костёл представлял, величественное здание в неоготическом стиле. Богатое убранство фасада, пилястры, внутренние и внешние резные деревянные панели - все это было необычным для здешних мест. Здание разительно отличалось от православных храмов и считалось одним из самых красивых культовых сооружений за Уралом.
Сохранилось описание богослужения в одном из сибирских костёлов: «С утра ксёндз исповедовал многочисленных грешников и проводил богослужение. Под вечер были короткие вечерни. Во время литургии за неимением органа мы отвечали священнику пением. Был создан квартет из неплохих голосов. Рабцевич вел бас, Жонжевский сопрано, я был тенором, Цырына отлично вторил. Исполняли мы «Когда утренние всходят зори» на прекрасный мотив, сохраняемый в нашей среде. Наше пение привлекало инженеров. Слушали как на концерте. Некоторые, как, например, майор Таскин, меломан, не пропустили ни одного богослужения. После мессы мы забирали священника на обед, угощали его не изысканно, но гостеприимно и искренне. Так прошло более десяти дней, и попрощались с настоятелем до встречи не ранее через год».
Как это ни парадоксально звучит, но массовая ссылка поляков в Сибирь стала благом для местных жителей. Это было проникновение европейской цивилизации в дикий край, жители которого даже не знали грамоты.
Русские дворяне переселяться сюда и нести «светоч знаний» не хотели. Для них слова «Сибирь» и «каторга» являлись синонимами. Ну а сосланные в «таежные болота» декабристы были скорее изгоями, чем миссионерами. Поэтому именно ссыльные поляки внесли заметный вклад в окультуривание Сибири. Они хотели, чтобы здесь им жилось, как у себя дома.
Те, у кого было достаточно средств, приобретали избы. Но, как правило, изгнанники снимали жилье. Некоторые на хуторах занимались фермерством. Упомянутый выше Ю. Ручиньский писал: Бопрэ с Подлевским купили хутор... Выросли строенияи добротный домик. Неизвестные там прежде плуги начали взрезать землю. Семена пшеницы были доставлены из Сандомежа. В течение нескольких лет хутор расцвел; в нем работало несколько батраков, коней и скота было достаточно, и прибыль росла год от года. По нескольку тысяч пудов зерна закупало российское правительство».
Обычно поляки разбивали перед домом цветники. Выращивали георгины, гладиолусы и даже розы. Считалось хорошим тоном на обеденный стол поставить вазу с цветами. Часто молодые люди просто дарили букеты проходящим девушкам. Поначалу сибирякипосмеивались: «Чудят поляки! Нет чтобы редьку перед крыльцом посадить. Ее хоть есть можно». Но спустя некоторое время старожилы тоже стали разбивать палисадники. Выращивали в основном подсолнух: и цветок красивый и семечки погрызть можно!
По воскресеньям поляки устраивали концерты, танцевальные вечера.Пианино, скрипки заказывали в Петербурге или Москве. Инструменты доставляли местные купцы (в Топкинском городском музее можно увидеть маленький немецкий орган для домашнего музицирования).
Почти в каждом сибирском городе, где проживали ссыльные, создавались музыкально-хореографические классы, в которых обучались не только польские, но и русские дети. Еще одно свидетельство от Ю.Ручиньского: «Счастливая детвора сбегалась в назначенные часы. А так как девушки были щеголихи и охочи к прыжкам, то легко поняли, что требуется, и в течение нескольких месяцев научились кадрили, вальсу, даже начали танцевать мазурку как истинные польки... Четыре маленькие балерины стали в кадриль и станцевали так хорошо и ловко, как там никогда не видели, так что могли бы фигурировать и в европейских салонах».
Заметный вклад поляки оставили и в сибирской кулинарии. Известно, что многие мариинские трактиры специализировались на приготовлении исконно польских блюд, таких как бигос, фляки (отварные рубцы), голубцы, судак под соусом, песочное печенье и др. Но «коронными блюдами» являлись разнообразные колбасные изделия. Прежде только местные татары делалииз жирной конины вяленую колбасу «казылык». Но спросом она не пользовалась, так как русские считали ее «басурманской». А вот колбаса «Краковская», изготовленная местными поляками, подавалась в мариинском станционном буфете как деликатес.
Кстати упомянуть, шампиньоны стали использоваться в сибирской кухне тоже благодаря полякам. Местные жители называли их «собачьими грибами» и в пищу не употребляли, поскольку считали ядовитыми. Однако поляки высоко ценили вкус этих грибов и готовили «королевские» блюда, которые со временем полюбились и сибирякам, например, соте из шампиньонов под соусом.
Говоря по-русски, это запеченные со сметанной грибы. Обычно поляки нанимали для сбора шампиньонов местных мальчишек и платили по копейке за ведро.
Впрочем, поляки тоже кое-что позаимствовали у сибиряков. И прежде всего – пельмени. Один из ссыльных писал: «Вареники с мясом - самое вкусное блюдо на свете. Я могу съесть их огромное количество. И только смерть способна остановить мое желание кушать их каждый день».
Изысканной закуской ссыльные считали соленые рыжики со сметаной, а также вяленую или копченую красную рыбу: осетра, нельму и муксуна.
Сибиряки относились к ссыльным полякам как к родным братьям и считали, что только благодаря им богом забытый уголок «стал похож на Европу».
Вот что писала газета «Сибирь» в 1883 году (№ 31): «По прибытии в Сибирь поляки не предались отчаянию... стали заниматься торговлей, ремеслами и даже иногда хлебопашеством... Много способствовали развитию ремёсел и огородничества... колбасное, кондитерское и некоторые другие производства исключительно полякам обязаны основанием и развитием в Сибири. До поляков здесь почти не было ни кафе-ресторанов, ни трактиров, ни порядочных гостиниц».
Полонизация Сибири имела и негативные стороны. Поселенцы изготавливали дешевый спирт и, по сути, спаивали местное население. Польская сивуха имела хорошее качество и стоила копейки. Торговля шла круглосуточно, и даже в три часа ночи можно было запросто купить бутылку первача у бутлегеров, которые в то время назывались «шинкарями».
В конце ХIХ века в Мариинске появились первые публичные дома. Самый известный бордель принадлежал пани Веревской. Она нанимала на работу в качестве горничных и кухарок русских девушек и вынуждала их заниматься проституцией.
Справедливости ради скажу, что польская диаспора никакого отношения к появлению борделя в городе не имела. Документально доказано, что этот публичный дом содержали и крышевали мариинские полицейские.
Ссыльные поляки, оказавшись в Сибири, полюбили этот край. Многие остались здесь навсегда. «Европа, особенно Западная, - писал один из них, - со всей своей утонченной цивилизацией, но внутренними социальными ранами, которые не может залечить, могла бы во многом позавидовать этой далекой северной стране».
Вместо послесловия
Удивительно, что многие «сибирские поляки», которые уже 400 лет живут в Кузнецком крае, и по сей день не утратили своей национальной идентичности: они учат польский язык, ходят в костёл и даже дают детям польские имена - Ивона, Ева, Ян...
ПОЛЯКИ , народ, образовавший одно из нац. меньшинств Сибири . Оно возникло в результате насильств. и добровол. миграций XVII–XX вв., к-рое может рассматриваться как этнич. группа иммигрантского происхождения. Наряду с полит. ссылкой существовал ряд иных путей проникновения П. в Сибирь: в XIX – нач. XX вв. – направление на воен., адм., религ. службу; в кон. XIX – нач. XX в. – привлечение специалистов в связи с ж.-д. стр-вом и хоз. развитием региона, добровол. переселение крестьян на неосвоенные земли, в 1940-е гг. – депортации . В Польше сообщества соотечественников, проживающих за пределами страны и ассоциирующих себя с ее историей и культурой, называют полонией.
