Здравствуй визитер, мы искренне рады твоему выбору. Рассказ для детей "Деревянные кони" Абрамов Федор очень поучителен и поможет тебе отвлечься от компьютерной игры. Сюжет прост и стар как мир, но каждое новое поколение находит для себя в нем нечто актуальное для себя и полезное. Ознакомившись с внутренним миром и качествами главного героя, юный читатель невольно испытывает чувство благородности, ответственности и высокой степени нравственности. В очередной раз перечитывая эту композицию, непременно открываешь для себе что-то новое, полезное и назидательное, существенно важное. Здесь во всем чувствуется гармония, даже негативные персонажи они, словно являются неотъемлемой частью бытийности, хотя, конечно выйдя за границы приемлемого. "Добро всегда побеждает зло" - на этом фундаменте созиждится, подобные данному и это творение, с ранних лет закладывая основу нашего миропонимания. Очарование, восхищение и неописуемую внутреннюю радость производят картины рисуемые нашим воображением при прочтении подобных произведений. "Деревянные кони" Абрамов Федор читать бесплатно онлайн крайне важно, чтобы у детей формировалось правильное понимание мира и правильная расстановка ценностей.
О
приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.
Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца-чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.
Еще больше усердствовала жена Максима-Евгения.
Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.
В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.
В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.
Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.
Встреча была шумной.
Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, — она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:
«О, о! Кто к нам приехал-то!..», потом еще, еще голосабабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.
Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина-без этих принудительных уличных раднодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.
В Пижме я нашел все это с избытком.
Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса — глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи — не ленись.
Правда, с погодой мне не повезло — редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие — хозяйский дом.
Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: нзба-зимовка, язба-лстннца, вышка с резным балкончиком, горница боковая. Л кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину-на нее, бывало, заезжали на паре, — да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.
И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена.
Теперь, с приездом старухи, па этих разгулах по дому надо поставить крест-это было мне ясно. II на моих музейных занятиях-так я называл собирание старой крестьянской утвари и посуды, разбросанной по всему дому, — тоже придется поставить кресг. Разве смогу я втащить в избу какой-нибудь пропылившийся берестяный туес и так и этак разглядывать его под носом у старой хозяйки? Ну, а о всяких там других привычках и удовольствиях, вроде того чтобы среди дня завалиться на кровать и засмолить папиросу, об этом и думать нечего.
Я долго сидел в лодке, приткнутой к берегу.
Уже туман наглухо заткал реку, так что огонь, зажженный на той стороне, в доме хозяев, был похож на мутное желтое пятно, уже звезды высыпали на небе (да, все вдруг-и туман, и звезды), а я все сидел и сидел и распалял себя.
Меня звали. Звал Максим, звала Евгения, а я закусил удила и — ни слова. У меня даже одно время появилась было мыслишка укатить на ночлег в Русиху-большую дерсвшо, километра за четыре, за три вниз по реке, да я побоялся заблудиться в тумане.
И вот я сидел, как сыч, в лодке и ждал. Ждал, когда на той стороне погаснет огонь. С тем, чтобы хоть ненадолго, до завтра, до утра, отложить встречу со старухой.
Не знал сколько продолжалось мое сиденье в лодке.
Может быть, два часа, может быть — три, а может, и четыре. Во всяком случае, по моим расчетам, за это время можно было и поужинать, и выпить уже не один раз, а между тем на той с троне и не думали гасить огонь, н желтое пятно все так же маячило в тумане.
Мне хотелось есть-давеча, придя из лесу, я так спешил на рыбалку, что даже не пообедал, меня колотила дрожь-от сырости, от ночного холода, и в конце концов-нс пропадать же-я взялся за весло.
Огонь на той стороне сослужил мне неоценимую службу. Ориентируясь на него, я довольно легко, не блуждая в тумане, переехал за реку, затем так же легко по тропинке, милю старой бани, огородом поднялся к дому.
В доме, к моему немалому удивлению, было тихо, и, если бы не. яркий огонь в окошке, можно было бы подумать, что там уже все спят.
Я постоял-постоял под окошками, прислушиваясь, и решил, не заходя в избу, подняться к себе па вышку.
Но зайти в избу все-таки пришлось. Потому что, отворяя ворота, я так брякнул железным кольцом, что весь дом задрожал от звона.
— Сыскался? — услышал я голос с печи. — Ну, слава богу. А я лежу и все думаю, хоть бы ладно-то все было.
— Да чего неладно-то! — с раздражением сказала Евгения. Она тоже, оказывается, не спала. — Это вот для тебя светильню-то выставила, кивнула Евгения на лампу, стоявшую на подоконнике за спинкой широкой никелированной кровати. — Чтобы, говорит, постоялец в тумане не заблудился. Ребенок постоялец-то! Сам-то уж не сообразит, что к чему.
— Да нет, всяко бывает, — опять отозвалась с печи старуха. — Кой год у меня хозяин всю ночь проплавал по реке, едва к берегу прибился. Такой же вот туман был.
Евгения, охая и морщась, начала слезать с кровати, чтобы покормить меня, но до еды ли мне было в эти минуты! Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно за себя, за свою безрассудную вспыльчивость, и я, так и не посмев поднять глаза кверху, туда, где на печи лежала старуха, вышел из избы.
Утром я просыпался рано, как только внизу начинали ходить хозяева.
Но сегодня, несмотря на то, что старый деревянный дом гудел и вздрагивал каждым своим бревном и каждой своей потолочиной, я заставил себя лежать до восьми часов: пусть хоть сегодня не будет моей вины перед старым человеком, который, естественно, хочет отдохнуть с дороги.
Но каково же было мое удивление, когда, спустившись с вышки, я увидел в избе только одну Евгению!
— А где же гости? — Про Максима я не спрашивал.
Максим после выходного на целую неделю уходил на свой смолокуренный завод, где он работал мастером.
— А гости были да сплыли, — веселой скороговоркой ответила Евгения. Иван домой уехал-разве не чул, как мо-юр гремел, а мама, ча, известно, за губами ушла.
— За губами! Милентьевна за грибами ушла?
— А чего? — Евгения быстро взглянула на старинные, в травяных узорах часы, висевшие на передней стене рядом с вишневым посудным шкафчиком. — Еш,е пяти не было, как ушла. Как только начало светать.
— Одна?
— Ушла-то? Как не одна. Что ты! Который год я тут живу? Восьмой, наверно. И не было вот годочка, чтобы она в это время, к нам не приехала. Всего наносит. И соленых, и обабков, и ягод. Краса Насте. — Тут Евгения быстро, по-бабьи оглянувшись, перешла на шепот: — Настя и живет-то с Иваном из-за нее. Ей-богу! Сама сказывала весной, когда Ивана в город возила от вина лечить. Горькима тут плакала. «Дня бы, говорит, не мучилась с ним, дьяволом, да мамы жалко». Да, вот такая у нас Милснтьевна, — не без гордости сказала Евгения, берясь за кочергу. — Мы-то с Максимом оживаем, когда она приезжает.
И это верно. Я никогда еще не видел Евгению такой легкой и подвижной, ибо по утрам она, шлепая но дому в старых разношенных валенках и в стеганой телогрее, всегда стонала и охала, жаловалась на ломоту в ногах, в пояснице-у нее была тяжелая жизнь, как, впрочем, у всех деревенских женщин, юность которых пала на военную страду: только с багром в руках она тринадцать раз прошла всю реку от вершины до устья.
Сейчас я глаз не мог отвести от Евгении. Просто чудо какое-то произошло, будто ее живой водой вспрыснули.
Железная кочерга не ворочалась, плясала в ее руках. Печной жар трепетал на ее смуглом моложавом лице, и черные круглые глаза, такие сухие и строгие, сейчас мягко улыбались.
На меня тоже напал какой-то непонятный задор. Я быстро сполоснул лицо, сунул ноги в калоши и выскочил на улицу.
Туман стоял страшенный-я только теперь понял, что на окошках не занавески белели. Реку затопило с берегами. Даже верхушек прибрежных елей на той стороне не было видно.
Я представил себе, как где-то там, за рекой, в этом сыром и холодном тумане, бродит сейчас с коробкой старая Милентьевна, и побежал в сарай колоть дрова. На тот случай, если придется затоплять баню для иззябшей старухи.
Я раза три в то утро выбегал к реке, да столько же.раз, наверно, выбегала Евгения, и все-таки мы не укараулили Мнлептьевну. Явилась ока внезапно. В то время, когда мы с Евгенией завтракали.
Не знаю, то ли оттого, что ворота на крыльце не были заперты, то ли мы с Евгенией слишком заговорились, но только вдруг дверь подалась назад, и я увидел ее-высокую, намокшую, с подоткнутым по-крестьянски подолом, с двумя большими берестяными коробками на руках, полнехонькими грибов.
Мы с Евгенией выскочили из-за стола, чтобы принять эти коробки. А сама Милентьевна, не очень твердо ступая, прошла к прилавку у печи и села.
Она устала, конечно. Это видно было и по ее худому тонкому лицу, до бледности промытому нынешними обильными туманами, и по ее заметно вздрагивающей голове.
Но в то же время сколько благостного удовлетворения и тихого счастья было в се голубых, слегка прикрытых глазах. Счастья старого человека, хорошо, всласть потрудившегося и снова и снова доказавшего и себе, и людям, что он еще не зря на этом свете живет. И тут я вспомнил свою покойную мать, у которой, бывало, вот так же дппольно светились и сияли глаза, когда она, до упаду наработавшись в поле или на покосе, поздно вечером возвращалась домой.
Евгения, ахая, причитая: «Вот какая у нас бабка! Мы еще сидим — брюхо набиваем, а она уж наработалась!», — развернула бурную деятельность. Как подобает примерной невестке. Она занесла легкий ушатик из сеней, вымытый, выпаренный, заранее приготовленный для засолки грибов, сбегала в клеть за солью, наломала в огороде свежего пахучего смородинника, а потом, когда Мнлентьевна, немного передохнув, ушла переодеваться на другую половину, начала сворачивать на середке избы пестрые половики, то есть готовить место для засолки.
— Думаешь, она сейчас исть-пить будет? — заговорила Евгения, как бы объясняя мне, почему она не хлопочет сперва о завтраке для свекрови. — Ни за что! Старорежимный человек. Покамест грибы не приберет, лучше и не заикайся об еде.
Мы если прямо на голый пол, кучно, нога к ноге. Вокруг нас мельтешили солнечные зайчики, грибной дух мешалея с избяньтм теплом, и так славно, так приятно было смотреть на старую Мнлентьсвну, переодевшуюся в сухое ситцевое платье, на ее темные, жиловатые руки, которые она то и дало погружала то в коробку, то в ушатик, то н эмалированную кастрюлю с солью, — старуха, конечно, солила сама.
Грибы были отборные, крепкие. Желтая молоденькая сыроежка со сладким пеньком, который на севере едят как репу, белый сухой конек, рыжик, волнушка и царь солех-масляный груздь, который особенно хорошо оправдывает свое название в такой вот солнечный день, как нынешний, — так и кажется, что в его блюдце комками плавится топленое масло.
Я неторопливо, с великой осторожностью брал из коробки гриб и каждый раз, прежде чем начать счищать с него соринки, поднимал его к свету.
— Что-не видал такого золота? — спросила меня Евгения. Спросила с подковыркой, явно намекая на мои довольно скромные приношения из леса. Да вот, в том же лесу ходишь, а гриба хорошего для тебя нету. Не удивляйся. У ей с этим заречным ельником с первой брачной ночи дружба. Она нз-за этих грибов едва живота не лишилась.
Я непонимающе посмотрел на Евгению: о чем, собственно, речь?
— Как? — страшно удивилась она. — Да разве ты не слыхал? Не слыхал, как муж в ей из ружья стрелял?
Ну-ко, мама, сказывай, как дело-то было.
— А чего сказывать, — вздохнула Милентьевна. — Мало ли чего меж своих не бывает.
— Меж своих… Да ведь этот свой мало тебя не убил!
— Л раз мало, то не в счет.
Черные сухие глаза Евгении неистово округлились.
— Я не знаю, ты, мама… Уж все вкось да поперек. Может, скажешь еще, что ничего и не было? Может, и головная трясучка у тебя не после этого?
Евгения заправила тыльной стороной руки выбившуюся прядку волос за маленькое ухо с красной сережкой-ягодкон и, видимо, решив, что от свекрови все равно никакого толка не будет, начала рассказывать сама.
— Шестнадцати лет нашу Милентьевну взамуж выпихнули. Может, еще и грудей-то не было. У меня не было в эти годы, ей-богу. А про то, как девка жить будет, про то разве раньше думали? Отец, родимый батюшко, на житье женихово, позарился. Одпп парень в доме, красоваться будешь. А какая краса, когда дикарь на дикаре вся деревня?
— Да, может, хоть не вся, — возразила Мнлентьевна.
— Не защищай, не защищай! Кто хошь скажет. Дикари. Да и я помню. Бывало, к нам в праздник в большую деревню выберутся — орда ордой. Все скопом — женатые, неженатые. С бородами, без бороды. Идут, орут, каждого задирают, воздух портят-па всю деревню пальба. А дома у себя-никто не видит-и того чище. Уж каждый с какой-нибудь придурью да забавой. Один в сарафане бабьем бегает, другой-Мартынко-чижик был-все на лыжах за водой па реку ходил. Летом, в жару, да еще шубу наденет, кверху шерстью. А Исак Петрович, тот опять на архиерее помешался. Бывало, говорят, вечера дождется, лучину в передних избах зажгет, набивник синий на себя наденет-сарафан бабкин-да ходит-ходит из избы в избу, псалмы распевает. Так, мама? Не вру?
— Люди не без греха, — уклончиво ответила Милснтьевна.
— Не без греха! Каки таки грехи у тебя в шестнадцать лет были, чтобы из ружья стрелять? Нет уж, такая порода. Весь век в лесу да в стороне от людей-поневоле начнешь лесеть да сходить с ума. И вот в такой-то звсрущник да девку в шестнадцать лет и кинули. Хошь выживай, хошь погибай-твое дело.
Ну, мама у нас решила перво-наперво свекра да саекровь на свою сторону перетягивать. Им угоду делать. А чем можно было перетянуть стариков в бьюалошпое время?
Работой.
И вот новобрачные в первую ночь милуются да любуются, а Василиса Милентьевна у нас встала ни свет ни заря да за реку по грибы. Осенью тебя, мама, в это время выдали?
— Кажись, осенью, — не очень охотно ответила Милентьевна.
— Да не кажись, а точно, — убежденно сказала Евгения. — Летом-то много ли в лесу губ, а ты ведь коробку-то наломала за час-за два. Когда тебе было расхаживать по лесу, когда тебя муж дома ждет?
Ну вот, возвращается у нас Милентьевна из лесу. Рада.
Ни одного дыма над деревней нету, все еще снят, а она уж с грибами. Вот, думает, похвалят ее. Ну и похвалил».
Только она переехала за реку да шаг какой ступила от лодки-бух выстрел в лицо. Грозный муж молодую жену встречает…
У старой Милентьевны, как веревки, натянулись жилы на худой морщинистой шее, сгорбленная спина выпрямилась-она хотела унять дрожь, которая заметно усилилась. Но Евгения ничего этого не видела. Она сама не меньше свекрови переживала события того далекого утра, известные ей по рассказам других, и кровь волнами то приливала, то отливала от ее смуглого лица.
— Бог, бог отвел смерть от мамы. Далеко ли от огорода до бани? А мама как |раз к бане подошла, когда он ружье-то на нес навел, да, видно, рука-то после пьянки взыграла, а то бы пановал. Дробь и теперь в дверке у бани сидит. Не видал? — обратилась ко мне Евгения. — Посмотри, посмотри. Меня муженек сюда первый раз привез, куда, думаешь, перво-наперво повел? Терема свои показывать? Золотой казной хвастаться? пет, к бане черной. «Это, говорит, мой отец мать учил…» Вот какой лешак! Все, все у них тут такие. По каждому кутузка плачет…
Я видел: старая Милентьевна давно уже тяготится этим разговором, ей неприятна наша бесцеремонная назойливость. А с другой стороны-как остановить себя, когда ты уже целиком захвачен этой необычной историей? И я спросил:
— Да из-за чего же весь этот сыр-бор загорелся?
— Пальба-та эта? — Евгения любила все называть своими именами. — Да из-за Ваньки-лысого. Вишь он, лешак, прости господи, неладно бы так своего свекра называть, хватился утром-то… Где вы, мама, спали? На повети? Туда-сюда рукой — нету. На улицу вылетел. А тут и она, молодая жена. Из заречья идет. Вот он и взбеленился. А, думает, так-перетак, к Вапьке-лысому ездила?
На свиданье?
Милентьевна, к этому времени, должно быть, опять овладев собой, спросила не без издевки:
— А ты и про то знаешь, что твой свекор думал?