Появление П. за Уралом относится к рубежу XVI–XVII вв., когда выходцев из Речи Посполитой, взятых в плен во время рус.-польск. войн, направляли преим. в Зап. Сибирь. Др. часть П. оказалась в Сибири в кач-ве лиц, состоящих на рос. службе. Польск. переселенцев в Сибири называли «литвой» или казаками литовского списка. Название это связано с их принадлежностью к ист. региону Великого княжества Литовского. Общая числ. осевшей в Сибири «литвы» до сих пор не установлена. По неполным данным, она доходила до неск. сотен, возможно даже неск. тысяч человек. В Сибири П. зачислялись на воен. службу в Тобольск , Красноярск , Томск , Енисейск , Якутск и др. Представители польск. шляхты верстались в дети боярские, остальные зачислялись в казаки. В разные годы числ. П. в городах колебалась от неск. человек до неск. десятков. Воен. служба предусматривала не только участие в воен. действиях, но также сбор ясака , основание новых пунктов колонизации, осуществление контроля над пашенными крестьянами, поддержание порядка, обеспечение сопровождения гос. грузов и документов. Помимо несения воен. службы выходцы из Польши занимались торговлей, ремеслами, земледелием, грамотные выполняли обязанности писарей, составляли списки налогооблагаемого населения. После заключения мира с Речью Посполитой военнопленным предоставлялась возможность возвратиться на родину или продолжить службу в Сибири. В XVII в. в Польшу возвращались до 90 % из них. Гл. условием для тех, кто решал остаться в Сибири, было принятие православия, что давало повышение по службе и прибавку к жалованию. Оставшиеся в Сибири П. вступали в браки с русскими и постепенно обрусевали.
Т. н. польск. ссылка в Сибирь на протяжении всей своей истории включала лиц не только польск. национальности, но и немцев , литовцев , белорусов , евреев , французов и др. Ее можно разделить на 3 потока – полит., адм. и уголов., из к-рых превалировал первый. Адм. неполит. ссылка стоит на 2 месте, она систематически осуществлялась с нач. XIX в., масштабы ее до сих пор не оценены историками. Известно, что в 1833 только в Томске и Каинском окр. Томской губ. проживало ок. 50 чел., высланных за предшествующее десятилетие в адм. порядке из Царства Польского. В 1906–09 среди всех адм.-ссыльных в Сибири П. составляли 34,9 % (русские – 36,6 %). Масштабы и механизмы уголов. ссылки П. в Сибирь до сих пор не изучены. В 1877–1911 в польск. губерниях России ежегодно выносилось в ср. 300–350 приговоров по уголов. делам, связанных со ссылкой в Сибирь.
В период с нач. разделов Речи Посполитой и до Венского конгресса 1815, юридически закрепившего ее территории в составе Австро-Венгрии, Пруссии и России, началась полит. ссылка в Сибирь участников патриот. нац.-освободит. движения. На рубеже 1760–70-х гг. в Сибирь попали Барские конфедераты, деят-ть к-рых была направлена против рос. вмешательства во внутр. дела Речи Посполитой (1768–72). Война с Рос. империей закончилась в 1772 поражением Барской конфедерации и появлением условий для 1-го раздела Речи Посполитой. Конфедератов, попавших в рус. плен, царские власти рассматривали как лишенных прав бунтовщиков и применяли к ним репрессии, в т. ч. высылку в азиат. часть империи. Числ. ссыльных конфедератов достигала по разным оценкам от 6 до 10 тыс. чел. Большинство их было зачислено на воен. службу солдатами и казаками в Томской и Тобольской губ. , часть выслана в Вост. Сибирь, определена в Нерчинские рудники. Конфедераты тобольского батальона были включены в состав войска, принимавшего участие в подавлении восстания Е. Пугачева (1773). Известны случаи дезертирства П. и перехода их на сторону пугачевцев. В 1770-х – нач. 1780-х гг. отмечаются массовые случаи перехода поляков в православие и вступления в брак с сибирячками. Перекрещенные конфедераты часто брали новые имена и фамилии, что свидетельствует об их русификации. Только в Таре в 1771–78 перекрестился 51 чел., 23 из них женились на сибирячках. Рос. власти способствовали тому, чтобы конфедераты оставались на постоян. жительство за Уралом, этой цели служили указы Екатерины II, касающиеся принявших православие: о выдаче вспоможения для обзаведения хоз-вом в Сибири (1774) и о выдаче кормовых денег (1781). В 1781 ссыльные конфедераты получили возможность вернуться на родину. По данным польск. исследователей, на постоян. жительство в Сибири остались лишь 90 чел. К 1788 все сиб. конфедераты приняли православие, по неполным данным, только в Тарском и Омском уездах Тобольской губ. их проживало ок. 30 чел.
На рубеже XVIII–XIX вв. в Сибирь были сосланы участники восстания Т. Костюшко (1794), числ. к-рых составляла, по разным оценкам, от одной до неск. тысяч человек. Значит. кол-во членов патриот. орг-ций выслали в Сибирь по указу от 20 июня 1795. Несмотря на последовавший вскоре указ Павла I, позволявший всем сосланным вернуться на родину, мн. П. остались в Сибири. Первыми сосланными в Сибирь после падения Речи Посполитой были патриоты, тайно собиравшие отряды в Литве (1797) для легионов Я.Х. Домбровского. Часть этих ссыльных (229 чел.) проживала в 1804 в Юж. Сибири.
Пленные из польск. воинских частей, сражавшихся на стороне Наполеона, также были высланы в Сибирь и влились в казачьи полки, будучи зачислены на воен. службу в сиб. батальоны Томской и Тобольской губ. По приблизит. оценкам, их было ок. 10 тыс. Когда в 1815 они получили разрешение вернуться на родину, значит. часть из них осталась в Сибири, сделав успехи по службе и обзаведшись семьями и хоз-вом.
В 1815 после Венского конгресса большая часть Речи Посполитой вошла в состав России под названием Царства Польского. В 1815–32 в Польше действовала конституция, гарантировавшая П. право отбывать наказание на ее территории. Этот период не отмечен массовыми депортациями в Сибирь, было сослано не более 300 чел., преим. членов тайных орг-ций. В 1823 из Вильно за участие в патриот. кружках филоматов и филаретов в Сибирь было отправлено 200 учащихся. В 1825 выслали членов Патриотического об-ва (осн. в 1821). В 1826 в Сибири по делу декабристов оказались представители польск. тайных полит. об-в (П. Мошиньский, С. Кшижановский, А. Янушкевич и др.).
В нач. 1830-х гг. на территориях Царства Польского, в Литве и Белоруссии развернулось широкое патриот. движение за независимость. Против его участников рос. пр-во активно применяло полит. ссылку в Сибирь. После подавления Ноябрьского польск. восстания 1830–31 массовая полит. ссылка П. в Сибирь приобрела регуляр. хар-р и стала одним из источников формирования мест. польск. диаспоры. В нач. 1830-х гг. в Сибирь ссылаются участники Ноябрьского восстания (ок. 10 тыс. чел.): солдаты и офицеры расформированного в 1832 Войска Польского, помещики и крестьяне, оказавшие поддержку восставшим. Спустя 27 лет они были амнистированы. Из этих ссыльных наиб. известны своей обществ. деят-тью и как авторы воспоминаний о Сибири Р. Пётрóвский, А. Гиллер, Э. Фэлиньская, Р. Блоньский.
В 1833 к сиб. ссылке приговариваются участники партизан. движения Ю. Заливского. «Заливщики» формировали небольшие отряды с расчетом на перерастание партизан. действий в общенарод. освободит. восстание. Движение «заливщиков» было быстро подавлено, мн. захваченные в плен приговорены к ссылке в Сибирь. Имеются сведения о сосланных в Вост. Сибирь 59 «заливщиках», среди к-рых Г. Зелиньский, Х. Вебер, В. Мигурский , Ю. Сасинович. В кон. 1830-х гг. в Сибирь попадают члены патриот. об-в Свентокшижцев и «Содружество польского народа», участники заговора Ш. Конарского. В ссылке в Зап. и Вост. Сибири оказались виднейшие «конарщики». Нек-рые из них – Э. Фэлиньская, Л. Немировский, Ю. Ручиньский , Ю. Глаубич-Сабиньский , А. Бопрэ, А. Валэцкий, М. Грушецкий – внесли ценный вклад в «польско-сибирское» культурно-ист. наследие.
1840–55 – эпоха массовой полит. ссылки П. в Сибирь. В нач. 1840-х гг. сосланы вернувшиеся в Польшу эмигранты – участники освободит. движения. Тогда же в ссылку отправились участники Ломжинского заговора Р. Блоньского, «Волынского союза» К. Мошковского. В 1843 в Сибирь ссылаются члены «Союза пропаганды» во главе с его лидером ксендзом П. Сцегенным, в 1844 – члены варшавского «Общества объединения польского народа», в 1846 – участники варшавского Демократического об-ва и седлецкие, меховские и галицкие повстанцы, в 1848 – соучастники по делу подготовки покушения на И.Ф. Паскевича, а также выданные Австрией и Пруссией эмигранты. Кроме того, в Сибирь были сосланы подданные России, принявшие участие в Краковском восстании 1846 (Австро-Венгрия) и вооруж. восстании в Великой Польше (Пруссия). В 1850 высланы члены «Союза литовской молодежи» братьев А. и Ф. Далевских в Вильно, составившие в 1848 заговор с целью воссоздания польск. гос-ва. Ссылались по полит. мотивам и те жители зап. губерний, кто без разрешения выезжал за границу, пытался оказать сопротивление при аресте или подозревался в контактах с заговорщиками. Ок. 2/3 от общего числа ссыльных принадлежали к шляхте и польско-литовской интеллигенции. Помимо них ссылке по полит. мотивам подверглось опред. кол-во крестьян, мещан, чиновников – белорусов, немцев, латышей, русинов, евреев и русских. В 1840–50-е гг. в сиб. воинские соединения было сослано неск. тысяч бежавших из рос. армии солдат-П. К кон. XIX в. число рядовых солдат польск. происхождения на Сахалине превышало кол-во русских в 1,5 раза.
По своему правовому положению польск. полит. ссыльные делились на неск. групп: ссыльнокаторжные, ссыльнопоселенцы с лишением прав состояния или без такового. Кроме того, «политические» определялись в воен. службу в мест. батальоны или арестант. роты. Каторжане направлялись на заводы (Иркутский солеваренный, Александровский, Илгинский и Екатерининский винокуренные, Нерчинские рудники), поселенцы – в ведение губ. экспедиций о ссыльных, устанавливавших для них места водворения. Надзор за ссыльными П. возлагался на мест. администрацию, но на практике строгие условия содержания часто не соблюдались. Мн. каторжники и ссыльнопоселенцы имели возможность получать паспорта и перемещаться по тер. Сибири в целях поиска источников для собств. содержания, что позволяло им заниматься предпринимательством, торговлей, ремеслом. В 1835 пр-во разрешило отводить ссыльным по 15 дес. пахотной земли близ мест жительства для занятия с. х. Относит. свобода давала ссыльным возможность заниматься не только хоз. деят-тью, но и науч. исслед-ями края. Надзор за полит. ссыльными неск. усилился после Омского дела и попытки П. Высоцкого и 6 его товарищей совершить побег с места каторги в 1835, однако в целом ситуация не изменилась, побеги совершались и в дальнейшем. Определение в воен. службу считалось самым легким наказанием: военнослужащие пользовались свободой перемещения в пределах места проживания, могли переписываться с родными. Но их положение осложнялось тем, что не предусматривалось сокращение срока службы, к-рая могла длиться 10–15 лет, тогда как сроки нахождения на каторге и поселении могли урезаться в результате амнистий. Так, благодаря полит. амнистии в кон. 1850-х гг. мн. ссыльные получили возможность вернуться на родину.
Новый этап в истории польск. полит. ссылки в Сибирь наступил после подавления Январского восстания 1863. Числ. репрессир. повстанцев, по офиц. правит. источникам, составляла ок. 18 тыс. чел. В общей сложности на каторгу, поселение, в воен. службу по суду, а также в адм. порядке и под надзор властей до кон. 1866 было сослано от 16 до 20 тыс. чел., в т. ч. на каторгу – 23 %, на поселение с лишением прав состояния – 12,8, на жительство – 8, на вечное жительство – 50,5, в адм. порядке – 5,7 %. Как и в предшествующий период, значит. долю ссыльных составляли представители польск. дворянства и интеллигенции. Мн. из них внесли замет. вклад в культур. развитие региона, среди них исследователь Сибири Б. Дыбовский , его соратник по экспедициям В. Годлевский , геологи Я. Черский и А. Чекановский , археолог М. Витковский; педагог Ф. Зенкович, художники А. Сохачевский , С. Котерля, С. Вроньский , М. Оборский, врачи Ю. Лаговский, В. Лясоцкий, Б. Свида, Ю. Пекарский и др. Нередко вместе с участниками восстания в Сибирь отправлялись и члены их семей. Ссыльные расселялись в Тобольской, Томской, Енисейской губ. , Якутской обл. Осн. местом отбывания ссылки стала Иркутская губ. В 1860-е гг. исправит. система в Сибири оказалась не подготовленной к массовому наплыву П. Тяжелое положение польск. каторжников, занятых в стр-ве дороги вокруг юж. берега Байкала, стало причиной Кругобайкальского восстания в 1866.
В 1870–90-е гг. началась массовая ссылка на каторгу и поселение участников польск. рев. и социалист. движения, продолжавшаяся до нач. Первой мировой войны . В числе ссыльных были участники стачек, полит. судеб. процессов (народники, социалисты, марксисты), покушений на представителей рос. власти, революции 1905–1907 . В массовом порядке ссылались в Сибирь участники забастовок, манифестаций и уличных беспорядков в 1905–07. Наибольшая концентрация П. наблюдалась на Карийских рудниках, а также в Тобольске, Чите , Красноярске, Омске .
В 1883 царским манифестом польск. полит. ссыльным было предоставлено право возвращения на родину. Но уезжали преим. дворяне; часть ссыльных из числа лиц непривилег. происхождения, а также те, кто успел обзавестись семьей и найти работу, остались в Сибири. В общей сложности на родину вернулось лишь около 30 % от числа принудительно отправленных в Сибирь. польск. ссыльных, среди к-рых была высока доля образов. людей, нанимали в кач-ве учителей и гувернеров, а также управляющих и конторщиков на частн. предприятия. П. занимались ремеслом, торговлей, заводили собств. дело. Крупнейшими владельцами предприятий по произв-ву и реализации спирта являлась семья Поклевских-Козелл . С именами А. Поклевского-Козелл и Ю. Адамовского связано развитие западносиб. речного пароходства. Ссыльные П. внесли значимый вклад в культур. развитие и освоение Сибири. Заметна роль польск. ссыльных в становлении и развитии муз. культуры края. Среди них были дирижеры оркестров (К. Волицкий), создатели инструм. и вокал. коллективов, изв. педагоги (К. Савичевский). После 1863 за Уралом оказалось большое кол-во медиков и естествоиспытателей. Нельзя не отметить деят-ть польск. врачей (Ф. Ожешко, Ю.А. Бопрэ ). Польск. ссыльные внесли вклад в науч. исслед-е Сибири, в развитие геологии, географии, археологии, лингвистики, этнографии (О.М. Ковалевский , Б. Пилсудский, Э. Пекарский, Я. Черский, А. Чекановский, В. Серошевский , Ю . Талько-Хрынцевич и др.). Особый культур. феномен являет собой польск. лит. о Сибири (мемуаристика, публицистика, н.-и. и науч.-популяр. труды), масштабы и значение к-рой пока в полном объеме не оценены рос. наукой. По оценкам польск. историков, всего через Сибирь до 1914 прошли ок. 150 тыс. польск. ссыльных, в т. ч. 20 тыс. со 2-й пол. XVIII в. до нач. 1830-х гг., 50 тыс. после восстания 1830–31, свыше 50 тыс. после Январского восстания и свыше 30 тыс. за весь последующий период до 1914.