— Да почто не знать-то. Людн соврать не дадут. Иванлысой, бывало, напьется: «Ребята, я смолоду в двух деревнях прописан: телом дома, а душой в Пижме». До самой смерти говорил. Красивой мужик был.
Ох, да чего рассусоливать. Женихов косяк у мамы был.
За красоту и брали. Вишь ведь, она и теперь у нас хоть взамуж выдавай, польстила свекрови Евгения и, кажется, впервые за все время, что рассказывала, улыбнулась.
Затем, как-то жеманно, с прищуром поведя своим черным безрадостным глазом, заговорила игриво:
— Ну, а тебя, мама, тоже не хвалю. Уж как ни молода была, а должна понимать, для чего взамуж берут.
Всяко, думаю, не для того, чтобы по грибы в первую ночь бегать…
Ох, как тут сверкнули тнхче голубые глаза у старой Милеитьевиы! Будто гроза прошла за окошками, будто там каленое ядро разорвалось.
Евгения сразу смешалась, поникла, я тоже не знал, куда девать глаза. Некоторое время все сидели молча, с особым старанием выбирая сор нз грибов.
Милентьевна первой подала голос к примирению. Она сказала:
— Сегодня я уж вспоминала свою жизнь. Хожу по лесу да умом-то все назад дорогу топчу. Семой десяток нынче пошел…
— Седьмой десяток, как вы вышли замуж на Пижму? — уточнил я.
— Да хоть не вышла, а выпихнули, — с легкой усмешкой сказала Милентьевна. — Верно она говорит: не было у меня молодости. И по-нонешнему сказать, не любила я своего мужа…
— Ну вот, — не без злорадного торжества воскликнула Евгения, призналась! А я рта не раскрой. Все не так, все не ладно.
— Да ведь когда по живому-то месту пилят, и старое дерево скрипит, еще примирительной сказала Милентьевна.
Грибы подходили к концу.
Евгения, поставив на колени пустую коробку, начала выбирать из грибного мусора ягоды — мокрую, переспелую черилку и крупную, в самой поре бруснику. Она все еще дулась, хотя нет-нет да и бросала время от времени любопытные взгляды на свекровь — та опять принялась за прошлое.
— Старые люди любят хвалить бывалошные времена, — говорила Милентьевна негромким, рассудительным голосом, — а я не хвалю. Нынче народ грамотной, за себя постоит, а мы смолоду не знали воли. Меня выдали взамуж — теперь без смеха и сказать нельзя — из-за шубы да из-за шали…
— Неужели? — в страшном волнении воскликнула Евгения. — А я и не слыхала.
От ее недавней сердитости не осталось и следа. Жадное бабье любопытство, столь глубоко укоренившееся в ее натуре, взяло верх над всеми другими чувствами, и она так и впилась своим пылающим взглядом в свекровь.
— Так, — сказала Милентьевна. — Отец у нас, вишь, строился, хоромы возводил, каждая копейка была дорога, а тут я стала подрастать. Бесчестье, ежели дочь на игрище выйдет без новой, шубы и шали, вот он и не устоял, когда из Пижмы сваты приехали: «Без шубы и шали возьмем…»
— А братья-то где были? — опять, не выдержав, перебила Евгения. Хорошие у мамы были братья. Беда как ей жалели. Как свечу на руках несли. Уж она взамужем была, у самих ребят полные избы, а все сестре помогали…
— А братья, — сказала Мплентьевна, — в лесу в ту пору были. Лес на двор рубили.
Евгения живо закивала:
— Ну, тогда ясно, ясно. А я все голову ломаю, как такие братья, первые люди по деревне — из хорошего житья мама брана, — сестру любимую не могли отстоять. А оно вон что — их дома не было, когда тебя сватали…
После этого, уточняя все новые и новые подробности, неизвестные ей, Евгения опять стала забирать разговор в свои руки. И вскоре кончилось все тем, что негромкий голос Милентьевны совсем замолк.
Евгения переживала давнишнюю драму свекрови всем своим существом.
— Беда, беда, что могло быть! — размахивала она руками. — Братья услыхали: зять сестру застрелил-на конях прискакали. С ружьями. «Только одно словечушко, сестра! Сейчас дух выпустим». Крутые были. Силачимедведя в дугу согнут, не то что там человека. И вот тогда мама и сказала им: «И не стыдно вам, братья дорогие, шум понапрасну подымать, людей добрых баламутить. Хозяин молодой у нас ружье пробовал, на охоту собирается, а вы невесть что взяли…»
Вот какая она у нас умница-разумница была! Это в шестнадцать-то лет! Евгения с гордостью посмотрела на свою потупившуюся свекровь. — Нет, подними па меня РЛаксим руку, я бы не вытерпела. Засудила бы и засадила куда следует. А она головой потряхивает да братьев своих отчитывает: «Куда суетесь? Есть у вас голова-то на плечах? Поздно мне теперь назад заворачивать, когда голова бабьим повойником покрыта. Надо тут мне приживаться да уживаться». Вот так, такой поворот всему делу дала.
Евгения вдруг всхлипнула. Она ведь, в сущности, была добрая баба.
— Ну да к уж свекор ей за это только что йоги не целовал. Что ты, что ты, ведь смертоубийство могло быть.
Братья распалились-чего им стоило решку на Мирона навести. Я-то маленькая была, худо помню Онику Ивановича, а люди старые и сейчас поминают. Откуда ни идет, с какой стороны ни едет, а подарок своей сношеньке завсегда. А ежели загуляет да начнут уговаривать остаться ночевать: «Пет, нет, робята, не останусь. Домой попадать буду. Я по своей Василисе Прекрасной соскучился». Все, как выпьет, Василисой Прекрасной называл.
— Называл, — вздохнула Мнлентьевна, и мне показалось, что ее старые, видавшие виды глаза повлажнели.
Евгения, по-видимому, тоже заметила это. Она сказала:
— Есть, есть за что помянуть добрым словом Онику Ивановича. Может, только он одни и человек в деревне был. А тут все как есть урван. — В Пижме все носят одну фамилию-Урваевы. — II Мирон Оннкович, мой свекорбатюшко, тоже урвай. Да еще урвай-то какой. Другой бы на его месте после такой истории знать как повел себя?
Тише воды, ниже травы. А этот такая поперечина-за все взыск.
Милентьевна подняла голову, она, видно, хотела вступиться за своего мужа, но Евгения, опять вошедшая в раж, и рта открыть ей не дала.
— Нечего, нечего закрашивать. Всяк знает какой. Кабы хорошей был, разве не выпускал бы тебя десять лет с Пижмы? Нигде не бывала мама-ни у родителей своих, ни на гулянье. Да и кудслю-то, бывало, пряла одна, а не на вечерянке. Вот какая ревность лешья была.
Да чего говорить? — Евгения махнула рукой. — За все спрос да взыск. Скажн-ко на милость, виновата ли жена, что все дети обличьем в ей, а не в отца, а у него и за то взыск: «Чей это голубель за столом рассыпан?» Все так допрашивал маму, когда напьется. А чего бы, кажись, допрашивать? Сам темный, небаскящий, как головешка копченая, лицо в шадринах, оспой болел, как, скажи, овцы ископытили… Да радоваться надо, бога вечно мол-ить, что дети не в тебя…
Не знаю, то ли не понравилось Милентьевне, как невестка обращается с ее прошлым, то ли она, как крестьянка старого закала, не привыкла долго сидеть без дела, но она вдруг начала подниматься на ноги, и разговор у нас оборвался.
Дом Максима единственный в Пижме, который развернут фасадом вниз по течению реки, а все остальные стоят к реке озадками.
Евгения не очень жаловавшая пижемцсв, объясняла это просто:
— Урваи! Назло людям выставили свои поганые зады.
Но причина такой застройки, конечно, была инаята, что Пижма расположена на южном берегу реки, и как же было отвернуться от солнца, когда оно и так не часто бывает в этих лесных краях.
Я любил эту тихую деревушку, насквозь пропахшую молодым ячменем, развешанным в пухлых снопах на жердяных пряслах. Мне нравились старинные колодцы с высоко вздернутыми журавлями, нравились вместительные амбары на столбах с конусообразными подрубами-чтобы гнус не мог подняться с земли. Но особенно меня восхищали пижемские дома — большие бревенчатые дома с деревянными конями на крышах.
Впрочем, сам по себе дом с коньком на Севере не редкость. Но я ни разу еще не видел такой деревни, где бы каждый дом был увенчан коньком. А в Пижме-каждый.
Идешь по подоконью узкой травянистой тропинкой, в которую из-за малолюдья превратилась деревенская дорога, и семь деревянных коней смотрят на тебя с поднебесья.
— А раньше их поболе у нас было. В двух десятках деревянное стадо считали, — заметила Милентьевна, шагавшая рядом со мной.
Старуха который раз за эти сутки удивила меня.
Я думал, после завтрака она, старый человек, первым делом подумает об отдыхе, о покое. А она встала из-за стола, перекрестилась, принесла из сенеи берестяный пестерь и начала привязывать к нему лямки из старого холстяного полотенца.
— Куда, бабушка? Не опять в лес? — полюбопытствовал я.
— Нет, не в лес. К дочери старшей, в Русиху лажу сходить, по-старинному выразилась Милентьевна.
— А пестерь зачем?
— А пестерь затем, что, все ладно, завтра из-за утра в лес уйду. Доярки коров доить поедут и меня прихватят. Мне, вишь, нельзя время-то терять. Я на мало в этот раз отпущена, на неделю.
Евгения, до сих пор не вмешивавшаяся в наш разговор-она собиралась на работу, — тут не выдержала:
— Сказывай-намало отпущена. Завсегда так. Уж не отдохнет, не посидит без дела. Нет, моя бы воля-весь день лежала. А чего? Неужто человек только затем и родится, чтобы с утра до вечера чертоломить?
Я вызвался проводить Милентьсвну до перевоза — а вдруг перевозчик опять в загуле и старухе потребуется помощь.
Но у Милентьевны нашлись помощники и кроме меня.
Ибо не успели мы поравняться с конюшней, старым полуразвалившимся гумном на краю деревушки в ноле, как оттуда с разбойным свистом и гиканьем вылетел Прохор Урваев. На гремучей немазаной телеге, в которую был запряжен Громобой, единственный живой конь в Пижме.
Когда-то этот Громобой, надо полагать, был рысак что надо, а сейчас от старости он походил на ходячий скелет, обтянутый сопревшей от лишая кожей, и если кто еще и мог заставить этот скелет погреметь старыми костями, так это Прохор-один из трех мужиков, оставшихся в Пижме.
Прохор, по обыкновению, был под мухой-от него так и разило дешевым одеколоном.
— Тета, тета! — закричал он, подъезжая. — Я твое добро помню. Я с утра дежурю с Громобоем, потому как знаю-тебе на перевоз. Так, тета? Не ошибся Прохор?
Милентьевна не стала отказываться от услуг племянника, и скоро телега с ней и Прохором покатила по зеленому выкошенному лугу, к желтевшей вдали песчаной косе, где был перевоз.
Я вернулся домой.
Евгении дома уже не было-она ушла на поле помогать бабам убирать горох, и мне бы тоже в самый раз заняться своими делами-у меня и сетка за рекой не смотрена, да и в лес надо-когда еще выдастся такой ладный денек.
А я вошел в пустую избу, постоял неприкаянно под порогом и пошел на поветь.
С поветью меня познакомил Максим в первый же день (я сперва хотел спать на сеновале), и, помню, я просто ахнул, когда увидел то, что там было. Целый крестьянский музей!
Рогатое мотовило, кроена-домашний ткацкий станок, веретеннпца, расписные прялки-мсзехи (с Мезени), трепала, всевозможные коробья и корзины, плетенные из сосновой драни, из бересты и корня, берестяные хлебницы, туеса, деревянные некрашеные чашки, с какими раньше ездили в лес и на дальние сенокосы, светильник для лучины, солонки-уточки и еще много-много всякой другой посуды, утвари и орудий труда, сваленных в одну кучу, как ненужный хлап.
— Надо бы выбросить все это барахло, — сказал Максим, словно бы оправдываясь передо мной, — ни к чему теперь. Да как-то рука не поднимается-мои родители кормились от этого…
С тех пор я редкий день не заглядывал на поветь. И не потому, что вся эта отжившая старина была для меня внове, — я сам вышел из этого деревянного и берестяного царства. Внове для меня была красота точеного дерева и бересты. Вот что пс замечал я раньше.
Всю жизнь моя мать не выпускала из своих рук березового трепала, того самого трепала, которым обрабатывают лен, но разве я замечал когда-либо, что оно само льняного цвета-такое же нежное, лениво-матовое, с серебристым отливом? А хлебница берестяная. Мне ли бы не запомнить ее золотистого сияния? Ведь она, бывало, каждый раз, как долгожданное солнце, опускалась на наш стол. Л я только и запомнил, что да когда в ней было.
Н так вес, — что бы я ни взял, на что бы ни взглянули старый заржавелый серп с отполированным до блеска цевьем, и мягкая, будто медвяная, чашка, выточенная из крепкого березового свала, — все раскрывало мне особый мир красоты. Красоты, по-русски неброской, даже застенчивой, сделанной топором и ножом.
Но сегодня, после того как я познакомился со старой хозяйкой этого дома, я сделал для себя еще одно открытие.
Сегодня я вдруг понял, что не только топор да нож мастера этой красоты. Главную-то обточку и шлифовку все эти трепала, серпы, пестери, соха (да, была тут и Андреевна, допотопной раскорякой стоявшая в темном углу) прошли в поле и на пожне. Крестьянские мозоли обкатывали и полировали их.
* * *
На следующий день с утра зарядил дождь, и я опять остался дома.
Как и вчера, мы с Евгенией долго не садились за стол: вот-вот, думалось, придет Милентьевна.
— Не должна бы она сегодня далеко-то убрести, — говорила Евгения. — Не маленький ребенок.
Но шло время, дождь не переставал, а на том берегуя не отходил от окошка-все никого не было. В конце концов я накинул на себя плащ и пошел затоплять баню: хорошо из нынешней лесной купели да прямо на горячий полок.
Бани в Пижме, черные, с каменками, стоят рядком неподалеку от реки, под огородами, которые как бы греются на взгорке.
Весной, в половодье, бани топит, и с верхней стороны против каждой из них врыты бревенчатые быки-для сдерживания и дробления напирающих льдин, а кроме того, от этих быков к баням протянуты еще могучие тяжи, свитые из березовых виц, так что бани стоят как бы на приколе.
Я спросил как-то у Максима: к чему все эти премудрости? Не проще ли было поставить бани на взгорке, там, где расположены огороды?
Максим по-урваевски, как бы сказала Евгения, рассмеялся.
— Л затем, чтобы веселее жить. Весной, знаешь, бывало, какую пальбу по этим льдинам откроем! Ой-еи-ей!
Нз всех ружьев.
На следы дроби в старой продымленной дверке я обратил внимание еще в первые дни своего пребывания в Пижме-она сплошь изрешечена, а сейчас, затопив баню и вспомнив вчерашний рассказ Евгении, я попытался даже определить, какие тут дробины от того заряда, который выпустил когда-то по молодой Милентьевне ее муж.
Но из этого, конечно, ничего не вышло. Да, откровенно говоря, мне было и не до прошлого. Потому что очень уж погано сегодня в лесу было и как там старая Милентьевна? Все ли с ней в порядке?
Евгения тоже беспокоилась о свекрови. Она не могла усидеть дома и пришла ко мне.
— Не знаю, не знаю, что и подумать, — сокрушенно качала она головой. Это уж она на Богатку уперлась не иначе. Вот какая вот упрямая старушонка! Хоть говори, хоть нет. В се ли годы под таким дождем лсшачить в лесу.
Прикрыв лицо смуглыми руками, сложенными козырьком, Евгения поглядела на реку и еще более определенно сказала:
— Учесала, учесала-больше некуда деваться. В прошлом году вот так же: ждем-ждем се, все глаза проглядели, а она на свою Богатку укатила.
Я знал про Богатку-это поскотина в трех-четырех верстах от Пижмы вверх по реке, но я никогда не слыхал, что там много грибов и ягод, и спросил об этом Евгению.
Она по привычке, когда дело казалось ей яснее ясного, округлила свои черные глаза:
— С чего! Какие грибы на Богатке? Может, теперь-то и есть-все лесом заросло, а раньше там сплошь пожни были. Один только Оника Иванович, мамин свекор, до ста возов сена ставил. Вот она кажинный год туда и ходитс ей эта Богатка началась. Она всему делу закоперщица.
А до того, как мамы на Пижме не было, и слова такого никто не слыхал. Поскотина да поскотина-и все тут.
Евгения кивнула на деревню:
— Лошадей-то деревянных видал на крышах? Сколько их? Во всей Русихе столько нету. А скажи-ко, часто ли ране ворота на взвозе красили? Это уж только богач, какой туз деревенский. А тут ведь, на Пижме, сплошь. Бывало, идешь мимо тем берегом-страшно, когда солнышко на закате. Так вот и кажется, вся Пижма в пожаре.