В XIX в. приток П. в Сибирь происходил также за счет их привлечения на гос. службу для отработки казеннокоштного обучения в рос. учеб. заведениях. Мн. ехали служить в Сибирь по собств. желанию, особенно в эпоху освоения Приамурья и Д. Востока. П. состояли на службе в мест. адм. учреждениях и воинских подразделениях, в образоват., врачеб. учреждениях и судах. Известны случаи успешной карьеры П. в Сибири (А.И. Деспот-Зенович, С.Р. Лепарский ). В рус. армии до 1917 ок. 10 % офицеров были П. В Сибири эта доля была еще выше.
В XIX в. началась экон. миграция жителей Польши в Сибирь. Во 2-й пол. XIX в., с нач. экон. роста в крае, заметной становится предпринимат. деят-ть П. Они организовывали в сиб. городах произв-во с.-х. машин и колбас, поставили аптеч. дело, были первыми рестораторами. П. составляли значит. часть преподават. кадров Сибири – от сел. учителей до университет. профессуры. Первые муз. школы ряда городов Сибири (Иркутск , Чита, Новониколаевск ) своим основанием также обязаны П. В 1877 в Сибири постоянно проживало ок. 10 тыс. «вольных» П., к 1882 их число увеличилось до 21 тыс. чел.
Польск. аграр. колонизация Сибири началась во 2-й четв. XIX в., однако масштабы ее были незначительны. В осн. П. селились в юж. р-нах края, где заводили собств. хоз-во, занимались ремеслом и торговлей. Вольные переселенцы приезжали группами, связанными между собой кровно-родств. и соседскими связями. Прибыв на жительство в Сибирь, они стремились к созданию компакт. поселений, организовывали свою жизнь, сохраняя традиц. хоз., семейную, религ. культуру, сберегая фольклор, в частн. костюм, обычаи и обряды. Нач. массовой польск. крест. колонизации Сибири относится к 1880-м гг., когда в Томскую губ. прибыли П. из Радомской губ. Это были крепкие хозяева-середняки, преобладавшие среди польск. аграр. мигрантов до 1890. Их адаптация к сиб. условиям ведения хоз-ва, несмотря на значит. трудности, как правило, была успешной, примером чего могут служить польск. крестьяне с. Гриневичи Тарского у. Томской губ. С кон. 1880-х гг. польск. крестьяне в массовом порядке водворяются в Балаганском у. Иркутской губ. В донесениях сиб. властей отмечаются трудолюбие и «исправность» П.-переселенцев в уплате податей. В 1897 крестьяне составляли ок. 60 % польск. диаспоры Сибири.
Наиб. интенсивной миграция, имевшая преим. аграр. хар-р, была на рубеже XIX–XX вв. С нач. стр-ва и эксплуатации Транссибирской магистрали в Сибирь хлынула беднота из польск. губерний. С этого времени Сибирь для П. постепенно утрачивает хар-р места ссылки и тюрьмы, становится территорией свобод. расселения и новых экон., проф. и карьер. возможностей. В Сибирь выезжали жители Гродненской, Радомской, Любельской, Седлецкой губ. В Зап. Сибири и в юж. части Вост. Сибири (включая р-н Приамурья) образовались польск. с.-х. колонии (с. Белосток Томской губ.; Знаменка Енисейской губ., Гомель, Голубы, Тарнополь Иркутской губ. и др.). Доля обратных мигрантов среди польск. аграриев была крайне низка. В Сибири они сохраняли свою культуру, язык и религ. традиции, в селах действовали польск. школы. Наряду с тенденцией к самоизоляции польск. новоселы охотно вступали в хоз. и культур. взаимодействие как со старожилами, так и с переселенцами иных национальностей (русскими, украинцами, белорусами и др.). Польск. крестьяне Сибири имели больше шансов сохранить свой язык и обычаи, чем П.-рабочие и интеллигенты. П.-горожане придерживались свободы вероисповедания и постепенно утрачивали родной язык и признаки нац. принадлежности, сливаясь с общей массой населения городов. Процесс ассимиляции усилили Гражданская война и дальнейшие процессы урбанизации .
Экон. миграция в Сибирь охватила и рабочих-П. Здесь они трудились на шахтах и рудниках Иркутской губ., на стр-ве Транссибирской магистрали , на предприятиях. Значит. масштаб в 1909–12 приобрела миграция в Иркутскую губ. шахтеров из Домбровского угольного бас., получавших в Сибири наряду с работой еще и наделы земли. Ряды польск. пролетариев пополнялись также за счет крестьян-переселенцев. Неск. тысяч вольнонаемных П. работали в Сибири в кач-ве обслужив. персонала на ж. д. Это были инженеры, ж.-д. рабочие и служащие всех специальностей. Такое положение сохранялось и после 1917. До сер. 1930-х гг. П. и лица польск. происхождения составляли наиб. многочисл. после русских часть персонала депо на ж.-д. транспорте Сибири.
Интенсив. экон. развитие края на рубеже XIX–XX вв. привлекало представителей польск. интеллигенции (инженеров, врачей, юристов, учителей), а также чиновников, к-рым Сибирь открывала возможность более быстрой, нежели в европ. части империи, карьеры. В отличие от экон. миграции П. в Зап. Европу и Америку, преим. крест. по соц. составу, среди польск. мигрантов в Сибирь значит. большинство составляли квалифицир. рабочие и интеллигенция. По переписи 1897, в Сибири насчитывалось ок. 50 тыс. П., в 1910 – 48–52 тыс.; в отд. округах их доля составляла 0,2–6 %. Местами наибольшего сосредоточения П. стали Иркутск, Томск, Омск, Красноярск, Нерчинск , Чита. В этих городах появились польск. землячества, при к-рых создавались б-ки, читальни, польск. общества-клубы, благотворит. об-ва, культ.-просвет. орг-ции, выходили период. издания. Наиб. актив. были землячества Томска, Красноярска, Новониколаевска, Омска. В Иркутске с сер. 1900-х гг. действовало польско-литовское об-во «Огниво», основанное офицером Я. Коморовским и инж. И. Рогаля-Собещаньским – совладельцами угольных шахт под Иркутском и Читой. «Огниво» устраивало муз., лит., развлекат., благотворит. вечера, концерты, театр. спектакли, семейные встречи, обеды, ужины и т. д. Об-во просуществовало до нач. 1920, позже было преобразовано в Польский рабочий клуб (1921). По вероисповеданию, как правило, П. были католиками. Накануне Первой мировой войны в Сибири существовало неск. приходов, подчиненных Могилевской римско-католич. архиепархии (см. Римско-католическая церковь в Сибири ).
До Первой мировой войны общая числ. П. в Рос. империи, искл. зап. ист. области их компакт. проживания, составляла 1,6 млн чел. В годы войны числ. П. на той же территории возросла еще на 1,5 млн за счет эвакуированных и беженцев, значит. часть к-рых направлялась на жительство в Сибирь. Считается, что ок. 10 % из числа последних осталось на тер. СССР. С нач. Первой мировой войны и особенно в 1915 значит. часть жителей Гродненской, Люблинской, Холмской, Ломжинской и Седлецкой губ. была эвакуирована на восток. К 1921, когда начался массовый отъезд П. из Сибири, польск. крестьяне компактно проживали в ряде нас. пунктов Омской (села Тимофеевка, Гриневичи и др.), Новониколаевской (с. Спасское и др.), Томской (села Белосток, Бороковка, Вяземское, Речица, Ломовицкий пос. и др.), Енисейской (села Креславка, Лакино, Канок, Ентауль) и Иркутской губ.
П. приняли актив. участие в событиях Окт. революции и стр-ве сов. гос-ва. Значительно и их участие и в белом движении. В 1918 в Сибири из офицеров рос. армии польск. происхождения, военнопленных Первой мировой войны, добровольцев и лиц польск. национальности, призванных в армию в ходе общесиб. мобилизаций и изъявивших желание служить в польск. частях, были созданы польск. военные формирования. 25 янв. 1919 они были объединены в 5-ю Польскую дивизию (Дивизия польских стрелков, ДПС), насчитывавшую в сент. 1919 17 733 военнослужащих. После поражения А.В. Колчака ДПС защищала остатки его войск, а также эвакуировавшийся по Транссибу Чехословацкий корпус . 10 янв. 1920 в окрестностях ст. Клюквенная в 120 км от Красноярска ДПС капитулировала. Часть ее контингента (ок. 1 тыс. чел.) под командованием полковника К. Румши через Иркутск прорвалась в Харбин и Владивосток , 5 800 чел. возвратились на родину по обмену пленными, свыше 4 тыс. чел., как правило, из числа сиб. П., остались в Сибири. Последних отправили в лагерь для военнопленных под Красноярском, где они трудились на лесных работах. Военнопленные из инж. батальона ДПС работали на стр-ве моста на р. Бирюсе и ремонте подвижного ж.-д. состава и автомобилей. Для подавляющего большинства сиб. крестьян-П. в годы Гражд. войны была характерна выжидат. позиция, хотя в 1920 часть П. участвовала в антибольшевист. восстаниях. Так, летом 1920 в Ново-Александровской вол. Томской губ. руководителем восстания стал крестьянин дер. Пустынка Т. Юхневич.
После Гражд. войны реэмиграция П. из Сибири, особенно из числа оказавшихся здесь после 1914, приобрела значит. размеры. С образованием независимой Польши и подписанием ею 18 марта 1921 мирного договора с РСФСР у П. Сибири появилась возможность вернуться на родину. Все лица польск. национальности, достигшие 18 лет, имели право избирать польск. гражданство. Представительство Респ. Польша в Сибири было учреждено 27 мая 1921 в Новониколаевске. На основании мирного договора и по соглашению с Сибревкомом для лиц, проживающих на тер. Сибири и желающих избрать польск. гражданство, 16 февр. 1922 было объявлено о нач. приема заявлений. Прием заявлений был прекращен 1 окт. 1923. Правом на оптацию воспользовались почти 4 тыс. семей. Из 5,8 тыс. П. Новониколаевской губ. (данные переписи 1920) польск. гражданство оптировали 992 чел. (17,1 %), из 17 тыс. в Томской губ. – 3 128 чел. (18,4 %), из 12 тыс. в Омской – 640 (5,3 %), из 11,8 тыс. в Енисейской – 1 584 (13,4 %), из 7,5 тыс. в Иркутской – 612 (8,1 %), из 2 тыс. в Алтайской – 21 (1,05 %), из 62 в Ойротской АО – ни одного. Всего из 56 162 П. Сибири оптировали польск. гражданство 6 977 чел., или 12,4 %. В осн. этим правом воспользовались крестьяне (ок. 70 % из числа всех П., проживавших в сел. местности). По данным РОСТА, общее число репатриантов, возвратившихся в Польшу из СССР с апр. 1921 по апр. 1924, составило 1,1 млн чел., из них этнич. П. 15–20 %. По польск. источникам, на тер. СССР оставалось ок. 1,5 млн граждан польск. национальности. По переписи 1926, число П. на тер. РСФСР сократилось до 150 тыс. чел.
В 1920-х гг. в Сибири продолжали действовать польск. обществ. орг-ции, клубы, землячества, издавались газеты. В то же время начались массовое закрытие храмов и высылка католич. священников. К нач. 1930-х гг. разрушаются обществ. связи между П., в ходе коллективизации уничтожается сиб. полония как культур. явление. Часть П.-крестьян выехала из деревни в город и пополнила ряды пролетариата. В 1930-е гг. начались массовые высылки и депортации П. в Сибирь. В 1936 осуществлена депортация ок. 36 тыс. П. из Хмельницкой (Каменец-Подольской), Винницкой и Житомирской обл. в Сибирь и Казахстан. Круп. репрес. акцией стала являвшаяся частью «Большого террора» «польская операция». По приказу НКВД СССР № 00485 от 11 авг. 1937 репрессиям подлежали члены Польской организации войсковой (ПОВ), оставшиеся в СССР после 1922; П. – быв. военнопленные; все перебежчики, полит. эмигранты и полит. обменные из Польши; быв. члены Польской социалистической и др. партий; актив. часть антисов. и националистич. элементов из польск. р-нов на тер. СССР и члены их семей. В Сибири и на Д. Востоке в ходе «польской операции» было репрессировано ок. 14 тыс. чел., в т. ч. в Алтайском кр. – 1 540, Красноярском – 2 269, Иркутской обл. – 649, Новосибирской – 7 444, Омской – 1 106, Дальневосточном кр. – 536 чел. Всего жертвами «польской операции» в СССР стали ок. 140 тыс. чел.
В 1930-е гг. этнич. идентификация сиб. П. сдвигается в сторону русификации, что связано прежде всего с урбанизацией. С этого времени по данным переписей трудно определить истинное число П. в Сибири. Исключение составляют компактно проживающее сел. польск. население, а также депортированные. По переписи 1939, за Уралом насчитывалось 44,5 тыс. П., в т. ч. в Зап. Сибири – 21,8 тыс., в Вост. Сибири – 14,5 тыс., на Д. Востоке – 8,2 тыс. Наибольшее кол-во П. проживало в Красноярском кр. (8,5 тыс. чел.), Омской (6 тыс.), Томской (5,3 тыс.), Иркутской (4,7 тыс.), Кемеровской (4,4 тыс.) обл. (в совр. границах).
С нояб. 1939 начинается новый этап ссылки П. в Сибирь из Польши, а также из стран Балтии, Белоруссии и Украины. В нояб. 1939 осуществляется депортация П. из Зап. Белоруссии, Литвы и Украины; в 1940–41 – с тер. Литвы и Латвии. Среди депортированных выделялись категории т. н. осадников (польск. колонисты, получившие земел. наделы на вост. тер. Польши), лесников (сотрудники лесной охраны), полицейских, адм. высланных членов семей репрессированных, беженцев, ссыльнопоселенцев. В Алтайский кр. к нач. 1941 прибыло ок. 10 тыс. польск. граждан, в Новосибирскую обл. – ок. 20 тыс., в Омскую – ок. 8,5 тыс. Всего в Сибири, включая Красноярский кр., оказалась 28 631 семья «осадников», или 135 987 чел.
До нач. Великой Отечественной войны отношение к депортир. П. со стороны властей и мест. жителей было холодным и даже враждебным. Запрещалось обучение детей польск. языку, депортированных использовали на тяжелых физ. работах (лесоповал, лесосплав и др.). Положение изменилось в 1-е месяцы войны, когда в местах массовой депортации П. упразднялись комендатуры НКВД, шла актив. запись в корпус ген. Андерса. Мн. поляки, в т. ч. репрессированные, призывались в формировавшуюся в СССР польск. дивизию им. Т. Костюшко (до 80 % от числа всех мужчин польск. национальности) и в Кр. армию. В годы войны П. Сибири находились в рядах трудармии (с 1942). В период т. н. паспортизации бывш. польск. граждан (1943) в Алтайском кр. проживало 15,9 тыс. П., в Новосибирской обл. – 9 тыс., в Омской – 8,7 тыс., в Кемеровской – 3 тыс. Среди П. Алтайского кр. сов. паспорта имели свыше 10,6 тыс. чел. Начиная со 2-й пол. 1941 в Сибири совершенствовалась орг-ция соц. сферы жизни польск. переселенцев: открывались польск. школы, дет. сады и т. д. Только в Алтайском кр. к сер. 1940-х гг. насчитывалось 23 польск. дет. сада, 6 дет. домов, 4 школы, 1 дом престарелых.