Дак вот, все это у них с Богатки, там клады им открыла Милентьевна.
Я все-таки ничего не понимал: о каких кладах говорит Евгения? Что в ее словах правда, а что вымысел?
Густой дым, поваливший из сенцев, заставил нас податься в сторону маленького оконца. Там мы сели на скамейку под жердочку с сухими березовыми вениками нынешней вязки.
Евгения, кашляя от дыма, выругала для собственного (?блегчеиия мужа-хорошо переклал каменку! — потом заодно уж прошлась по другим жителям деревни:
— Все тут урван! Я вчерась для ради мамы похвалила Опику Ивановича, а по правде сказать, дак и он урвай.
Как не урвай. До старости свою старуху заставлял самое хорошее на ночь надевать. У людей как бы в люди или на праздник получше выйти, а у него чтобы на ночь в шелках. Вот какой поров у человека. А о том ли бы мужику серому думать, когда в доме, куда ни повернись, везде дыра да прореха.
Мама, мама их всех в люди вывела, — убежденно сказала Евгения. — При ней урваи пошли в рост…
— А как?
— Как в люди-то вывела? Л через Богатку. Через расчистки. Север испокон веку стоит на расчистках. Кто сколько ножен расчистил да полей раскопал, у того столько и хлеба, и скота. А Милентий Егорович, отец-то мамин, первый по расчисткам в Русихе был. Четыре сына взрослых-знаешь, какая силушка!
А на Пижме у этих у:рваев все шиворот-навыворот.
Первое дело у них охота да рыба. А к земле и прилежанья не было. Сколько деды накопали, расчистили, тем и жили.
Своего-то хлеба до нового года не всегда хватало. Правда, когда на зверя в лесу урожай, у них песни. А когда на бору голо, и они как сычи голодные.
И вот мама сколько-то так пожила, помаялась, потом видит-так нельзя. За землю надо браться. Ну, а у ей дорожка к сердцу свекра уж протоптана. Еще с той, новобрачной ночи. Она и давай капать: татя, за ум надо браться, татя, давай землей жить…
Ладно. Согласился, нет свекор с невесткой, а главное, что не препятствовал. Мама братьев своих кликнула: так и так, братья дорогие, выручайте свою сестру. Л те, известно: для своей Васи черта своротить готовы. Участок, какой надо, выбрали, лес долой-которо вырубили, которо пожгли, да той же осенью посеяли рожь.
Вот тут урван и започесывались. Беда, какая рожь вымахал?. — мало не вровень с елями. Знаешь, по поджогу как родится. Кончилась охота, прощай, рыбка. За топор взялись.
Ну и робили! Я-то не помню, мала еще была, а мама у нас все рассказывала, как их на этой самой Богатке за работой видела. Иду, говорит, лесом, корову искала, и вдруг, говорит, огонь, да такой, говорит, большой-прямо до поднебесья. А вокруг этого огня голые мужики скачут. Я, говорит мама, попервости обмерла, шагу не могу ступить: думаю, уж лешаки это, больше некому. А то урван. Расчистку делают. А чтобы не жарко было, рубахи-то с себя сняли, да и жалко лонотину-то-не теперешнее время.
А ребятишек-то мучили! У меня Максим иной раз почнет вспоминать-я не верю. Мыслимо ле дело ребенка, как собачонку, на веревочку вязать? А у них вязали.
В чашку молока плеснут, па пол поставят, да ползай весь день на веревочке, покуда мама да папа на работе.
Боялись, знашь, чтобы ребята пожару дома не наделали.
Так, так дичали урваи, — еще раз подчеркнула Евгения. — А чего? Они век не рабатывали, птичек постреливали, — сам знашь, сколько у них силы накопилось.
Ох, мама, мама… Хотела как лучше, а принесла беду.
Ведь их покулачнлн, когда зачались колхозы…
Я не охнул и не ахнул при этих словах. Кого в наше время удивишь этой старой-престарой сказкой про щепки, которые летят, когда лес рубят!
Евгении, однако, мое молчание не понравилось. Она приняла его за равнодушие и голосом, полным обиды, сказала:
— Старое время ионе не в почете. Все забыли-и как колхозы делали, и как в войну голодали. Молодежь я не виню, молодежь, та известно: жить хочется, некогда оглядываться назад, да нынче и старухи-то какие-то не те стали. Посмотри, когда они в Русихе за пензией идут, одна другой толще да здоровей. От детей ихних, которые в войну голову сложили, уж и косточек не осталось, а у них на уме, как бы подольше пожить да чтобы войны не было. А уж насчет того, что ихние поля да луга лесом зарастают, и не охнут. Сыты. Пензия капает каждый день.
Я тут как-то бабу Мару спрашиваю: не больно, говорю, глазам-то? Не колет? Ране, говорю, на ноля из окошка смотрела, а теперь на кусты. Хохочет: «То и хорошо, девка, дроза ближе». Подумай-ко, что на уме у старого человека? Урваиха, чистая урваиха! У меня Максим такой же: все смешки да хаханькн-хоть потоп кругом.
Евгения помолчала, затем тяжело вздохнула:
— Нет, я какой-то выродок но нонешним временам.
У меня все заботы да печаль. Мне все на нервы. А уж изза своей-то свекровушки я понадрывала сердце. Что ты!
Робила-робила, да ты и виновата. Вот какое время у нас было. «Да я-то, говорит мама, ничего, я-то бы стерпела.
Да каково, говорит, людей под монастырь подвести».
— Каких людей?
Евгения быстро обернулась ко мне. В ее черных немигающих глазах опять появился накал.
— Пять хозяйств распотрошили. Что ты, у них еще в гражданскую войну по амбару хлеба выгребли, а к колхозам-то они уж и вовсе разъехались. Ну и урваи еще.
Все одно к одному. Кабы тихо-мирно, может, и не тронули бы — кто не знает, с чего пошли? А то ведь их в колхоз записывать приехали, а они: не желам. У нас и так колхоз. Вот власти-то и психанули, невзлюбили их. Ну, правда, четырех-то мужиков вернули, и мой свекор, мамин муж Мирон Ониковнч, вернулся, хоть и больным, а сам-то Оника Иванович так и остался там.
Беда, беда, что тогда было! Кой год мама тут рассказывала, я не рада была, что и слушать стала. Заревелась.
Евгения шумно шириула носом, вытерла платком глаза.
— Ты подумай только, как все иной раз в жизни оборачивается. Мама как раз рожь молотила на гумне, когда гроза-то над ними пала. Да, на гумне, кивнула она, немного подумав. — Радуется. Вот, думает, опять бог дал хлеба. Хорошая, крупная рожь уродилась, может, за всю жизнь такой не видали. И вдруг девка прибегает: «Мама, бежи скорее домой. Татю да дедушка повозят».
И вот, говорит мама, сама знаю, что бежать, надо. Тогда ведь круто поворачивались, раз-раз и прощай навек, а у меня, говорит, и ноги подкосились. С места не могу двинуться. Дак я, говорит, до ворот на коленцах ползла.
Страшно. Из-за ей ведь расплата пришла. Кабы она свекра не подбила на эти самые расчистки, кто бы урваев тронул? Век голь перекатная.
Ну, не страхом убил свекор маму-добрым словом.
Она-то чего только для себя не ждала, к каким казням не приготовилась-сам знаешь, человек в такую минуту что может натворить, а свекор вдруг, видит, на колени встает.
Да при всем честном народе. «Спасибо, говорит, Василиса Милентьевна, за то, что нас, дураков, людями сделала. И не думай, говорит, худа против тебя на сердце нет. Всю жизнь, до последнего вздоха благословлять буду…»
Евгения заплакала и досказала уже, давясь слезами:
— Так мама и не простилась с Оникой Ивановичем.
Замертво упала…
Мплентьевна вернулась из лесу в четвертом часу пополудни-ни жива ни мертва. По с грибами. С тяжелой, поскрипывающей на ходу берестяной коробкой.
Собственно, по скрипу этой коробки я и угадал ее приближение к шалашику на той стороне, под елями, — я все-таки не выдержал и переехал за реку.
Евгения, еще больше моего измученная ожиданием, начала отчитывать свекровь, как неразумного ребенка, едва мы переступили за порог избы.
Ее поддержала баба Мара.
Баба Мара, здоровущая, краснолицая старуха с серыми нахальными глазами, и Прохор-оба на взводеуже не первый раз сегодня наведывались к нам. И каждый раз твердили одно и то же: где гостья? Почто прячете от людей?
На Милеитьевне не было сухой нитки, она посинела и сморщилась от холода, как старый гриб, и Евгения первым делом стала снимать с нее мокрый платок и мокрую пальтуху, потом достала с печи нагретые валенки, натянула на них красные покрышки.
— Ну-ко, сапоги-то сырые стянем скорее да в баню пойдем.
— А вот в баню-то тебе, тета, как раз и нельзя, — веско сказал Прохор. Он сидел у малой печки и покуривал в душничок.
— Сиди! — прикрикнула на него Евгения. — Они шары нальют, не знай, чего начнут молоть.
— А чего не знай-то? По медицине.
— По медицине! Это в баню-то нельзя по медицине?
— Ну! У ей, может, воспаление легких. Тогда как?
Евгения заколебалась. Она посмотрела в растерянности на Милентьевну-та, тяжело дыша, с закрытыми глазами сидела на прилавке у печи, — посмотрела на меняя еще меньше ее понимал в медицине-н в конце концов решила не рисковать.
Короче, Милентьевну вместо бани водворили на печь.
Баба Мара, которая все время, пока шел обмен мнениями насчет бани между Евгенией и Прохором, с усмешкой качала своей крупной головой в красном сатиновом повойнике, тут сказала:
— Ну, рассказывай, где была, чего видела.
— А чего надо, то и видела, — тихо ответила с печи Милентьевна.
— А ты нам скажи чего, — ухмыльнулась баба Мара. — Поди, опять на Богатке была да клады искала?
— Ладно, давай, — миролюбиво заметила Евгения, — чего ни искала, не паше дело. Вишь ведь, едва прибрела, едва дышит.
Баба Мара басовито захохотала, и я с удивлением увидел, что у нее целехоиьки все зубы, да такие крепкие, крупные.
— Проха, ты сказывал, пожни колхозникам давать стали, те, которые кустом затянуло, а про расчистки наши ничего не сказывали?
Начался длинный и пустой разговор о расчистках, о целине.
Прохор потребовал от меня, как человека, по его словам, жцьушего в одном городе с главным начальством нашей жизни, ясного ответа: почему в южных краях заново распахивают целину, а у нас, наоборот, взят курс на ольху да осину? (Он так и выразился.)
Я что-то не очень определенно стал говорить о невыгодности земледелия в глухих лесных районах, и Прохор, .разумеется, сразу же припер меня к стенке.
— Так, так, — воскликнул он не совсем своим голосом, ие иначе как подражая какому-то местному оратору, — теперича невыгодно? А в войну, дорогой товарищ? Выгодно было, я вас спрашиваю, в период Великой Отечественной? Одне бабы, понимать, с ребятишками все до последней пяди засевали…
К Прохору немедленно присоединилась баба Мараей почему-то всегда доставляло удовольствие задирать меня.
Наконец я догадался, каким доводом сразить своих оппонентов, — бутылкой «столичной».
Правда, домовитой и экономкой Евгении не очень по душе пришелся такой способ выпроваживання непрошеных гостей, но когда они, опустошив бутылку, с песней и в обнимку вышли на улицу, и она вздохнула с облегчением.
Свое окончательное отношение к гулякам Евгения выразила, когда стала убирать со стола, — она терпеть не могла всякий беспорядок и разоч.
— Пет, видно, не только поля лесеют, лесеет и человек.
Господи, слыхано ли ране, чтобы пьяные урваи в дом к Мнлситьевнс врывались? Да скорее река пойдет вспять.
Бывало, мама-то идет, ребятишки возле вз.рослых шалят:
«Тише вы, бссснята! Василиса Милентьевна идет». Л когда пройдет мимо: «Ну, теперь дичайте. Хоть на голове ходите». Так вот ране маму-то почитали. Петь-то как будешь? — спросила Евгения у свекрови, которая все это время тихонько постанывала на нечч. — Спустишься? Лле на печь подать?
— Не надо, — чуть слышно ответила Милентьевна. — — Потом поем.
— Когда потом-то? С утра ничего не ела. Ну-ко поешь.
Хорошая у нас сегодня ушка. с перчиком.
— Пет, сыта я. У меня хлебцы с собой были.
Евгении так и не удалось уговорить свекровь поесть, и она снова засокрушалась:
— Вот беда-то. Что мне с тобой и делать-то? Ты, может, заболела, мама? Может, за фершалицей сходить?
— Нет, все ладно, отойду. Вот отогреюсь и встану. А вы — хорошо бы — губы прибрали.
Евгения только покачала головой:
— Ну, мама, мама! И что ты за человек? Да разве тебе сейчас про губы думать? Лежи ты, бога ради. Выбрось ты нз своей головы эту лесовпну…
Тем не менее Евгения подняла с полу берестяную коробку с грибами (нестсрь был пустой), и мы пошли на другую половину. Чтобы дать покой старому человеку.
Грибы на этот раз были незавидные: красная сыроежка, волнуха старая, серый конек, а главное, они не имели никакого вида. Какая-то мокрая мешанина пополам с мусором.
Проницательная Евгения из этого сделала совсем невеселый вывод.
— Вот беда-то, — сказала она. — Ведь Милентьевна-то у нас заболела. Я сроду у ей таких губ не видала.
Она вздохнула многозначительно.
— Да, да. Вот и мама стала сдавать, а я раньше думала-она железная. Ничего не берет. Ох, да при ейнойто жизни не то дивья, что она спотыкаться стала, а то, как она доселе жива. Муж-чего-то с головой сделалосьтри раза стрелялся-каково пережить? Мужа схоронили-хлоп война. Два сына убито намертво, третий, мой мужик, сколько лет без вести пропадал, а потом и Санюшка петлю на матерь накинула… Вот ведь сколько у ей переживаний-то под старость. Па десятерых разложитьмного. Л тут на одни плечи.
— Санюшка-дочь?
— Дочь. Разве не слыхал? — Евгения отложила в сторону кухонный нож, которым чистила грибы. — У мамы всего до двенадцати обручей слетало, а в живых-то осталось шестеро. Марфа, старшая дочерь, та, которая в Русиху выдана была, под ней шли Василий с Егором-оба на войне сгинули, потом мои мужик, потом Саня, а потом уж этот пьянчуга Иван.
Ну вот, сыновей Мнлентьевна на войну сп.роводнла, а через год и до Сани очередь дошла. На запань, лес катать выписали. Тоже как на войну… Ох и красавица же была! Я кабыть и в жизни такой не видела. Высокая, белая-белая, коса во всю спнну, до колена будет-вся, говорят, в матерь, а может, еще и покрасивше была. И такая, воды не замутит. Не то что мы, сквалыжины. И вот через эту-то тихость она и порешилась. Налетела на какого-то подлеца — обрюхатил.
Я не дивлюсь, нпсколсшеньки не дивлюсь, что так все вышло. Это кто всю жизнь под боком у родителей прожил да нигде не бывал, пущай ахает, а я с тринадцати лег в лес пошла — всего насмотрелась.
Бывало, из лесу-то вечером в барак придешь-еле ноги держат. А они, дьяволы, не уробились, карандашиком весь день ворочали, так и зыркают на тебя. Ни разуться, ни переодеться-живо в угол затащут…
И вот, может, и Сане маминой такой дьявол на дороге встал. Чего с ним сделаешь? Кабы у ей зубы были, она бы шуганула его куда следно быть, а то ведь ей и не сказать.
Я помню, в праздник к нам перед войной, в Русиху,пришла-залилась краской: бабы глаз не спускают-как, скажи, ангелочек какой стоит, и парни ошалели-навалом лезут. А тут, может, еще матерь, когда в дорогу собирала, острастку дала: чего хошь теряй на чужой стороне, доченька, только честь девичью домой приноси. Так, бывало, в хороших-то семьях наказывали.
Не знаю, не знаю, как все вышло. Маму про это лучше не спрашивай — хуже врага всякого будешь.
Евгения прислушалась, заговорила разгоряченным шепотом:
— Хотела скрыть от людей-то. Никого, говорят, близко к мертвой дочери не подпустила. Сама из петли вынула, сама обмыла и сама в гроб положила. А разве скроешь брюхо от людей? Те же девки, которые с ней на запани были, и сказывали. Санька, говорят, на глазах пухнуть стала, да и Ефимка-перевозчик заметил. «Ты, гонорит, Санька, вроде как не такая». А с чего же Санька будет такая, когда на страшный суд идет. Ну-ко, глянь, дочи, в глаза родной матери, расскажи, как честь на чужой стороне блюла.