После освобождения Польши от фашист. оккупации в 1944 в сиб. лагерях отбывали наказание участники Армии Крайовой, попавшие в лагеря военнопленных и проверочно-фильтрац. лагеря НКВД, где они содержались как интернированные, а позже осуждались к различ. срокам заключения.
Послевоен. репатриация П. из Сибири была подготовлена советско-польской комиссией по эвакуации и относится к 1945–46. В соотв. с советско-польским соглашением от 6 июля 1945 комиссия утвердила указание о формировании обл. комиссий, порядке приема и рассмотрения заявлений, а также орг-ции отправки из СССР в Польшу принудительно переселенных, к-рых в целом по стране на сер. авг. 1946 насчитывалось 247,5 тыс. чел. В результате репатриации в Польшу было отправлено 228,8 тыс. поляков и евреев. Так, только из Якутской АССР в 1945 в Польшу было репатриировано 4,4 тыс. чел. С 15 июля 1946 прием заявлений на выезд прекратился, но они продолжали поступать, в связи с чем в Москве для их рассмотрения была создана Временная комиссия Мин-ва внутр. дел, Прокуратуры и Мин-ва иностр. дел СССР.
В послевоен. период имели место еще 3 волны переселения П. в Сибирь. 1-я – послевоен. депортации П. с тер. Литвы, зап. областей Украины и Белоруссии в 1944–52. Наиб. круп. была акция по выселению в Иркутскую обл. 4,5 тыс. быв. военнослужащих армии Андерса и чл. их семей. 2-я – добровольно менявшие место жительства с целью получения образования и поисков работы в азиат. части России. 3-я (наиб. малочисл.) – сменившие и не сменившие гражданство граждане Польской народной республики, оставшиеся в СССР в результате заключения браков.
15 авг. 1955 началась репатриация в Польшу оставшихся спецпоселенцев. К янв. 1956 было репатриировано ок. 9 тыс. чел. По переписи 1959, за Уралом насчитывалось 34,3 тыс. П., в т. ч. в Зап. Сибири – 16,2 тыс., в Вост. Сибири – 11,1 тыс., на Д. Востоке – 7 тыс. Наибольшее кол-во П. проживало в Красноярском кр. – 6,4 тыс. чел. (0,2 % населения), в Иркутской обл. – 4,2 тыс. (0,2 %), в Омской – 4,2 тыс. (0,3 %), в Кемеровской – 3,9 тыс. (0,1 %), Томской – 3,1 тыс. (0,4 %), в Новосибирской – 2,7 тыс. (0,1 %), в Магаданской – 1 тыс. (0,4 %), в Сахалинской обл. – 1,1 тыс. (0,2 %). В дальнейшем кол-во П. в Сибири стабильно уменьшалось. Так, по переписи 1970, в Томской обл. поляками себя назвали 2 269 чел. (0,3 % от всего населения), в 1979 – 1987 (0,2 %), в 1989 – 1 732 (0,2 %).
Совр. сиб. полония представляет собой конгломерат, обладающий социокультур. спецификой и значит. степенью русификации. Специфика польск. населения в РФ заключается в том, что, в отличие от Белоруссии, Украины, Литвы, П. и лица польск. происхождения не проживают компакт. группами, за искл. неск. сел Томской, Омской, Иркутской обл. и Алтайского кр. До перестройки в польск. анклавах Сибири активно шел процесс аккультурации, связанный с урбанизацией и переселением в города. По данным переписи 1989, только 15,1 % из 93 тыс. П. России владели польск. яз. После 1991 началось культур. возрождение, но не везде этот процесс идет успешно в силу естеств. причин оттока населения и утраты культур. корней. Так, к 1994 доля знающих польск. яз. среди рус. П. упала до 12,8 %. В Сибири числ. П., считающих польск. яз. родным, невелика. Как родной он употребляется в селах Белосток Томской обл., Знаменка Респ. Хакасия , Вершина Иркутской обл. Однако большинство П., живущих в сел. местности, общаются на родном яз. в быту и не владеют его письм. формой.
Этнич. самоидентификация П. и лиц польск. происхождения в Сибири базируется на осознании принадлежности к польск. культуре и вследствие этого к польск. нации. Формал. критерием идентификации при создании нац. польск. объединений в кон. 1980-х стало католич. вероисповедание. Но конфессиональность все же не является универс. основой осознания своего этнич. отличия для П. и лиц польск. происхождения в РФ. Подавляющее большинство их уже давно утратило традиц. веру и причисляет себя либо к атеистам (ст. поколение), либо к православным. Критерий идентификации в своей основе имеет исключительно социокультур. базу – культур. ориентиры, ист.-культур. самосознание, соц. поведение и т. д. По переписи 2002, за Уралом проживало 24,6 тыс. П., из них в Уральском федеральном окр. 6,5 тыс., наибольшее кол-во в Тюменской обл. – 3 427 чел. (0,1 % от всего населения области). В Сибирском федеральном окр. – 13,7 тыс., наибольшее кол-во в Омской обл. – 2 842 чел. (0,1 %), в Красноярском кр. – 2 519 чел. (0,1 %), в Иркутской обл. – 2 298 чел. (0,1 %), в Кемеровской – 1 389 чел. (0,05 %), в Томской – 1 307 чел. (0,1 %). В Дальневосточном федеральном окр. – 4,4 тыс., наибольшее кол-во в Приморском кр. – 1 060 чел. (0,05 %).
Большую роль в сохранении польск. культуры сегодня играют социокультур. обществ. орг-ции, в к-рых преобладает интеллигенция. Сферы их деят-ти – орг-ция курсов польск. яз., координация связей П. Сибири с обществ. и гос. структурами Польши. В 1993 в Москве принят устав Конгресса поляков в России (КПвР), одновр. шло создание полонийных обществ. орг-ций в регионах. При КПвР действует науч. комиссия, в к-рую входят ученые-историки Томска, Абакана , Иркутска, Москвы, С.-Петербурга, ее осн. цель – создание Архива Полонии на Востоке за счет привлечения из семейных собр. материалов по истории П. Сибири и Казахстана. Регулярно проводятся междунар. науч. и науч.-практич. конф., посвящ. истории польско-рос. культур. и науч. связей.
Сегодня на тер. Сибири функционируют 3 нац.-культур. автономии – «Огниво» (Иркутск), «Белый орел» (Томск) и «Надзея» (Улан-Удэ ). В Сибири и на Д. Востоке работают полонийные орг-ции: «Полония» (Абакан), «Згода» (Ангарск ), Центр польской культуры (Барнаул); «Белый орел» (Бийск ); «Дом польский» (Хабаровск ); «Полония» (Чита); «Полония» (Якутск); Городское об-во польской культуры (Канск ); «Згода» и «Дом польский» (Красноярск); «Полония Минусинска» (Минусинск ); «Сибирская полония», «Дом польский» и фольклорная группа «Мозаика польска» (Новосибирск); «Роджина» (Омск); «Латарник» (Тюмень ); «Дом польский» (Томск); «Дом польский» и «Огнишко» (Усолье Сибирское ); «Мала Польска» (с. Вершина Иркутской обл.); «Гмина» (Владивосток). Выходят на польск. и рус. яз. период. издания: ж. «Rodacy» (Абакан), ежеквартальник «Przyjaźń» (Красноярск), газ. «Dom Polski» (Томск), ж. «Pierwsze kroki» (Улан-Удэ). Действует Новосибирский благотворит. фонд сиб. П. «Więzi z Ojczyzną». Работают 2 образоват. учреждения с изучением польск. яз. и частич. обучением на нем: школа-гимназия в Усолье Сибирском и ср. школа в с. Вершина Иркутской обл. Активизировалась деят-ть по орг-ции изучения польск. яз. В ряде сиб. университетов (Абакан, Томск, Иркутск) вводятся курсы польск. яз., заключаются договоры о взаим. сотрудничестве с вузами Польши, осуществляется обмен студентами. Польский язык преподается на курсах при полонийных обществ. орг-циях, проводятся летние язык. школы и ежегод. метод. семинары для учителей польск. яз. в Сибири, к-рые с 2000 организует Полонийный учительский центр (Абакан). Поддержку полонийным объединениям Сибири и Д. Востока оказывают пр-во и Сенат Польши, польск. орг-ции «Вспульнота Польска» и «Помощь полякам на Востоке».