И вот она, горюша горькая, подошла к родному дому, а дальше крыльца и ступить не посмела. Села на порожек, да так всю ночь и просидела. Ну, а светать-то стало, она и побежала за гумно. Не могла белому дню в глаза посмотреть, не то что матери.
Евгения, опять прислушиваясь, настороженно приподняла черные дуги бровей.
— Спит, верно. Может, еще и отлежится. Я спрашивала у мамы, заговорила она на всякий случай опять шепотом, — неужели, говорю, уж сердце материнское ничего не подсказало? «Подсказало, говорит. Я в ту ночь, говорит, три раза в сени выходила да спрашивала, кто на крыльце. А светать-то стало, меня, говорит, так и ткнуло в сердце. Как ножом». Это она мне сказывала, не скрывала. И про то говорила, как сапоги на крыльце увидела.
Подумай-ко, какая девка была. Сама помираю, жизиь молодую гублю, а про матерь помню. Сам знашь, как с обуткой в войну было. Мы, бывалоче, на сплаве босиком бродим, а по реке-то лед несет. И вот Санюшка с жизнью прощается, а про матерь не забывает, о матери последняя забота. Босиком на казнь идет. Так мама по сйным следочкам и прибежала на гумно. Не рано уж было, на другой день покрова-каждый пальчик на снегу видко.
Прибежала — а что, чем поможешь? Она уж, Саиюшка-та, холодная, на пояску домотканом висит, а в сторонке ватничек честь по чести сложен и платок теплый на нем: носи, родная, на здоровье, вспоминай меня, горемычную…
Дождь на улице не прекращался. Старинные зарадужелые стекла в рамах всхлипывали как живые, и мне все казалось, что там, за окошками, кто-то тихонько плачет и скребется.
Евгения, словно читая мои мысли, сказала:
— Я страсть боюсь жить в этом доме. Мне уж не ночевать одной. Я не мама. Зимой как завоет-завоет во всех печах да трубах, да кольцо на крыльце забрякает-хоть с ума сходи. Я попервости все Максима уговаривала: даг-ай жить дома. Чего мы не видали на чужой стороне?
А теперь, пожалуй, и я нажилась. Зимой от нас и дороги к людям нету. На лыжах в Русиху ходим…
Милентьевна два дня лежала лежкой, и мы с Евгенией стали всерьез подумывать о вызове фельдшерицы. А кроме того, мы решили, что о ее болезни нужно известить ее детей.
Однако, к нашему счастью, ничего этого не потребовалось. Па третий день Мнлснтьевна сама слезла с печн.
И не только слезла, но и без нашей помощи добралась до стола.
— Ну как, бабушка? Поправилась?
— А не знаю. Может, совсем-то и не поправилась, да мне сегодня домой попадать надо.
— Домой? Сегодня?
— Сегодня, — спокойно ответила Милентьевна. — Сын Иван должен сегодня за мной приехать.
Евгения этим сообщением была огорошена не меньше, чем я.
— Да зачем Иван-то поедет по такому дождю? Посмотри-ко, на улице-то что делается? У тебя, мама, мозга па мозгу наехала, что ли?.. Ты ведь и грибов еще не наносила.
— Грибы подождут, а завтра школьный день-Катерина в школу пойдет.
— II это ты ради Катерины собираешься ехать?
— Надо. Я слово дала.
— Кому, кому слово дала? — Евгения аж поперхнулась от изумления. — Ну, мама, ты и скажешь. Она Катерине слоао дала! Да вся-то Катерина твоя еще с рукавицу. Сопля раскосая. Была тут весной. В угол заберется-не докличешься.
— А какая ни есть, да надо ехать, раз слово дадено. — Милентьссна повернулась в мою сторону: — Нервенная у меня внучка, и с глазками девке не повезло: косит.
А тут еще соседка девку вздумала пугать: «Куда, говорит, бабушку-то из дому отпускаешь? Не видишь разве, какая она счарая? Еще умрет по дороге». Дак уж она, моя бедная, заплакалась. Всю ночь не выпускала из своих рук бабушкину шею…
Весь день Мплентьевпа высидела у окошка, с минуты на минуту поджидая сына. В сапогах, в теплом шерстяном платке, с узелком под рукой, — чтобы никакой задержки не было из-за нее. Но Иван не приехал.
И вот под вечер, когда старинные часы пробили пять, Милентьевна вдруг объявила нам, что раз сын не приехал, она будет добираться сама.
Мы с Евгенией в ужасе переглянулись: на улице дождь-стекла в рамах вспухли от водяных пузырей, сама она насквозь больная, попутные машины по большаку за рекой ходят от случая к случаю… Да это ведь самоубийство, верная смерть-вот что такое ее затея.
Евгения отговаривала свекровь как могла. Стращала, плакала, молила. Я тоже, конечно, не молчал.
Ничто не помогло. Мплентьевна была непреклонна.
Она не кричала, не спорила с нами, а молча, потряхивая головой, накинула на себя пальтуху, увязала еще раз узелок со своими пожитками, прощальным взглядом обвела родную избу…
И тут, в эти минуты, я впервые, кажется, понял, чем покорила молодая Милектьевна пижемский зверюшник.
Нет, не только своей кротостью и великим терпением, но и своей твердостью, своим кремневым характером.
Я один провожал больную старуху за реку. Евгения до того распсиховалась, что не могла даже спуститься на крыльцо.
Дождь не переставал. Река за эти дни заметно прибыла, и нас снесло метров на двести ниже бревна, к которому обычно примыкают лодку.
Но самое-то трудное нас ждало в лесу, когда мы вышли на лесную тропку. По ней, по этой тропке, и в сухоето время хлюпает да чавкает под ногой, а представляете, что делалось тут сейчас, после трех дней сплошных дождей?
И вот я брел впереди, месил ходуном ходившую болотииу, хватался за мокрые кусты и каждую секунду ждал: вот сейчас это произойдет, вот сейчас хлопнется старуха…
Но, слава богу, все обошлось благополучно. Милентьевна, опираясь на своего верного помощника-легкий осиновый батожок, вышла на дорогу. И мало того, что вышла. Села на машину.
С этой машиной нам, конечно, повезло неслыханно.
Просто чудо какое-то случилось. Ибо только мы стали подходить к дороге, как там вдруг заурчал мотор.
Я остервенело, с яростным криком, как в атаку, бросился вперед. Машина остановилась.
К сожалению, места в кабине рядом с шофером не было: там сидела его бледная жена с новорожденным на руках. Но Мнлснтьевпа ни одной секунды не раздумывала, ехать или не ехать в открытом кузове.
Кузов был огромный, с высокими коваными борта?,:», и она нырнула в него как в колодец. Но под темными сводами ельника, плотно обступившего дорогу, я еще долго видел качающееся белое пятно.
Это Милентьсвна, мотаясь вместе с грузовиком на ухабах и рытвинах, прощально махала мне СБОЯМ платком.
* * *
После отъезда Милентьевны я не прожил в Пижме и трех дней, потому что все мне вдруг опостылело, все представилось какой-то игрой, а не настоящей жизнью: и мои охотничьи шатания по лесу, и рыбалка, и даже мои волхования над крестьянской стариной.
Меня неудержимо потянуло в большой и шумный мир, мне захотелось работать, делать людям добро. Делать так, как делает его и будет делать до своего последнего часа Василиса Милеитьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях ста.рая крестьянка из северной лесной глухомани.
Я уходил из Пижмы в теплый солнечный день. От подсыхающих бревенчатых построек шел пар. И пар шел от старого Громобоя, одеревенело застывшего возле телеги у конюшни.
Я позвал его, когда проходил мимо.
Громобон вытянул старую шею в мою сторону, но голоса не подал.
И так же безмолвно, понуро свесив головы с тесовых крыш, провожали меня деревянные кони. Целый косяк деревянных копей, когда-то вскормленных Василисой Милентьевнои.
И мне до слез, до сердечной боли захотелось вдруг услыхать их ржанье. Хоть раз, хоть во сне, если не наяву.
Рассказывают, что был в древние времена великий царь, значительный саном, и было у него три дочери, подобные полным лунам и цветущим садам, и сын - словно месяц. И когда царь сидел в один из дней на престоле своего царства, вдруг вошли к нему трое мудрецов, и у одного из них был павлин из золота, у другого труба из меди, а у третьего конь из слоновой кости и эбенового дерева . «Что это за вещи и какова польза от них?» - спросил царь. И обладатель павлина сказал: «Полезность этого павлина в том, что всякий раз, как пройдет час ночи или дня, он хлопает крыльями и кричит». А обладатель трубы молвил: «Если трубу поставить на ворота города, она будет для него как страж, и, когда войдет в этот город вор, она закричит на него, и его узнают и схватят за руки». А обладатель коня сказал: «О владыка, полезность этого коня в том, что если сядет на него верхом человек, то конь доставит его в какую он хочет страну». - «Я не награжу вас, пока не испытаю полезности этих вещей», - сказал царь, и потом он испытал павлина и убедился, что он таков, как говорил его обладатель, и испытал трубу и увидел, что она такова, как говорил ее обладатель. И тогда царь сказал обоим мудрецам: «Пожелайте от меня чего-нибудь!» И они ответили: «Мы желаем, чтобы ты дал каждому из нас в жены дочь из твоих дочерей».
А потом выступил третий мудрец, обладатель коня, и облобызал землю перед царем и сказал: «О царь времени, награди меня так же, как ты наградил моих товарищей». - «Сначала я испытаю то, что ты принес», - сказал царь. И тогда подошел сын царя и сказал: «О батюшка, я сяду на этого коня и испробую его и испытаю его полезность». - «О дитя мое, испытывай его как хочешь», - ответил царь. И царевич поднялся и сел на коня и пошевелил медленно ногами, но конь не двинулся с места. «О мудрец, где же скорость его бега, о которой ты говоришь?» - спросил царевич. И тогда мудрец подошел к царевичу и показал ему винт подъема и сказал: «Поверни этот винт!» И царевич повернул винт, и вдруг конь задвигался и полетел с царевичем к облакам, и все время летел с ним, пока не скрылся. И тогда царевич растерялся и пожалел, что сел на коня, и сказал: «Поистине, мудрец сделал хитрость, чтобы погубить меня! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!»
И он стал осматривать коня и, разглядывая его, вдруг увидел на правом плече что-то похожее на петушиную голову и то же самое на левом плече. И царевич сказал себе: «Я не вижу на коне ничего, кроме этих двух шпеньков». И стал поворачивать шпенек, который был на правом плече; но конь полетел с ним скорее, поднимаясь по воздуху, и царевич оставил шпенек. И он посмотрел на левое плечо и увидел другой шпенек и повернул его; и, когда царевич повернул левый шпенек, движения коня замедлилось и изменилось с подъема на спуск, и конь все время понемногу, осторожно спускался с царевичем к земле…«
Триста пятьдесят восьмая ночь
Когда же настала триста пятьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царевич повернул левый шпенек, движение коня замедлилась и изменилось с подъема на спуск, и конь все время понемногу, осторожно спускался с царевичем на землю.
И когда царевич увидел это и узнал полезность коня, его сердце исполнилось веселья и радости, и он поблагодарил Аллаха великого за милость, которую он ему оказал, когда спас его от гибели. И он не переставая спускался весь день, так как во время его подъема земля удалилась от него, и поворачивал морду коня, как хотел, пока конь спускался, и если желал - он спускался на коне, а если желал - поднимался.
И когда царевичу удалось то, что он хотел от коня, он направил его в сторону земли и стал смотреть на бывшие там страны и города, которых он не знал, так как никогда их не видел. И среди того, что он увидел, был город, построенный наилучшим образом, и стоял он посреди зеленой земли, цветущей, с деревьями и каналами, и царевич подумал про себя и сказал: «О, если бы я знал, как имя этому городу и в каком он климате!» И затем он принялся кружить вокруг этого города и рассматривать его справа и слева; а день повернулся, и солнце приближалось к закату, и царевич сказал себе: «Я не найду места, чтобы переночевать, лучше, чем этот город. Я переночую здесь, а наутро отправлюсь в мое царство и осведомлю моих родных и моего отца о том, что случилось, и расскажу ему, что видели мои глаза».
И он стал искать места, безопасного для себя и для своего коня, где бы его никто не увидел, и вдруг заметил посреди города дворец, возвышавшийся в воздухе, и дворец этот окружала толстая стена с высокими бойницами. И царевич сказал себе: «Поистине, это место прекрасно!» И стал двигать шпенек, который опускал коня, и летел вниз до тех пор, пока не опустился прямо на крышу дворца. И тогда он сошел с коня и восхвалил Аллаха великого и стал ходить вокруг коня, осматривая его и говоря: «Клянусь Аллахом! Поистине, тот, кто тебя сделал, искусный мудрец! И если Аллах продлит назначенный мне срок и возвратит меня целым в мою страну и к родным и сведет меня с моим родителем, я сделаю этому мудрецу всякое добро и окажу ему крайнюю милость». И он просидел на крыше дворца, пока не узнал, что люди заснули, и его мучили голод и жажда, ибо с тех пор, как он расстался с отцом, он ничего не ел. И тогда он сказал себе: «В таком дворце, как этот, не может не быть припасов!» И оставил коня в одном месте и пошел пройтись и поискать какой-нибудь еды. И он увидел лестницу и спустился по ней вниз и увидел двор, выстланный мрамором, и удивился он этому месту и тому, что оно хорошо выстроено, но только он не услышал во дворце никакого шума и не увидел живого человека.
И он остановился в замешательстве и стал смотреть направо и налево, не зная, куда направиться, а потом он сказал себе: «Нет для меня ничего лучшего, как возвратиться к тому месту, где мой конь, и переночевать там, а когда настанет утро, я сяду на коня и поеду…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста пятьдесят девятая ночь
Когда же настала триста пятьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич сказал себе: «Нет для меня ничего лучшего как переночевать возле моего коня, а когда настанет утро, я сяду на коня и поеду».
И когда он стоял, говоря своей душе такие слова, он вдруг увидел свет, который приближался к тому месту, где он стоял. И царевич всмотрелся в этот свет и увидел, что он движется с толпой невольниц, и среди них идет сияющая девушка со станом, как буква алиф, напоминающая светлую луну, как сказал о ней поэт:
Пришла, не условившись, во мраке ночном она.
Подобно луне, на темном небе сияющей.
О стройная! Средь людей, похожих на нес, нет
По блеску красы ее и свету наружности,
Вскричал я, когда глаза узрели красу ее:
«Хвала всех создавшему из крови сгустившейся!»
Ее уберечь от глаз людских я хочу, сказав:
«Скажи: «Сохрани меня, людей и зари господь!»
И была та девушка дочерью царя этого города, и отец любил ее сильной любовью, и из-за своей любви к ней он построил этот дворец, и всякий раз, как у царевны стеснялась грудь, она приходила туда со своими невольницами и оставалась там день, или два дня, или больше, а потом возвращалась к себе во дворец. И случилось так, что она пришла в этот вечер, чтобы развлечься и повеселиться, и шла между своими невольницами, и с нею был евнух, опоясанный мечом. И когда она вошла в этот дворец, разостлали ковры и зажгли жаровни с курениями и стали играть и веселиться, и, когда все играли и веселились, царевич вдруг бросился на евнуха и ударил его один раз по лицу и повалил, и он взял его меч и бросился на невольниц, которые были с царевной, и разогнал их направо и налево.
И когда царевна увидела его красоту и прелесть, она сказала ему: «Может быть, ты тот, кто вчера сватал меня у отца, но он отказал тебе и говорил, что ты безобразен видом? Клянусь Аллахом, солгал мой отец, когда сказал такие слова, и ты не иначе как красавец!»
А сын царя Индии сватал царевну у ее отца, но царь отказал ему, так как он был отвратителен видом, и царевна подумала, что это тот, кто ее сватал. И она подошла к юноше и обняла его, и поцеловала, и легла с ним, и невольницы сказали ей: «О госпожа, это не тот, кто сватал тебя у отца, так как тот был безобразный, а этот красивый. И тот, кто сватал тебя у отца, а он отверг его, не годится, чтобы быть слугою у этого, и этот юноша, о госпожа, велик саном».
Потом невольницы подошли к лежавшему евнуху и привели его в чувство, и евнух вскочил, испуганный, и стал искать свой меч, но не нашел его у себя в руке, и невольницы сказали ему: «Тот, кто взял у тебя меч и повалил тебя, сидит с царевной». А царь поручил этому евнуху охранять свою дочь, боясь для нее превратностей судьбы и ударов случая.
И евнух встал и подошел к занавеске и поднял ее, и увидел, что царевна сидит с царевичем и они разговаривают, и, увидев их, евнух сказал царевичу: «О господин мой, ты из людей или джиннов?» - «Горе тебе, о сквернейший из рабов! - воскликнул царевич. - Кая можешь ты считать детей царей Хосроев нечестивыми чертями?»
И он взял меч в руку и сказал: «Я зять царя, он женил меня на своей дочери и велел мне войти к ней». И евнух, услышав от него эти слова, молвил: «О господин, если ты из людей, как утверждаешь, то она годится только для тебя, и ты имеешь на нее больше прав, чем другой». Потом евнух отправился к царю, крича (а он разорвал на себе одежды и посыпал голову землею). И когда царь услышал его крик, он спросил его: «Что такое тебя постигло? Ты встревожил мою душу. Расскажи мне поскорее и будь краток». - «О царь, - отвечал евнух, - помоги твоей дочери: над ней взял власть шайтан из джиннов в обличий человека, имеющий образ царского сына, иди же на него!» И когда царь услышал от евнуха эти слова, он вознамерился убить его и воскликнул: «Как, ты не досмотрел за моей дочерью, и ее постигла эта напасть?» А потом царь отправился во дворец, где была его дочь, и, придя туда, (нашел невольниц стоящими.
«Что случилось с моей дочерью?» - спросил он их. И осой отвечали: «О царь, мы сидели с ней и не успели опомниться, как на нас бросился этот юноша, что подобен полной луне (а мы никогда не видели более красивого лица), и в руках у него был обнаженный меч. И мы спросили его, кто он такой, и он утверждал, что ты женил его на своей дочери. И мы ничего не знаем, кроме этого, и не ведаем, человек он или джинн, но он целомудрен и вежлив и не делает скверного».
И когда царь услышал их слова, его пыл остыл, и он стал поднимать занавеску понемногу, понемногу - и увидел, что царевич сидит с его дочерью, и они разговаривают, и образ у царевича самый прекрасный, и лицо его - как светящаяся луна.
И царь не мог удержаться из-за ревности к своей дочери, и поднял занавеску, и вошел с обнаженным мечом в руке, и бросился на них, точно гуль, и, увидев его, царевич спросил царевну: «Это твой отец?» И она ответила: «Да…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестидесятая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот шестидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич увидал царя с обнаженным мечом в руке (а он налетел на (них, точно гуль), и спросил царевну: «Это твой отец?» И она отвечала: «Да!» И тут царевич вскочил на ноги и, взяв в руки меч, закричал на царя страшным крикам и ошеломил его и хотел броситься на него с мечом. И царь понял, что царевич стремительнее его, и вложил меч в ножны и стоял, пока царевич не дошел до него, и тогда он встретил его ласково и спросил: «О юноша, ты из людей или джиннов?» - «Если бы я не соблюдал обязанность перед тобою и уважение к твоей дочери, я бы пролил твою кровь! Как ты возводишь меня к шайтанам, когда я из детей царей Хосроев, которые, если бы захотели взять у тебя царство, потрясли бы твое величие и власть и отняли бы у тебя вое, что есть на твоей родине!» - воскликнул царевич. И, услышав его слова, царь почувствовал к нему уважение и побоялся от него для себя зла. «Если ты из царских детей, как ты утверждаешь, - сказал он ему, - то как ты вошел ко мне во дворец без моего позволения и опозорил мое достоинство и проник к моей дочери? Ты говоришь, что ты ее муж, и утверждаешь, что я женил тебя на ней, а я убивал царей и царских сыновей, когда они сватались за нее. Кто тебя спасет от моей ярости? Ведь если я кликну моих рабов и слуг и велю им убить тебя, они тотчас же тебя убьют. Кто же освободит тебя из моих рук?» И царевич, услышав эти слова, сказал царю: «Поистине, я удивляюсь тебе и твоей малой проницательности! Разве ты желаешь для твоей дочери мужа лучше меня? И разве ты видел кого-нибудь тверже меня душой и обильнее наградою и сильнее властью, войсками и помощниками?» «Нет, клянусь Аллахом, - отвечал царь, - но я хотел бы, о юноша, чтобы ты посватался за нее в присутствии свидетелей, и я бы женил тебя на ней, а если я женю тебя тайком, ты опозоришь меня с нею». - «Ты хорошо сказал, - ответил царевич, - но только, о царь, если соберутся твои рабы, слуги и войска и меня убьют, как ты говорил, ты опозоришь сам себя, и люди будут верить тебе и не верить. И, по моему мнению, тебе должно поступить, о царь, так, как я укажу тебе». - «Говори свое слово!» - молвил царь. И царевич сказал ему: «Вот что я тебе скажу: либо мы с тобою сразимся один на один, и кто убьет своего противника, тот будет ближе к власти и имеет на нее больше прав, - либо ты оставишь меня сегодня ночью, а когда настанет утро, выведешь ко мне свои войска и отряды слуг. Скажи мне, сколько их числом?» - «Их числом сорок тысяч всадников, кроме рабов, которые принадлежат мне, и кроме их приближенных, а их числом столько же», - ответил царь. И царевич сказал: «Когда наступит восход дня, выведи их ко мне и скажи им…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят первая ночь
Когда же настала триста шестьдесят первая ночь, она оказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич говорил царю:»Когда наступит восход дня, выведи их ко мне я скажи им: «Этот человек сватает у меня дочку с условием, что сразится с вами всеми.
И он утверждает, что одолеет вас и покорит и что вы с ним не справитесь«. И потом дай мне сразиться с ними; и если они меня убьют - это лучше всего скроет твою тайну и сохранит твою честь, а если я их одолею и покорю - то подобного мне пожелает царь «меть зятем». И царь, услышав слова царевича, одобрил его мнение и принял его совет, хотя он нашел его слова странными и его ужаснуло намерение царевича сразиться со всеми войсками, которые он ему описал.
И затем они посидели, разговаривая, а после этого царь позвал евнуха и велел ему в тот же час и минуту пойти к везирю с приказанием собрать всех воинов и чтобы они надели оружие и сели на коней.
И евнух пошел к везирю и передал ему то, что повелел царь, и тогда везирь потребовал начальников войска и вельмож царства и приказал им садиться да коней и выезжать, надев военные доспехи; я вот то, что было с ними. Что же касается царя, то он не переставая разговаривал с царевичем, так как ему понравились его речи, разум и воспитанность.
И пока они разговаривали, вдруг настало утро, и царь поднялся и направился к своему престолу и велел своим воинам садиться на коней. Он подвел царевичу отличного коня из лучших своих коней и велел, чтобы его оседлали и одели в хорошую сбрую, но царевич сказал ему: «О царь, я не сяду на коня, пока не взгляну на войска и не увижу их». - «Пусть будет, как ты желаешь», - ответил ему царь. И затем царь пошел, а юноша шел перед ним, и они дошли до площади, и царевич увидал войска и их многочисленность.
И царь закричал: «О собрание людей, ко мне прибыл юноша, который сватается за мою дочь, и я никогда не видал никого красивее его, и сильнее сердцем, и страшнее в гневе. Он утверждает, что одолеет вас и победит вас один, и заявляет, что, даже если бы вы достигли ста тысяч, вас было бы, по его мнению, лишь немного. Когда вы будете сражаться с ним, поднимите его на зубцы копий и на концы мечей - поистине, он взялся за великое дело!» И потом царь сказал царевичу: «О сын мой, вот они, делай с ними что хочешь». А юноша ответил ему: «О царь, ты несправедлив ко мне. Как я буду с ними сражаться, когда я пеший, а они на конях?» - «Я приказывал тебе сесть на коня, а ты отказался. Вот тебе кони, выбирай из них, которого хочешь», - сказал царь. «Мне не нравится ни один из твоих коней, и я сяду лишь на того, на котором я приехал», - отвечал царевич, «А где же твой конь?» - опросил царь. И царевич ответил: «Он над твоим дворцом». - «В каком месте моего дворца?» - спросил царь. И юноша отвечал: «На крыше». И, услышав это, царь воскликнул: «Вот первое проявление расстройства твоего ума! Горе тебе! Как может быть конь на крыше? Но сейчас разъяснится, где у тебя правда, где ложь».
И царь обратился к кому-то из своих приближенных и сказал: «Ступай ко мне во дворец и доставь то, что ты найдешь на крыше». И люди стали удивляться словам юноши и говорили один другому: «Как спустится этот конь с крыши по лестницам? Поистине, это нечто такое, чему подобного мы не слышали».
А тот, кого царь послал во дворец, поднялся на самый верх и увидел, что конь стоит там, и он не видывал коня лучше этого. И этот человек подошел к коню и стал его рассматривать, и оказалось, что он из эбенового дерева и слоновой кости. А один из приближенных царя тоже поднялся с ним, и, увидав такого коня, они стали пересмеиваться и сказали: «И на коне, подобном этому, будет то, о чем упоминал юноша! Мы думаем, что он не иначе как бесноватый! Но его дело станет нам ясно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят вторая ночь
Когда же настала триста шестьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что приближенные царя, увидев коня, стали пересмеиваться и сказали: «И на коне, подобном этому, будет то, о чем упоминал юноша! Мы думаем, что он не иначе как бесноватый, но его положение станет нам ясно, и, может быть, его дело (Велико!»
И потом они подняли коня и несли его на руках до тех пор, пока не принесли пред лицо царя и не поставили его перед ним, и люди собрались возле коня, смотря на иего и дивясь его прекрасному виду и красоте его седла и узды. И царю конь тоже понравился, и он удивился ему до крайних пределов, и потом он спросил царевича: «О юноша, это ли твой конь?» «Да, о царь, это мой конь, и ты скоро увидишь в нем удивительное», - ответил юноша. И царь сказал ему: «Возьми твоего коня и садись на него». «Я сяду на него, только когда воины от него удалятся», - оказал юноша. И царь приказал воинам, которые стояли вокруг коня, отдалиться от него на полет стрелы, и тогда юноша сказал: «О царь, вот я сяду на моего коня и брошусь на твои войска и разгоню их направо и налево и заставлю их сердце расколоться». - «Делай что хочешь, и не щади их, - они не пощадят тебя», - молвил царь. И царевич направился к своему коню и сел на него, и воины выстроились напротив него и говорили один другому: «Когда юноша будет между рядами, мы поднимем его на зубцы копий и на лезвия мечей». И один из них воскликнул: «Клянусь Аллахом, это беда! Как мы убьем этого юношу с красивым лицом и прекрасным станом!» А кто-то другой сказал: «Клянусь Аллахом, вы доберетесь до него только после великого дела! Юноша сделал такое дело только потому, что знает доблесть своей души и свое превосходство».
И когда царевич сел на своего коня, он повернул винт подъема, и взоры потянулись к нему, чтобы видеть, что он хочет делать. И его конь заволновался и забился и стал делать самые диковинные движения, которые делают кони, и внутренность его наполнилась воздухом, а затем конь поднялся и полетел по воздуху вверх. И когда царь увидел, что юноша поднимается и летит вверх, он крикнул своему войску: «Горе вам, хватайте его, пока он от вас не ушел!» И его везири и наместники сказали ему: «О царь, разве кто настигнет летящую птицу? Это не иначе как великий колдун, от которого тебя спас Аллах. Прославляй же Аллаха великого за опасение от его рук!»
И царь вернулся к себе во дворец, после того как увидел то, что увидел, а придя во дворец, он пошел к своей дочери и рассказал ей, что у него случилось с царевичем на площади, и увидел, что она очень печалится о нем и о своей разлуке с ним. А потом она заболела и слегла на подушки. И когда ее отец увидел, что она в таком состоянии, он прижал ее к груди и поцеловал между глаз и сказал ей: «О дочь моя, хвали Аллаха великого и благодари его за то, что он освободил нас от этого злокозненного колдуна!» И он стал повторять ей то, что видел, и рассказывать, каким образом царевич поднялся на воздух. Но царевна не внимала словам отца, и усилился ее плач и стенания, и затем она сказала себе: «Клянусь Аллахом, я не стану есть пищи и пить питья, пока Аллах не соединит меня с ним». И отца девушки, царя, охватила из-за этого великая забота, и состояние его дочери было для него тяжко, и стал он печалиться о ней сердцем, но всякий раз, как он обращался к дочери с лаской, ее любовь к царевичу только усиливалась…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят третья ночь
Когда же настала триста шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь стал печалиться о ней сердцем, но всякий раз, как он обращался к дочери с лаской, ее любовь к царевичу только усиливалась.
Вот что было с царем и его дочерью. Что же касается до царевича, то он поднялся на воздух и остался наедине с самим собою и стал вспоминать красоту и прелесть девушки. И он узнал от приближенных царя, как имя городу и имя царя и его дочери. И город этот был город Сана .
И затем царевич ускорил ход и приблизился к городу своего отца и облетел вокруг города и направился к дворцу своего отца. Он спустился на крышу и оставил коня там, и, спустившись к своему родителю, вошел к нему и увидел, что он грустен и печален из-за разлуки с сыном. И когда отец царевича увидел его, он поднялся, и обнял его, и прижал к своей груди, и обрадовался ему великой радостью. А потом царевич, свидевшись с отцом, спросил его про мудреца, который сделал коня, и сказал: «О батюшка, что сделала с ним судьба?» И отец его ответил: «Да не благословит Аллах мудреца и ту минуту, когда я его увидел! Это он ведь был причиной нашей разлуки с тобою, и он в заточении, о дитя мое, с того дня, как ты скрылся от нас»
И царевич приказал освободить мудреца и вывести его из тюрьмы и привести к себе. И когда мудрец предстал пред ним, царевич наградил его одеждой благоволения и оказал ему крайнюю милость, но только царь не женил его на своей дочери. И мудрец разгневался великим гневом и пожалел о том, что сделал, и понял он, что царевич узнал тайну коня и как он двигается.
А потом царь сказал своему сыну: «Лучше всего, помоему, чтобы ты не приближался к этому коню и не садился на него никогда после сегодняшнего дня, так как ты не знаешь его свойств и обманываешься относительно него». А царевич рассказал своему отцу о том, что у него случилось с дочерью царя, обладателя власти в том городе, и что случилось у него с ее отцом. И отец сказал: «Если бы царь желал убить тебя, он бы, наверное, тебя убил, но сроку твоей жизни суждено продление».
А потом в царевиче взволновалась горесть из-за любви к дочери царя, владыки Сана; и он подошел к коню и сел на него и повернул винт подъема, и конь полетел с ним по воздуху и вознесся до облаков небесных. Когда же наступило утро, отец юноши хватился его и не нашел, и он поднялся на крышу опечаленный и увидел своего сына, который поднимался по воздуху.
И царь опечалился из-за разлуки с сыном и стал всячески раскаиваться, что не взял коня и не скрыл его тайны, и подумал про себя: «Клянусь Аллахом, если вернется ко мне мой сын, я не оставлю этого коня, чтобы успокоилось мое сердце относительно сына!» И он вернулся к плачу и стенаниям…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят четвертая ночь
Когда же настала триста шестьдесят четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь вернулся к плачу и стенаниям, и вот то, что с ним было.
Что же касается его сына, то он до тех пор летел по воздуху, пока не остановился над городом Сана. Он опустился в том месте, где спустился в первый раз, и шел украдкой, пока не достиг помещения дочери царя, но не нашел ни девушки, ни ее невольниц, ни евнуха, который ее охранял, и ему стало от этого тяжко. И потом он принялся ходить по дворцу, ища царевну, и нашел ее в другой комнате, не в ее помещении, где он с ней встретился, и царевна лежала на подушках, и вокруг нее были невольницы и няньки. И царевич вошел к ним и приветствовал их, и, услышав его слова, царевна поднялась и обняла его и стала целовать его между глаз и прижимать к груди. «О госпожа, - сказал ей царевич, - ты заставила меня тосковать все это время». А царевна воскликнула: «Это ты заставил меня тосковать, и если бы твое отсутствие продлилось, я бы погибла, без сомнения!» - «О госпожа, - спросил царевич, - как ты смотришь на то, что произошло у меня с твоим отцом и что он со мной сделал? Если бы не любовь к тебе, о искушение людей, я бы его, наверное, убил и сделал бы его назиданием для смотрящих. Но так же, как я люблю тебя, я люблю и его ради тебя». - «Как ты мог уйти от меня, и разве приятна мне жизнь без тебя?» - сказала девушка. И царевич спросил ее: «Послушаешься ли ты меня и будешь ли внимать моим словам?» - «Говори что хочешь, я соглашусь на то, к чему ты меня призовешь, и я не буду тебе ни в чем прекословить», - отвечала царевна. «Поедем со мною в мою страну и в мое царство», - сказал тогда царевич. И царевна ответила: «С любовью я удовольствием!»
И царевич, услышав ее слова, сильно обрадовался и, взяв царевну за руку, заставил ее обещать это, поклявшись именем Аллаха великого. А после этого он поднялся с нею наверх, на крышу дворца, и, усевшись на своего коня, посадил девушку сзади, прижал ее к себе и крепко привязал, а потом повернул винт подъема, который был на плече коня, и конь поднялся с ними на воздух. И невольницы закричали и осведомили царя, отца девушки, и ее мать, и те поспешно поднялись на крышу дворца. И царь обратил взоры ввысь и увидел эбенового коня, который летел с ними по воздуху, и встревожился, и велика стала его тревога.