Лит.: Brus A., Kaczynska E., Sliwowska W. Zeslanie i katorga na Syberii w dziejach polakow. 1815–1914. Warszawa, 1992; Народы Росси:. Энциклопедия. М., 1994; Шостакович Б.С. История поляков в Сибири (XVIII – XIX вв.). Иркутск, 1995; Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997; Kucziń ski A. Syberia. 400 lat polskie diaspory. Wroclaw, 1998; Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. материалов междунар. науч. конф. Иркутск, 11–15 сент. 2000. Иркутск, 2001; Сибирь в истории и культуре польского народа. М., 2002; Соколовский И .Р . Служилые «иноземцы» в Сибири XVII в. Новосибирск, 2004.
Р.В. Оплаканская, А.И. Савин,
Е.Н. Туманик, Б.С. Шостакович
Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. В этот период за Уральский камень попадали в основном участник неудавшихся дворцовых переворотов, жертвы интриг очередных временщиков. Были среди них и поляки.
Так, известно, что еще в 1668 г., Сибирский приказ расписал 22 шляхтича с семьями, посланными служить в сибирские города.
В 1775 году в Селенгинском уезде появились крестьян, сосланных по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков», По данным насчитывалось уже 1660 ревизских душ.
Первые политические ссыльные поляки стали прибывать в ВС вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830 г. Система их распределения в Сибири только складывалась, поэтому местные власти нередко были просто не осведомлены, каким образом и где надлежит организовывать их быт и работы. Так произошло, например, с Юзефом Сасиновичем, шляхтичем из-под Белостока, осужденным в «одну из крепостей Восточной Сибири» за участие в «деятельном и ревностном способствовании к распространению возмутительных преднамерений», а проще, за укрывательство участников восстания. Когда-то Сасинович сражался под знаменем Наполеона, был ранен, ослеп, в Сибирь отправился в сопровождении слуги крестьянина Адама Белявского. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод.
Так как отдельных казематов для политических ссыльных на заводе не было, Сасинович, по распоряжению генерал-губернатора Н.С. Сулимы, был помещен в арестантскую полуказарму государственных преступников. За такое самоуправство Сулима незамедлительно получил внушение из Петербурга: «…при сем случае не могу умолчать, что как казарма Петровского Завода предназначена единственно для содержания государственных преступников, прикосновенных к известному Вам, милостивый государь, делу, то прежде распоряжения о помещении в оную Иосифа Сасиновича, следовало бы Вашему превосходительству предварительно испросить на сие установленным порядком надлежащее разрешение».
Подобным образом были отправлены в Сибирскую ссылку и ксендзы Антоний Ойжановский и Людвик Тенсеровский, обвинявшиеся «в сношениях с некоторыми из злоумышленников». Согласно приговора, их следовало без лишения сана содержать в «дальних римско-католических монастырях». За неимением оных, местные власти вынуждены были отправить священников в феврале 1835 г. в Тунку, а оттуда уже в августе этого же года, учитывая неурожай и дороговизну продуктов - в город Балаганск, где они и находились по 1842 год.
ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 632. Отчет об управлении Восточной Сибирью за 1857 год.
Находящихся под особым надзором полиции зафиксировано за 1857 год по Восточной Сибири 87, политических преступников – 76. Из первых, 10 – поведения порядочного и 5 – неодобрительного; сверх того 1 ссыльный сослан в Томскую арестантскую роту. Все остальные, равно как и политические преступники, отличаются хорошим поведением и покорностью местным властям.
Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье.
Сколько поляков было сослано в Западное Забайкалье после событий 1863 г., точных данных нет. Из «Отчета о состоянии Забайкальской области за 1865 год» следует, что по случаю происходивших беспорядков в Царстве Польском, только в Забайкальскую область и только за один год выслано «для употребления в каторжные работы на Нерчинских заводах 1595 политических преступников», которыебыли размещены частью в заводских зданиях, частью в зданиях, принадлежащих военному ведомству. [ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 686: ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 81.]
В 1860-е годы центром размещения политических ссыльных являлся Петровский завод. С января по декабрь 1864 г. здесь находились ссыльные гарибальдийцы, участники польского восстания. В 1863 г. они были взяты в плен русскими войсками, осуждены в Варшаве на значительные сроки каторжных работ и доставлены в Западное Забайкалье. Гарибальдийцы прибыли из Иркутска в составе большой партии польских ссыльных, насчитывавшей не менее 74 человек,
Большая колония польских ссыльных сложилась в Иркутске. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе было не менее 150 поляков. В 1868 г. из двух крупных столярных мастерских Иркутска, по производству мебели, одно – Роберта Рейхарта – политического преступника. Здесь столяров, токарей и учеников работало 7 человек. Среди трех красильных заведений города одно принадлежало политическому преступнику Осипу Круликовскому.
О числе польских ссыльных в округах ИГ можно судить по следующим цифрам за 1871–1872 гг.: в Иркутском округе политических 794; Нижнеудинском – 290; Балаганском – 1090; Киренском – 43 и Верхоленском – 66, а всего – 2778 человек.
Немало поляков были заняты тяжелым каторжным трудом. В ведомости политическим преступникам, находящимся в селе Лиственничном (Усолье?) в заведывании зауряд сотника П.Попова на 3.01. 1866 г. 206 польских фамилий и имен. В ведомости политических преступников, находящихся в работах при Петровском железоделательном заводе за сентябрьскую треть 1865 г. 160 польских имен (Л. 11-14). В Троицком сользаводе – 90 поляков. Кондуитный список политическим преступникам, находящимся в Муравьевской гавани и г. Сретенске – 177 поляков (Л. 16–20). Против каждой фамилии стоит оценка за поведение. В основном, в деле записи: «поведения хорошего», но есть и «дерзок» или «вообще дурного поведения». В списке политических преступников в деревне Сиваковой (Нерчинский округ) – 903 польских фамилии. (Л. 89-107).
Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. Приведем строки из письма П.Д. Баллода, отбывшего каторгу на Александровском заводе А.С. Фаминицину от 3 июля 1870 г., «Пишу Вам это письмо из Посольска, куда меня нелегкая принесла из Верхнеудинска больного. И сижу я здесь третью неделю и ожидаю, когда придет сюда какое-нибудь судно или пароход и увезет меня через Байкал. Когда я выезжал из Александровского завода, то мне предлагали несколько мест купцы и разные предприниматели с порядочным содержанием, и даже один бурят, у которого я покупал скот, сказал мне: «Друг, оставайся здесь, я тебе дам 3 руб. в месяц жалованья и просто 500 быков, и ты торгуй, как знаешь». Разумеется, для меня прямой расчет был остаться там, но по правилам в Забайкальской области никого из государственных и политических преступников оставлять нельзя». [Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. – Новосибирск, 1993. – Вып. II. – Т. 1. – С. 217–218.]
Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру.
Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. Вот, например, показательное прошение Ф. Далевского Н.П. Дитмару, написанное после «высочайшего соизволения от 25 мая 1868 г. об облегчении участи политических ссыльных: «Так как я, имея свою мыловарню и для обслуги ея лошадей и быков, принужден был сделать запас на зиму, а именно сена и дров, которые я закупил у окрестных жителей, то покорнейше прошу, Ваше превосходительство, оставить меня на поселение в Забайкальской области. Ежели бы это было возможным, то оставить меня, по крайней мере, на один год. [Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. – Новосибирск, 1993. – Вып. II. – Т. 1. – С. 213.]
Порядок распределения и условия пребывания польских повстанцев в Сибирской ссылке имели свои особенности. Так, согласно «Правил по устройству быта политических ссыльных, сосланных в Восточную Сибирь из Царства Польского и Западных губерний» поляки «в видах обеспечения их быта, распределялись по утверждению начальника губернии, применяясь к роду занятий каждого». Сосланные поляки, желавшие в местах поселения заняться земледельческим трудом, наделялись землей. Отдельным пунктом правила предполагали «водворять поляков-ремесленников, мастеров и прочих в казенные и все имеющиеся в губерниях частные заводы». Те же, кто устроил свое хозяйство, «при хорошем поведении» могли остаться на местах водворения и после окончания срока наказания.
Такое исключительное отношение к полякам было продиктовано, с одной стороны, хроническим недостатком в Забайкалье квалифицированных рабочих рук, с другой – преобладанием среди ссыльных людей столь дефицитных рабочих профессий. Вот, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Девять человек предполагали остаться в Западном Забайкалье: Артецкий Константин – мыловар – Верхнеудинск; Брудницкий Иван – колбасник – Верхнеудинск; Дрейзонтен Ян – пильщик – Петровский Завод; Жоховский Игнатий – мыловар – Верхнеудинск; Ковальский Николай – портной – Петровский Завод; Игначевский Иосиф – слесарь – Тарбагатайская волость; Молиенко Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Прушинский Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Синдер Нохейм – булочник – Петровский Завод.
Как видим, в ВС стремились остаться люди «простого звания», рабочих профессий и специальностей. Не случайно, устройство поляков на прииски региона было максимально упрощено: желающим работать на добыче золота, например, необходимо было всего лишь иметь одного поручителя, коим охотно выступал хозяин прииска, а также разрешение станового пристава. При этом переезды с прииска на прииск внутри одной компании, даже если они отстояли друг от друга на сотни километров, также не требовали особого разрешения, чем поляки широко пользовались, перемещаясь с одним «билетом» по всему краю. [ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 814. Л. 2 об.]
Несмотря на столь либеральное отношение, закон предусматривал относительно польских ссыльных и серьезные ограничения. Они не имели права заниматься частным извозом, воспитанием детей, «преподаванием наук» и искусств, содержать аптеки, фотографии и литографии, торговать вином, занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях. Впрочем, особенностью польской ссылки было то, что польские изгнанники всегда с успехом занимались всем вышеперечисленным. Например, Петр Боровский, после Нерчинской каторги занимался золотодобычей, имел собственные прииски, где охотно предоставляя работу нуждающимся полякам; Иосиф Валецкий изготавливал мыло и свечи; Франц Вардынский, Юлиан Иордан, Кароль Рупрехт служили в золотопромышленных компаниях, Алоизий Венда управлял маслоделательным заводом; Мечислав Зарембский имел земельный участок, вел сельское хозяйство, был записан в купцы третьей гильдии; Кароль Подлевский поставлял зерно горному управлению; Александр и Фелициан Карпинские основали в Верхнеудинском уезде фабрику по производству швейцарских сыров; К. Савичевский основал завод, на котором производил ежегодно мыла на 12 тысяч рублей и на 3,5 тысячи масла кедрового ореха, вел крупную торговлю в Кяхте; Иван Орачевский занимался медицинской практикой. [Тимофеева М.Ю. – Чита, 2001.].
Конечно же история Сибири и Прибайкалья изобилует примерами научного творчества поляков. Во второй половине 1880-х годов Б. Шварце и Аф. Михайлович обратились к директору Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории с просьбой, разрешить им организацию в Тунке постоянных метеорологических наблюдений. Директор, с одобрением встретив это предложение, «покорнейше» запросил губернское правление и получил ответ в декабре 1887 г. за подписью Иркутского вице-губернатора: «… нахожу вполне возможным разрешить поднадзорным производство метеорологических наблюдений в селе Тункинском, так как подобное занятие не исключается смыслом Высочайше утвержденного 12 марта 1882 г. Положения о полицейском надзоре и кроме того избавит этих поднадзорных от праздности, гибельно влияющей на нравственность их состояния. [ГАИО. Ф. 25. Оп. ОЦ. Д. 5. Л. 3.]
Большая часть ссыльных поляков из крестьян, расселенных в селах Прибайкалья, уже в третьем поколении обрусели. Они пустили прочные корни на сибирской земле, пополняя податные сословия. Польское дворянство, наоборот, после амнистии в большинстве случаев выехало на родину.
Наш современник, профессор Вроцлавского университета А. Кучиньский, указывая на созидательный, деятельный образ жизни ссыльных поляков, так писал, о труде поляков: «Они искали какого-либо осмысленного места в этом новом для них пространстве, места не только в топографическом смысле, ибо таковое было им назначено царским приговором, но места осмысленного наполнения своей жизни в ссыльном отдалении, нередко свободной от арестантских рот, кандальной каторги или нелепого замыкания в тюрьмах и сибирских гарнизонах. Некоторые из этих ссыльных находили такое место, берясь за различные занятия – купечество, золотоискательство, ремесла, земледелие, но были и такие, которые смысл ссыльного существования наполняли познавательной деятельностью в области географических, естествоиспытательских и этнографических исследований. Предпочтения, которые они внесли в свою ссыльную жизнь, обозначали каким-то способом новый горизонт их существования за пределами отечества». [Кучиньский А. Польские известия о бурятах и их познавательная ценность (в переводе Б.С. Шостаковича) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. мат-лов межд. научн. конф. – Иркутск, 2001. – С. 287.].
Какова социокультурная роль польской ссылки? Если мы, изучая ссылку политическую, например, ссыльных большевиков, говорим прежде всего о ролиреволюционизирующей, то роль поляков здесь в Сибири – прежде всего социокультурная. Каковы количественные составляющие этого вклада?
Сегодня надо констатировать, что до сих пор огромнейшая научная проблема как польская ссылка в Сибирь или в Сибири остается не исследованной и иллюстрируется на примере нескольких десятков предприимчивых поляков. Да, мы знаем, что имел свечные заводы, были прекрасными музыкантами. А как жили тысячи безызвестных поляков в Сибири, чем занимались. Да даже количественные показатели не установлены. Мы достаточно четко знаем, что ссыльных социал-демократов было столько-то, эсеров также. А сколько было поляков в первой половине 19 века, затем во второй. Этих данных нет. Вернее, они есть, но лежат в архиве. Например, только одно дело из 24 фонда ГАИО, просмотренное мной недавно дало следующие показатели:
А сколько поляков было всего, например, после восстания 1863 года? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо переписать десятки томов архивных дел со статейными списками. Тогда мы будем знать по крайней мере кол-ов, год рождения, социальное положение, географию расселения и род занятий. Пока данных нет, история поляков в Сибири по-прежнему изучается по мемуарам на основе судьбы нескольких десятков поляков.
В этом направлении надо только приветствовать выход в свет книги Ссыльные поляки в Сибири 17, 19 вв., изданную совместно СО РАН и ГАИО. В работе приводятся сотни имен ссыльных поляков. Это дает материал для обобщений. Слабой стороной книги является как раз отсутствие обобщающего материала, научных задач, следующих из обстоятельного историографического обзора. Это, безусловно, обедняет данное исследование.
В качестве положительного примера можно отметить и работу
Марины Юлиановны Тимофеевой «Участники польского национально-освободительного
движения в Забайкальской ссылке 1830–1850 гг. Автор приводит несколько десятков
или даже сотен имен, но в основном, это лица известные. Книга Гапоненко и
Семенова Польские политические ссыльные в хозяйственной и культурной жизни
Забайкалья впервой половине 19 века. Серия Поляки в Бурятии 5 томов.