И он закричал и сказал: «О царевич, прошу тебя, ради Аллаха, пожалей меня и пожалей мою жену и не разлучай нас с нашей дочерью!» Но царевич не ответил ему. А потом царевич подумал, что девушка жалеет о разлуке с матерью и отцом, и спросил ее: «О искушение времени, не хочешь ли ты, чтобы я вернул тебя к твоему отцу и матери?» Но она отвечала: «О господин, клянусь Аллахом, не хочу я этого! Я хочу быть лишь с тобою, где бы ты ни был, так как любовь к тебе отвлекает меня от всего, даже от отца и матери». И царевич, услышав ее слова, обрадовался сильной радостью.
И он пустил коня с девушкой тихим ходом, чтобы не встревожить ее, и летел с нею до тех пор, пока не увидел зеленый луг, на котором был ручей с текучей водой,
И царевич спустился там, и они поели и попили, а затем царевич сел на коня и посадил девушку сзади, крепко привязав ее веревками, из страха за нее, и полетел с нею, и до тех пор летел по воздуху, пока не достиг города своего отца, и тогда его радость усилилась. А потом он захотел показать девушке обитель своей власти и царство своего отца и осведомить ее о том, что царство его отца больше, чем царство ее отца, и, опустившись в одном из садов, где гулял его отец, он отвел ее в беседку, приготовленную для его отца, и, поставив эбенового коня у дверей этой беседки, наказал девушке стеречь его: «Сиди здесь, пока я не пришлю тебе моего посланного, я иду к отцу, чтобы приготовить для тебя дворец и показать тебе свою власть», - сказал царевич. И девушка обрадовалась, услышав от него эти слова, и сказала: «Делай что хочешь!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят пятая ночь
Когда же настала триста шестьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка обрадовалась, услышав от царевича эти слова, и сказала ему: «Делай что хочешь!» И ей пришло на ум, что она вступит в город только с пышностью и почетом, как подобает таким, как она.
И царевич оставил ее и шел, пока не достиг города, и пришел к своему отцу. И его отец, увядав его, обрадовался и пошел к нему навстречу и сказал: «Добро пожаловать!» И царевич сказал своему отцу: «Знай, что я привез царевну, о которой я тебя осведомил, и оставил ее за городом, в одном из садов, и пришел сообщить тебе о ней, чтобы ты собрал приближенных и выехал ей навстречу и показал бы ей твою власть и войска и телохранителей». И царь отвечал: «С любовью и удовольствием!» А затем, в тот ж«час я минуту, он приказал жителям украсить город прекрасными украшениями и одеждами и тем, что хранят в сокровищницах дари, и устроил для царевны помещение, украшенное зеленой, красной и желтой парчой, и усадил в этом помещении невольниц - индийских, румских и абиссинских, и выложил сокровища дивные.
А потом царевич покинул это помещение и тех, кто был в нем, и пришел раньше всех в сад и вошел в беседку, где оставил девушку, и стал искать ее, до не нашел, и не нашел коня. И он стал бить себя по лицу, и разорвал на себе одежды, и принялся кружить по саду с ошеломленным умом, но затем вернулся к разуму и сказал про себя: «Как она узнала тайну этого коня, когда я не осведомлял ее ни о чем? Может быть, персидский мудрец, который сделал коня, напал на нее и взял ее в отплату за то, что сделал с ним мой отец?»
И царевич призвал сторожей сада и спросил их, кто проходил мимо них, и сказал: «Видели ли вы, чтобы ктонибудь проходил мимо вас и входил в этот сад?» И сторожа ответили: «Мы не видели, чтобы кто-нибудь входил в этот сад, кроме персидского мудреца, - он приходил собирать полезные травы». И, услышав их слова, царевич уверился, что девушку взял именно этот мудрец…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят шестая ночь
Когда же настала триста шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, услышав их слова, царевич уверился, что девушку взял именно этот мудрец. А по предопределенному велению было так, что, когда царевич оставил девушку в беседке в саду и ушел во дворец своего отца, чтобы его подготовить, персидский мудрец вошел в сад, желая собрать немного полезных трав, и почувствовал запах мускуса и благовоний, которыми пропиталось это место, - а это благоухание было запахом царевны. И мудрец шел на этот завах, пока не достиг той беседки, и он увидел, что конь, которого он сделал своей рукой, стоит у дверей беседки. Когда мудрец увидел коня, его сердце наполнилось весельем и радостью, так как он очень жалел о коне, который ушел из его рук. И он подошел к коню и проверил все его части, и оказалось, что они целы. И мудрец хотел сесть на коня и полететь, но сказал себе: «Обязательно посмотрю, что привез с собою царевич и оставил Здесь с конем». И он вошел в беседку и увидел сидящую царевну, и была она подобна сияющему солнцу на чистом небе. И, увидав ее, мудрец понял, что эта девушка высокая саном и что царевич взял ее и привез на коне и оставил в этой беседке, а сам отправился в город, чтобы привести приближенных и ввести ее в город с уважением и почетом. И тогда мудрец вошел к девушке и поцеловал перед ней землю, и девушка подняла глаза и посмотрела на него и увидела, что он очень безобразен видом и облик его гнусен. «Кто ты?» - спросила она его. И мудрец ответил: «О госпожа, я посланный от царевича. Он послал меня к тебе и велел мне перевести тебя в другой сад, близко от города». И девушка, услышав от него эти слова, спросила: «А где царевич?» И мудрец отвечал: «Он в городе у своего отца и придет к тебе сейчас с пышной свитой». -»О такой-то, - сказала ему девушка, - неужели царевич не нашел никого, чтобы послать ко мне, крометебя?«И мудрец засмеялся ее словам и сказал ей: «О госпожа, пусть не обманывает тебя безобразие моего лица и мой гнусный вид. Если бы ты получила от меня то, что получил царевич, ты, наверное, восхвалила бы мое дело. Царевич избрал меня, чтобы послать к тебе, из-за моего безобразного вида и устрашающей наружности, так как он ревнует тебя и любит, а если бы не это - у него невольников, рабов, слуг, евнухов и челяди столько, что не счесть».
И когда девушка услышала слова мудреца, они вошли в ее разум, и она поверила ему и поднялась…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят седьмая ночь
Когда же настала триста шестьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда персидский мудрец рассказал девушке об обстоятельствах царевича, она поверила его словам, и они вошли в ее разум.
И она поднялась и вложила свою руку в руку мудреца и сказала: «О батюшка, что ты мне с собою привез, на что бы я могла сесть?» И мудрец отвечал ей: «О госпожа, коня, на котором ты прибыла. Ты поедешь на нем». «Я не могу ехать на нем одна», - сказала девушка. И когда мудрец услышал от нее это, он улыбнулся и понял, что захватил ее. «Я сам сяду с тобой», - сказал он ей и потом сел я посадил девушку сзади и прижал к себе и затянул на ней веревки, а она не знала, что он хочет с нею сделать.
И затем мудрец пошевелил винт подъема, и внутренность коня наполнилась воздухом, и он зашевелился и задрожал, и поднялся вверх, и до тех пор летел, пока город не скрылся.
И девушка сказала: «Эй, ты, где то, что ты говорил про царевича, когда утверждал, что он тебя послал ко мне?» А мудрец отвечал: «Да обезобразит Аллах царевича! Он скверный и злой». - «Горе тебе! - воскликнула царевна. - Как ты перечишь приказу твоего господина в том, что он тебе приказал?» - «Он не мой господин, - ответил мудрец. - Знаешь ли ты, кто я?» - «Нет, я знаю о тебе лишь то, что ты дал о себе знать», - ответила царевна. И мудрец воскликнул: «Мой рассказ был только хитростью с тобой и царевичем. Я всю жизнь горевал об этом коне, который под тобою, - это мое создание, но царевич овладел им; а теперь я захватил его и тебя также и сжег сердце царевича, как он сжег мое сердце, и он впредь никогда не будет иметь над конем власти. Но успокой мое сердце и прохлади глаза - я для тебя полезнее, чем он».
И царевна, услышав его слова, стала бить себя по лицу и закричала: «О горе! Мне не достался мой возлюбленный, и я не осталась у отца и матери!» И она горько Заплакала от того, что ее постигло, а мудрец непрестанно летел с нею в страну румов до тех пор, пока не опустился на зеленом лугу с ручьями и деревьями. И был этот луг близ города, а в городе был царь, высокий саном.
И случилось, что в тот день царь этого города выехал, чтобы поохотиться и прогуляться, и проезжал мимо того луга и увидел, что мудрец стоит, а конь и девушка стоят с ним рядом. И не успел мудрец опомниться, как налетели на него рабы царя и взяли его и девушку и коня и поставили всех перед царем, и когда царь увидел безобразную внешность мудреца и его гнусный облик и узрел красоту и прелесть девушки, он сказал ей: «О госпожа, какая связь между этим старцем и тобою?» И мудрец поспешил ответить и сказал: «Это моя жена и дочь моего дяди». Но девушка, услышав эти слова, объявила его лжецом и сказала: «О царь, клянусь Аллахом, я не знаю его и он мне не муж, но он взял меня насильно, хитростью». И когда царь услышал эти слова, он велел бить мудреца, и его так били, что он едва не умер. А потом царь велел отнести его в город и бросить в тюрьму, и с ним это сделали. И после этого царь отобрал у него девушку и коня, но он не знал, в чем дело с конем и как он двигается.
Вот что было с мудрецом и с девушкой. Что же касается до царского сына, то он надел одежды путешествия и взял то, что ему нужно было из денег, и уехал, будучи в наихудшем состоянии. Он быстро пошел, распутывая следы и ища девушку, и шел из страны в страну и из города в город и спрашивал про коня из черного дерева. Всякий изумлялся ему и считал его слова удивительными.
И царевич провел в таком положении некоторое время, но, несмотря на многие расспросы и поиски, не напал на след девушки и коня. А затем он отправился в город отца девушки и спросил про нее там, но не услышал о ней вести и нашел отца девушки опечаленным из-за ее исчезновения. И царевич вернулся назад и направился в земли румов и стал искать там девушку с конем и расспрашивать о ней…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала триста шестьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич направился в земли румов и стал искать следов девушки с конем и расспрашивать о них.
И случилось, он остановился в одном хане и увидел толпу купцов, которые сидели и разговаривали, и сел близко от них и услышал, что один из них говорит: «О друзья мои, я видел чудо из чудес». - «А что это?» спросили его. И он сказал: «Я был в одном краю, в таком-то городе (и он упомянул название города, в котором была девушка), и услышал, как его обитатели рассказывали диковинную повесть, и вот какую: царь города выехал в один из дней на охоту и ловлю вместе с толпою приближенных и вельмож, и, когда они выехали на равнину и проезжали мимо зеленого луга, они увидели там стоявшего человека, рядом с которым сидела женщина, и с ними был эбеновый конь. Что касается мужчины, то он был безобразен видом и обладал устрашающей наружностью, а девушка была красивая и прелестная, блестящая и совершенная, стройная и соразмерная. Ну а конь из эбенового дерева - это чудо, и не видели видевшие коня прекраснее и лучше изготовленного». - «И что же сделал с ними царь?» - спросили присутствующие. И купец сказал: «Мужчину царь схватил и спросил его про девушку, и тот стал утверждать, что это его жена и дочь его дяди, но девушка объявила его слова лживыми. И царь взял ее у него и велел его побить и бросить в тюрьму. Что же касается эбенового коня, то я о нем ничего не знаю».
И когда царевич услышал слова купца, он подошел к нему и стал его расспрашивать осторожно и потихоньку, и тот сказал ему название города и имя его царя. И, узнав название города и имя его царя, царевич провел ночь в радости, а когда настало утро, он выехал и поехал, и ехал до тех пор, пока не достиг того города. По когда захотел войти туда, привратники схватили его и хотели привести к царю, чтобы тот спросил его о его обстоятельствах, о причине его прихода в этот город и о том, какое он знает ремесло.
Но приход царевича в этот город случился в вечерний час, и было это такое время, когда нельзя было входить к царю или советоваться с ним. И привратники взяли его и привели в тюрьму, чтобы поместить его туда. И когда тюремщики увидали красоту царевича и его прелесть, им показалось нелегко свести его в тюрьму, и они посадили его у себя, вне тюрьмы. И когда принесли им еду, царевич поел с ними вдоволь, а окончив еду, они стали разговаривать, и тюремщики обратились к царевичу и спросили: «Из какой ты страны?» - «Я из страны Фарс , страны Хоороев», - ответил царевич. И тюремщики, услышав его слова, засмеялись, и кто-то из них сказал: «О хосроец, я слышал речи людей и их рассказы и наблюдал их обстоятельства, но не видел и не слышал человека, более лживого, чем хосроец, который у нас в тюрьме». - «А я не видел более безобразной внешности и более отвратительного образа», - сказал другой. «Что вам стало известно из его лжи?» - спросил царевич. И тюремщики сказали: «Он утверждает, что он мудрец. Царь увидал его на дороге, когда ехал на охоту, и с ним была женщина невиданной красоты, прелести, блеска и совершенства, стройная и соразмерная, и был с ним также конь из черного дерева, и я никогда не видел коня лучше этого. Что же касается девушки, то она у царя, и он ее любит, но только эта женщина бесноватая, и, если бы тот человек был мудрец, как он утверждает, он бы» наверное, ее вылечил. Царь старательно ее лечит, и его цель - вылечить ее от того, что с нею случилось; что же касается коня из черного дерева, то он у царя в казне. А человек безобразный видом, который был с нею, - у нас в тюрьме.
И когда спускается ночь, он плачет и рыдает, горюя о себе, и не дает нам спать…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста шестьдесят девятая ночь
Когда же настала триста шестьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что люди, приставленные к тюрьме, рассказали царевичу о персидском мудреце, который был у них в тюрьме, и о том, как он плачет и рыдает. И царевичу пришло на ум придумать план, которым он достигнет своей цели. И когда привратники захотели спать, они отвели царевича в тюрьму и Заперли за ним дверь, и он услышал, что мудрец плачет и сетует о самом себе и говорит по-персидски в своих жалобах: «Горе мне за то, что я навлек на себя и на царевича, и за то, что я сделал с девушкой, когда не оставил ее, но не добился желаемого. И все это потому, что я задумал дурное: я искал для себя того, чего я не заслуживаю и что не годится для подобного мне; а кто ищет того, что для него не годится, тот попадает туда, куда попал я».
И когда царевич услышал слова персиянина, он заговорил с ним по-персидски и сказал ему: «До каких пор будет этот плач и завывание? Увидеть бы, постигло ли тебя то, что не постигло другого?» И персиянин, услышав слова царевича, стал ему жаловаться на свое положение и на тяготы, которые он испытывает. А наутро привратники взяли царевича и привели его к своему царю и уведомили царя, что царевич пришел в город вчера, в такое время, когда нельзя было войти к царю.
И царь стал расспрашивать царевича и сказал ему: «Из какой ты страны, как твое имя, какое у тебя ремесло, и почему ты прибыл в этот город?» И царевич ответил: «Что до моего имени, то оно по-персидски Хардже, а моя страна - страна Фарс, и я из людей науки, и в особенности знаю науку врачевания. Я исцеляю больных и бесноватых и хожу по разным землям и городам, чтобы приобрести знание сверх моего знания, и когда я вижу больного, я его исцеляю. Вот мое ремесло». И, услышав слова царевича, царь сильно им обрадовался и воскликнул: «О достойный мудрец, ты явился к нам в пору нужды до тебя». И он рассказал ему о случае с девушкой и сказал: «Если ты вылечишь и исцелишь ее от бесноватости, тебе будет от меня все, что ты потребуешь». И когда царевич услыхал слова царя, он сказал: «Да возвеличит Аллах царя! Опиши мне все, что ты видел в ней бесноватого, и расскажи, сколько дней назад приключилось с нею это беснование и как ты захватил ее с конем и мудрецом». И царь рассказал ему об этом деле с начала до конца и потом сказал: «Мудрец в тюрьме». А царевич спросил: «О счастливый царь, что же ты сделал с конем, который был с нею?» - «О юноша, - ответил царь, - он у меня до сих пор хранится в одной из комнат». И царевич сказал себе: «Лучше всего, по-моему, осмотреть коня и увидеть его прежде всего; если он цел и с ним ничего не случилось, тогда исполнилось все, что я хочу; а если я увижу, что движения его прекратились, я придумаю хитрость, чтобы освободить себя».
И потом он обратился к царю и сказал: «О царь, мне следует посмотреть упомянутого коня, может быть я найду в нем что-нибудь, что мне поможет исцелить девушку». - «С любовью и охотой!» - ответил царь, и затем он поднялся и, взяв царевича за руку, привел его к коню. И царевич стал ходить вокруг коня и проверять его, смотря, в каком он состоянии, и увидел, что конь цел и что с ним ничего не случилось. И тогда царевич сильно обрадовался и воскликнул: «Да возвеличит Аллах царя! Я хочу войти к девушке и посмотреть, что с нею, и я прошу Аллаха и надеюсь, что излечение придет через мои руки при помощи коня, если захочет Аллах великий». И затем он велел стеречь коня.
И царь пошел с ним в комнату, где была девушка, и царевич, войдя к ней, увидел, что она бьется и падает, как обычно, но она не была бесноватая и делала это для того, чтобы никто к ней не приближался.
И, увидев ее в таком состоянии, царевич сказал ей: «С тобой не будет беды, о искушение людей». И затем он стал говорить с нею осторожно и ласково и дал ей узнать себя. И когда царевна узнала его, она вскричала великим криком, и ее покрыло беспамятство, так сильна была радость, которую она испытала. А царь подумал, что этот припадок оттого, что она его испугалась. И царевич приложил рот к ее уху и сказал: «О искушение людей, сохрани мою кровь и твою кровь от пролития и будь терпеливой и стойкой; поистине, вот место, где нужны терпение и умелый расчет в хитростях, чтобы мы освободились от этого притеснителя-царя. А хитрость в том, что я выйду к нему и скажу: „Ее болезнь - от духа из джиннов, и я тебе ручаюсь за ее излечение“. И я поставлю ему условие, чтобы он расковал на тебе цепи, и тогда этот дух оставит тебя; и когда царь войдет к тебе, говори с ним хорошими словами, чтобы он видел, что ты вылечилась при моей помощи, тогда исполнится все то, чего мы хотим». И девушка сказала: «Слушаю и повинуюсь!» И потом царевич вышел от нее и пошел к царю, веселый, и радостный, и сказал: «О счастливый царь, кончились, по твоему счастью, ее болезни и ее лечение, и я вылечил ее для тебя. Поднимайся же и войди к ней, и смягчи твоя слова, и обращайся с ней бережно и обещай ей то, что ее обрадует, - тогда исполнится все то, чего ты от нее хочешь…»
И Шахразаду застигло утро, и ода прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят семидесятая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот семидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царевич представился мудрецом, он вошел к девушке и дал ей узнать себя и рассказал ей о замысле, который он применит, и царевна сказала: «Слушаю и повинуюсь!» А потом царевич вышел от нее и отправялся к царю и сказал ему: «Поднимайся, иди к ней! Смягчи свои слова и пообещай ей то, что ее обрадует, тогда исполнится все, что ты от нее хочешь».
И царь вошел к девушке, и та, увидав царя, поднялась и поцеловала перед ним землю и сказала: «Добро пожаловать!» И царь сильно обрадовался этому, а затем он велел невольницам и евнухам заботливо прислуживать девушке и отвести ее в баню и приготовить для нее украшения и одежды. И невольницы вошли к царевне и приветствовали ее, и она ответила на их привет нежнейшим языком и наилучшими словами, а потом ее одели в платья из одежд царей и надели ей на шею ожерелье из драгоценных камней.
И царевну повели в баню и прислуживали ей и затем ее вывели из бани, подобную полной луне. И, придя к царю, она приветствовала его и поцеловала перед ним землю. И царя охватила при этом великая радость, и он сказал царевичу: «Все это по твоему благословению, да умножит Аллах для нас твои дуновения!» - «Она вполне исцелится и ее дело завершится, сказал царевич, - если ты выйдешь со всеми, кто есть у тебя из телохранителей и воинов, на то место, где ты нашел ее, и пусть с тобой будет конь из эбенового дерева, который был с нею: я заговорю там ее духа, заточу его и убью, и он никогда к ней не вернется». И царь отвечал ему: «С любовью и охотой!» И затем вынесли эбенового коня на тот луг, где нашли девушку, коня и персидского мудреца.
А потом царь и его войска сели на коней, и царь взял девушку с собою, и люди не знали, что он хочет делать. А когда все достигли того луга, царевич, который представился мудрецом, велел поставить девушку и коня далеко от царя и воинов, насколько достает взгляд, и сказал царю: «С твоего разрешения, я зажгу куренья и прочту заклинания и заточу здесь духа, чтобы он никогда к ней не возвращался; а потом я сяду на эбенового коня и посажу девушку сзади, - и когда я это сделаю, конь задвигается и поедет, и я доеду до тебя, и дело будет окончено. И после этого делай с нею что хочешь». И когда царь услышал его слова, он сильно обрадовался. А потом царевич сел на коня в поместил девушку сзади (а царь и все воины смотрели на него) и прижал ее к себе и затянул на ней веревки и после этого повернул винт подъема - и конь поднялся с ним в воздух, и воины смотрели на царевича, тока он не скрылся с их глаз.
И царь провел полдня, ожидая его возвращения, но царевич не вернулся, и царь потерял надежду и стал раскаиваться великим раскаянием и жалел о разлуке с девушкой, а потом он вернулся с войсками к себе в город.
Вот что было с ним. Что же касается царевича, то он направился к городу своего отца, радостный и довольный, и летел до тех пор, пока не опустился на его дворец. И он поселил девушку во дворце и успокоился насчет нее, а потом он пошел к своему отцу и матери и приветствовал их и осведомил о прибытии девушки, и они сильно обрадовались этому. И вот то, что было с царевичем, конем и девушкой.
Что же касается царя румов, то, возвратившись в свой город, он замкнулся у себя во дворце, печальный и грустный. И вошли к нему его везири, «я стало утешать его, и говорили: „Тот, кто взял девушку, - колдун, и слава Аллаху, который спас тебя от его колдовства и коварства“. И они не оставляли царя, пока тот не забыл невольницу. Что же касается царевича, то он устроил великие пиры для жителей города…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят первая ночь
Когда же настала триста семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич устроил великие пиры для жителей города, и провели они, празднуя, целый месяц, а затем царевич вошел к девушке, и они обрадовались друг другу великою радостью. И вот то, что было с ними. А его отец сломал коня из эбенового дерева и прекратил его движения.
А потом царевич написал письмо отцу девушки и упомянул в нем о ее обстоятельствах и рассказал, что он женился на ней и она находится у него в наилучшем положении. Он послал царю письмо с посланным и послал с ним подарки и дорогие редкости. И когда посланный достиг города отца девушки, то есть Сана в Йемене, он доставил письмо и подарки этому царю. А тот, прочитав письмо, сильно образовался и принял подарки я оказал уважение посланному, а потом он приготовил роскошный подарок для своего зятя, сына царя, и послал ему его с тем посланным. И посланный возвратился с подарком к царевичу и осведомил его о том, что царь, отец девушки, обрадовался, когда дошло до него сведение о его дочери, и его охватило великое веселье.
И царь стал каждый год писать своему зятю и одарять его, и они продолжали так делать, пока не скончался царь, отец юноши, и тот не взял власть после него в царстве. И был он справедлив к подданным и шел с ними путем, угодным Аллаху. И подчинились ему страны, и повиновались ему рабы, и жили они сладостнейшей и самой здоровой жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, разрушающая дворцы и населяющая могилы. Да будет же хвала живому, неумирающему, в чьей руке видимое и невидимое царство!
Восточная сказка
Жил в древние времена великий царь. Было у него три дочери, подобные полным лунам, и сын, ловкий как газель и прекрасный как летнее утро.
Однажды пришли на царский двор три чужеземца. Один нёс золотого павлина, другой — медную трубу, а у третьего был конь из слоновой кости и чёрного дерева.
Что это за вещи? — спросил царь.
Тот, у кого есть золотой павлин, — ответил первый чужеземец, — всегда будет знать, который час. Как только пройдёт час дня или ночи, птица хлопает крыльями и кричит.
Тот, у кого есть медная труба, — молвил второй, — не должен ничего бояться. Неприятель ещё будет далеко, а труба сама затрубит и предупредит всех об опасности.
А третий чужеземец сказал:
Тот, у кого есть конь из чёрного дерева, попадёт в любую страну, куда ему только вздумается.
Не поверю я вам, пока сам не испытаю этих вещей, — ответил царь.
Близился полдень, солнце стояло прямо над головой, тут павлин захлопал крыльями и закричал. В этот миг в ворота дворца вошёл проситель. Труба вдруг ни с того ни с сего затрубила. Царь приказал обыскать пришельца, и слуги нашли у него под одеждой меч. Пришелец сознался, что хотел убить царя.
Это очень полезные вещи, — обрадовался царь. — Что вы хотите получить за них?
Дай мне в жёны твою дочь, — попросил первый чужеземец.
Я тоже хочу жениться на царевне, — сказал второй.
Царь, не раздумывая, взял у них павлина и трубу и отдал им в жёны своих дочерей.
Тут подошёл к царю третий чужеземец, владелец коня из чёрного дерева.
О владыка, — молвил он с поклоном, — возьми себе коня и дай мне в жёны третью царевну.
Не спеши, — сказал царь. — Мы ещё не испытали твоего коня. В это время подошёл сын царя и сказал отцу:
Позволь мне сесть на этого коня и испытать его.
Испытывай его, как хочешь, — ответил царь.
Царевич вскочил на коня, пришпорил его, дёрнул за узду, но конь стоял как вкопанный.
Ты что, из ума выжил, несчастный?! — закричал царь на чужеземца. — Да как ты посмел обмануть владыку? Убирайся прочь со своим конём, не то прикажу бросить тебя в темницу.
Но чужеземец не смутился. Он подошёл к царевичу и показал ему небольшую кнопку из слоновой кости, которая была у коня на шее с правой стороны.
Нажми на эту кнопку, — сказал он царевичу.
Царевич нажал на кнопку, и вдруг конь поднялся к облакам и полетел быстрее ветра. Он поднимался всё выше и выше, и наконец царевич совсем потерял из виду землю. У него закружилась голова, он должен был обеими руками обхватить коня за шею, чтобы не упасть. Царевич уже жалел, что сел на коня и мысленно прощался с жизнью.
Но тут он заметил, что у коня на шее с левой стороны точь-в-точь такая же кнопка. Царевич нажал на неё, — конь полетел медленнее и стал опускаться. Тогда царевич снова нажал кнопку с правой стороны, — конь опять стрелой полетел ввысь и мчался словно вихрь над облаками. Царевич обрадовался, что он открыл тайну коня и может им управлять. Возбуждённый быстрой ездой на волшебном коне, царевич стал то опускаться, то подниматься. Он испытывал такое наслаждение от полёта, какого до сих пор не довелось познать никому из смертных.
Когда царевич устал, он нажал кнопку с левой стороны и начал опускаться. Он опускался весь день, пока наконец не увидел землю.
Это был чужой край, с озёрами и быстрыми потоками, с зелёными лесами, где водилось много разной дичи, а посреди страны стоял чудесный город с белыми дворцами и кипарисовыми рощами.
Царевич опускался всё ниже и ниже и наконец направил коня ко дворцу, построенному из золотых кирпичей. Дворец стоял вдали от города среди розовых садов. Царевич опустился на крышу дворца и слез с коня. Он удивился, что кругом так тихо, словно всё вымерло. Не слышно было никакого шума, ничто не нарушало тишины. Царевич решил здесь переночевать, а утром отправиться домой. Он уселся поудобнее и стал смотреть, как ночь окутывает кроны деревьев.
Так сидел он, опершись о ноги деревянного коня, и смотрел вниз. Вдруг заметил он свет в розовом саду. Царевичу показалось, что звезда спустилась в сад, она приближалась всё ближе, росла, распалась на десять огней, и тут царевич разглядел прекрасных невольниц в серебряных покрывалах со светильниками в руках.
Они окружали девушку, такую красавицу, что стоило царевичу взглянуть на неё, как сердце у него замерло. Девушки вошли во дворец, и тут же окна осветились ярким светом, заиграла прекрасная музыка, а воздух наполнился чудесным запахом ладана и амбры.
Царевич не мог совладать с собой, он размотал свой тюрбан и спустился по нему вниз к окну, из которого лился самый яркий свет. Через окно он влез в комнату, где сидели девушки. Они с криком разбежались, и только самая прекрасная не двинулась с места, словно он приворожил её. Она не могла отвести глаз от лица царевича. Любовь нежданно расцвела в их сердцах.
Они рассказали друг другу о себе. Красавица сказала царевичу, что она дочь царя. Этот дворец царь построил для неё, чтобы ей было где повеселиться, когда ей станет скучно в доме своего отца.
А тем временем девушки из свиты царевны прибежали во дворец, разбудили царя и закричали:
Царь, помоги! Злой дух влетел через окно к царевне и не отпускает её от себя.
Царь не стал мешкать. Он прицепил меч к поясу и побежал во дворец к царевне.
Он ворвался в её комнату, думая, что увидит свою плачущую дочь в когтях ужасного джинна. Но вместо этого он застал её за беседой с прекрасным юношей. Девушка весело улыбалась ему. Тут царя охватила ярость.
Он бросился с обнаженным мечом на чужеземца, но царевич тоже обнажил свой меч. Царь не решился вступить в поединок с ловким, полным сил юношей и опустил свой меч.
Ты человек или джинн? — крикнул он.
Я такой же человек, как и ты, — ответил юноша. — Я сын царя и прошу тебя дать мне в жёны свою дочь. А если не дашь, так я её сам возьму. Царь удивился, услышав эти смелые слова:
Он вошёл к царевне, поклонился ей до земли и сказал:
Только попробуй, — воскликнул он. — В городе стоит моё войско.
Я одолею всех твоих воинов.
Не думал царевич, что царь поймает его на слове.
Ладно, — сказал царь, — я дам тебе в жёны царевну только тогда, когда ты сразишься в поле с сорока тысячами всадников.
Царевичу было стыдно сознаться перед царевной, что ему это не под силу, и он сказал царю, что завтра же сразится с его войском. Царь предложил царевичу переночевать в его дворце, и все трое направились туда. Во дворце каждый по-своему дожидался утра. В это утро должно было решиться, станет ли молодой чужеземец зятем царя.
Царевич тут же уснул как убитый: его утомил стремительный полёт над облаками.
Царь долго ворочался на своём ложе, прежде чем уснуть: боялся он, что его воины убьют царевича, и он лишится милого зятя. Царевна всю ночь не сомкнула глаз, так страшно ей было за своего возлюбленного.
Как только взошло солнце, в поле за городом выстроилось сорок тысяч всадников, готовых к бою. Царь приказал привести для царевича самого лучшего коня из царских конюшен, но царевич вежливо поблагодарил его и сказал, что он сядет только на своего коня.
А где же твой конь? — спросил царь.
На крыше дворца царевны, — ответил царевич.
Царь подумал, что царевич смеётся над ним: как мог конь попасть на крышу? Но царевич настаивал на своём, и царю ничего другого не оставалось, как послать своих слуг на крышу за конём. Вскоре двое сильных слуг вернулись и принесли коня. Он был так красив, что царь и его приближенные от удивления разинули рты. Но ещё больше удивились они, когда увидели, что конь этот сделан из дерева.
Ну, на этом коне тебе не справиться с моим войском, — сказал царь.
Царевич ни слова не ответил, вскочил на волшебного коня, нажал кнопку с правой стороны, и конь стрелой взвился в воздух. Не успели царь и воины опомниться, как конь с царевичем были уже так высоко, что казались крошечной ласточкой в небесной синеве.
Ждали-ждали они, но всадник на волшебном коне не возвращался. Царь отправился во дворец и рассказал царевне о том, что случилось. Царевна зарыдала; она сказала отцу, что не станет жить без своего возлюбленного, и отправилась во дворец из золотых кирпичей. Там она заперлась, ничего не ела, не спала и всё только горевала о своём царевиче. Отец уговаривал её выбросить из головы молодого чужеземца.
Ведь это всё равно не царевич, а колдун, разве кто другой может летать по воздуху, — говорил царь.
Но сколько он ни убеждал, ни упрашивал, царевна была безутешна и тяжело заболела с тоски.
А тем временем царевич на волшебном коне поднялся так высоко, что потерял из виду землю. Он наслаждался полётом и всё же тосковал по прекрасной царевне.Но юноша решил, что вернётся он к ней только после того, как повидается со своим отцом, который наверное не спит от горя и забот о своём сыне и разыскивает его по всей стране. Царевич летел, летел, пока не увидел внизу башни родного города. Он опустился на крышу царского дворца, слез с коня и побежал прямо к отцу.
Как обрадовались все, когда увидали, что царевич жив и здоров! Он рассказал отцу о том, как научился управлять конём, как попал в далёкую чужую страну и влюбился там в царевну. А потом он спросил, что стало с владельцем волшебного коня, с тем чужеземцем, который хотел в награду взять себе в жёны царскую дочь.
Этого проходимца бросили в тюрьму, потому что ты пропал по его вине, — сказал царь.
Ты бросил его в темницу за то, что он подарил нам такую чудесную вещь? — воскликнул царевич. — Ведь он скорее заслуживает того, чтобы весь двор упал перед ним ниц.
Царь тотчас велел выпустить чужеземца из тюрьмы и пожаловал ему самое высокое придворное звание.
Чужеземец вежливо поблагодарил его за эту честь, но в глубине души затаил обиду. Ему хотелось жениться на царевне, а он её не получил. Но колдун ничем себя не выдал и ждал случая, чтобы отомстить.
Вскоре царевичу наскучил родной дом. Он не находил себе покоя и тосковал по царевне из далёкой чужой страны. Напрасно царь умолял сына не подвергать себя опасности: царевич не послушался. Однажды он вскочил на коня из чёрного дерева и улетел. Он летел, летел, пока не очутился в той чужой стране. Царевич опять опустился на крышу дворца из золотых кирпичей, что стоял посреди розовых садов.
Царевна лежала в своей комнате, бледная и осунувшаяся, кругом была тишина. Но тут кто-то отдернул полог, — в комнату вошёл ее возлюбленный. Всю болезнь с царевны как рукой сняло. Сияя, вскочила она со своего ложа и бросилась на шею царевичу.
Хочешь, поедем со мной в моё царство? — спросил царевич. Девушка кивнула, и не успели испуганные служанки опомниться, как царевич взял её на руки и вынес на крышу дворца. Там посадил он её на волшебного коня, вскочил ему на спину и нажал на кнопку с правой стороны. И вот они уже летели над облаками, прижавшись друг к другу, опьяненные встречей и очарованные волшебным полетом.
Внизу, во дворце из золотых кирпичей, поднялась тревога, слуги позвали царя, но было поздно. Царь рвал на себе волосы и оплакивал пропавшую дочь. Он думал, что ему не суждено больше её увидеть.
А царевич с царевной летели и летели и даже не вспомнили о старом царе. Наконец очутились они над городом, где правил отец царевича, и опустились на землю в одном из царских садов. Царевич спрятал царевну в беседку, вокруг которой цвели лилии, нарциссы, благоухал жасмин; деревянного коня он поставил рядом, а сам пошёл к отцу.
Все обрадовались, что царевич снова вернулся домой, а царь чуть не потерял разум от счастья. Царевич рассказал ему, что он привёз прекрасную невесту, и попросил у отца разрешения жениться на ней. Царь думал, что если царевич женится, то уж навсегда оставит эти бешеные скачки по воздуху. Поэтому он тут же согласился отпраздновать свадьбу.
Жители начали украшать город, повсюду шли приготовления к роскошной свадьбе.
В сад, где была спрятана царевна, царевич послал певиц и девушек с арфами. Он приказал выпустить туда тысячу соловьев, чтобы они скрасили ей ожидание.А чужеземец, владелец волшебного коня, затаил в сердце страшный гнев и чуть не задохнулся от злости, увидев праздничные приготовления. Чтобы не смотреть на всё это, он стал бродить по царским садам. И случилось, что он подошёл к беседке, окружённой жасмином и нарциссами. Там заметил он своего коня. Мудрец заглянул в беседку и увидел девушку редкой красоты. Чужеземец сразу догадался, что это невеста царевича, и решил, что теперь он сможет отомстить всем за обиду и за то, что у него отобрали коня.
Он вошёл к царевне, поклонился ей до земли и сказал:
Царевич, мой повелитель, послал меня сюда, чтобы я спрятал тебя в другое место. Здесь тебе угрожает опасность.
Царевна, взглянув на его безобразное лицо, испугалась. Мудрец сразу заметил это и сказал:
Царевич очень ревнив, поэтому он послал за тобой меня, самого некрасивого из своих друзей, чтобы я не пришёлся тебе по сердцу.
Царевна улыбнулась. Ей было приятно, что царевич боится за неё. Она протянула руку безобразному чужеземцу и вышла с ним из беседки. Мудрец подвёл девушку к волшебному коню и сказал:
Садись на коня. Царевич хотел, чтобы ты ехала на нём.
Царевна влезла на коня, мудрец сел сзади, нажал кнопку с правой стороны, и конь взлетел в воздух так быстро, что тут же исчез из виду.
Через некоторое время царевна, встревоженная тем, что они летят всё быстрее и быстрее, спросила:
Разве царские сады такие огромные, что мы должны так долго лететь? Тут отвратительный урод злобно рассмеялся и сказал царевне:
Так знай же, что я великий волшебник. Я сам сделал этого коня и увёз тебя, чтобы отомстить царевичу.
Волшебник стал хвастаться своим могуществом.
Если я захочу, — говорил он, — так все звёзды опустятся мне на голову, как осы на спелую сливу.
Это он уже выдумал, но царевне было всё равно: услышав его первые слова, она потеряла сознание.
А тем временем в сад направилась пышная процессия во главе с царевичем, чтобы отвести царевну в царский дворец, где ей приготовили свадебный наряд. Царевич очень удивился, что не слышно музыки и пения соловьев. Он оставил свиту и побежал к беседке, в которой была спрятана царевна. Но беседка была пуста. Вне себя от ужаса выбежал он в сад и тут только заметил, что конь из чёрного дерева тоже исчез. Царевич звал царевну, обыскал заросли жасмина, но её и след простыл. Тут одна из девушек-арфисток, которых послал он в сад, рассказала ему, что за царевной приходил чужой человек и что он улетел с ней на чудесном коне. Когда девушка описала царевичу внешность этого человека, он узнал в нем владельца волшебного коня. Царевич понял, что чужеземец отомстил ему за обиду. От горя он чуть не лишился разума, проклинал волшебника и свою злую судьбу, смотрел вверх, надеясь увидеть в облаках коня с царевной. Но даже если бы царевич увидел его, то всё равно не смог бы ничего сделать.
Царевна была далеко, далеко. Вечером чужеземец направил коня к земле, они опустились на зелёный луг, через который протекала река. Здесь он решил отдохнуть. И случилось так, что как раз в это время возвращался с охоты царь той страны. Он заметил старика и девушку и приказал своей свите остановиться. Царь начал расспрашивать, что они за люди и как попали в его страну.
Я догадываюсь по твоему виду и по свите, которая окружает тебя, что передо мной царь, — сказал мудрец. — Так прости же, что я и моя сестра сидим на твоём лугу. Мы очень утомились после долгого пути.
О царь! Он лжёт, — воскликнула царевна. — Я не сестра ему. Он насильно увёз меня. Спаси меня, о господин, и я буду благодарна тебе до смерти.Царь тут же приказал связать безобразного волшебника и приготовить для царевны носилки. Потом он стал рассматривать коня из чёрного дерева. Ему понравилась искусная работа и узоры из слоновой кости, но ни безобразный мудрец, ни царевна не открыли ему тайны волшебного коня. Царь велел отнести коня в царский дворец. Он проводил туда царевну и приказал отвести для неё самые красивые покои. А злого волшебника, похитившего царевну, царские слуги бросили в тюрьму.
Казалось, что царевна избежала опасности. Но она попала из огня да в полымя. Царь страстно полюбил её и никуда не выпускал из дворца. Вскоре он сказал девушке, что хочет на ней жениться.
Тем временем царевич, её настоящий жених, переодетый в простую одежду, ходил из города в город, из страны в страну и всюду расспрашивал о безобразном старике, о прекрасной девушке и о коне из чёрного дерева; но никто не мог рассказать ему о них. Долго он так ходил, и прошло много месяцев, пока наконец счастье не улыбнулось ему. В одном из городов на рынке купцы рассказывали о том, как царь соседней страны, возвращаясь с охоты, заметил на лугу прекрасную девушку. Он освободил её из рук старого урода и страстно влюбился в неё. Во всём этом нет ничего удивительного. Но деревянный конь — поистине чудо из чудес: он украшен слоновой костью, и его нельзя отличить от живого.
Как только царевич услышал об этом, сердце у него в груди подскочило от радости, и он тут же отправился в соседнюю страну. Шёл он целую ночь, а потом день и ещё одну ночь и пришёл, наконец, в царскую столицу. А в городе только и разговоров было, что о прекрасной девушке, которую безумно полюбил царь. Но люди рассказывали, что девушка та не в своем уме. Царь сделал всё, чтобы вылечить ее, но никакие средства не помогли.
Царевич не мешкая направился в царский дворец и приказал доложить о себе как об искусном лекаре из далёкой страны, который может вылечить любой недуг. Царь обрадовался и рассказал ему о том, как он нашёл царевну и как она теперь не ест, не спит, никого к себе не подпускает, рвёт в клочья дорогие покрывала и разбивает вдребезги чудесные зеркала и кубки.
Царевич выслушал его и сказал:
Прежде чем начать лечение царевны, я должен взглянуть на того коня из чёрного дерева.
Царь приказал принести коня во двор, и царевич внимательно осмотрел его. А когда юноша увидел, что конь цел и что с ним ничего не случилось, и, главное, обе кнопки на месте, он сказал царю:
Приставь стражу к этому коню, а меня проводи к больной девушке.
Царь проводил его до комнаты царевны. Царевич попросил не мешать ему и один вошёл к своей невесте. Как только девушка взглянула на него, она мигом узнала в переодетом лекаре своего возлюбленного. От радости царевна чуть и вправду не лишилась рассудка. Царевич рассказал ей, что она должна делать, чтобы он смог её освободить, и вернулся к царю.
О царь, — сказал он. — Девушке уже лучше, но чтобы она совсем исцелилась, я должен прочесть ещё одно заклинание. Прикажи принести коня на тот луг, где ты нашёл девушку. И пусть твои слуги приведут туда царевну.
Царь, обрадованный тем, что чужеземный лекарь вылечит его невесту, сделал всё, о чём просил его царевич. Конь уже стоял на лугу за городом, слуги привели туда царевну. Сам царь, окружённый придворными, явился туда и ждал, что будет делать лекарь.
Царевич посадил царевну на волшебного коня, сел сзади неё и нажал кнопку на шее коня с правой стороны. И тут случилось то, чего никто не ждал. Кто бы мог подумать, что деревянный конь стрелой взовьётся в воздух, словно крылатая птица, и тут же поднимется до облаков. Пока перепуганный царь опомнился и приказал воинам натянуть тетиву и стрелять по беглецам, волшебный конь уже был так высоко, что казался крошечной мошкой.
А царевич с царевной уже не думали о бедном влюблённом царе и радовались тому, что судьба снова соединила их. Они летели над горами и долинами, пока наконец не очутились на родине царевича. Тут же они справили пышную свадьбу, на которую со своей свитой прибыл и отец царевны. Он простил их, увидев, как они любят друг друга, и решил про себя, что его дочь счастливо вышла замуж. И снова весь город был празднично украшен. Люди пировали и веселились много ночей подряд. Ясная луна радовалась их счастью, выглядывая из небесных окон, а внизу под ней вся земля покрылась цветами жасмина.
После свадьбы царевич захотел прокатиться на волшебном коне. Он искал его повсюду, но не нашёл. Старый царь приказал сломать коня, чтобы сын уже никогда не смог подняться в поднебесье. Царевичу было жаль коня из чёрного дерева, но он вскоре забыл о нем: и без коня юноша был счастлив. А когда много лет спустя он рассказал своим детям о волшебном коне, они не поверили ему и подумали, что это чудесная сказка.
Жил в древние времена великий царь. Было у него три дочери, подобные полным лунам, и сын, ловкий как газель и прекрасный как летнее утро.
Однажды пришли на царский двор три чужеземца. Один нёс золотого павлина, другой - медную трубу, а у третьего был конь из слоновой кости и чёрного дерева.
Что это за вещи? - спросил царь.
Тот, у кого есть золотой павлин, - ответил первый чужеземец, - всегда будет знать, который час. Как только пройдёт час дня или ночи, птица хлопает крыльями и кричит.
Тот, у кого есть медная труба, - молвил второй, - не должен ничего бояться. Неприятель ещё будет далеко, а труба сама затрубит и предупредит всех об опасности.
А третий чужеземец сказал:
Тот, у кого есть конь из чёрного дерева, попадёт в любую страну, куда ему только вздумается.
Не поверю я вам, пока сам не испытаю этих вещей, - ответил царь.
Близился полдень, солнце стояло прямо над головой, тут павлин захлопал крыльями и закричал. В этот миг в ворота дворца вошёл проситель. Труба вдруг ни с того ни с сего затрубила. Царь приказал обыскать пришельца, и слуги нашли у него под одеждой меч. Пришелец сознался, что хотел убить царя.
Это очень полезные вещи, - обрадовался царь. - Что вы хотите получить за них?
Дай мне в жёны твою дочь, - попросил первый чужеземец.
Я тоже хочу жениться на царевне, - сказал второй.
Царь, не раздумывая, взял у них павлина и трубу и отдал им в жёны своих дочерей.
Тут подошёл к царю третий чужеземец, владелец коня из чёрного дерева.
О владыка, - молвил он с поклоном, - возьми себе коня и дай мне в жёны третью царевну.
Не спеши, - сказал царь. - Мы ещё не испытали твоего коня. В это время подошёл сын царя и сказал отцу:
Позволь мне сесть на этого коня и испытать его.
Испытывай его, как хочешь, - ответил царь.
Царевич вскочил на коня, пришпорил его, дёрнул за узду, но конь стоял как вкопанный.
Ты что, из ума выжил, несчастный?! - закричал царь на чужеземца. - Да как ты посмел обмануть владыку? Убирайся прочь со своим конём, не то прикажу бросить тебя в темницу.
Но чужеземец не смутился. Он подошёл к царевичу и показал ему небольшую кнопку из слоновой кости, которая была у коня на шее с правой стороны.
Нажми на эту кнопку, - сказал он царевичу.
Царевич нажал на кнопку, и вдруг конь поднялся к облакам и полетел быстрее ветра. Он поднимался всё выше и выше, и наконец царевич совсем потерял из виду землю. У него закружилась голова, он должен был обеими руками обхватить коня за шею, чтобы не упасть. Царевич уже жалел, что сел на коня и мысленно прощался с жизнью.
Но тут он заметил, что у коня на шее с левой стороны точь-в-точь такая же кнопка. Царевич нажал на неё, - конь полетел медленнее и стал опускаться. Тогда царевич снова нажал кнопку с правой стороны, - конь опять стрелой полетел ввысь и мчался словно вихрь над облаками. Царевич обрадовался, что он открыл тайну коня и может им управлять. Возбуждённый быстрой ездой на волшебном коне, царевич стал то опускаться, то подниматься. Он испытывал такое наслаждение от полёта, какого до сих пор не довелось познать никому из смертных.
Когда царевич устал, он нажал кнопку с левой стороны и начал опускаться. Он опускался весь день, пока наконец не увидел землю.
Это был чужой край, с озёрами и быстрыми потоками, с зелёными лесами, где водилось много разной дичи, а посреди страны стоял чудесный город с белыми дворцами и кипарисовыми рощами.
Царевич опускался всё ниже и ниже и наконец направил коня ко дворцу, построенному из золотых кирпичей. Дворец стоял вдали от города среди розовых садов. Царевич опустился на крышу дворца и слез с коня. Он удивился, что кругом так тихо, словно всё вымерло. Не слышно было никакого шума, ничто не нарушало тишины. Царевич решил здесь переночевать, а утром отправиться домой. Он уселся поудобнее и стал смотреть, как ночь окутывает кроны деревьев.
Так сидел он, опершись о ноги деревянного коня, и смотрел вниз. Вдруг заметил он свет в розовом саду. Царевичу показалось, что звезда спустилась в сад, она приближалась всё ближе, росла, распалась на десять огней, и тут царевич разглядел прекрасных невольниц в серебряных покрывалах со светильниками в руках.
Они окружали девушку, такую красавицу, что стоило царевичу взглянуть на неё, как сердце у него замерло. Девушки вошли во дворец, и тут же окна осветились ярким светом, заиграла прекрасная музыка, а воздух наполнился чудесным запахом ладана и амбры.
Царевич не мог совладать с собой, он размотал свой тюрбан и спустился по нему вниз к окну, из которого лился самый яркий свет. Через окно он влез в комнату, где сидели девушки. Они с криком разбежались, и только самая прекрасная не двинулась с места, словно он приворожил её. Она не могла отвести глаз от лица царевича. Любовь нежданно расцвела в их сердцах.
Они рассказали друг другу о себе. Красавица сказала царевичу, что она дочь царя. Этот дворец царь построил для неё, чтобы ей было где повеселиться, когда ей станет скучно в доме своего отца.
А тем временем девушки из свиты царевны прибежали во дворец, разбудили царя и закричали:
Царь, помоги! Злой дух влетел через окно к царевне и не отпускает её от себя.
Царь не стал мешкать. Он прицепил меч к поясу и побежал во дворец к царевне.
Он ворвался в её комнату, думая, что увидит свою плачущую дочь в когтях ужасного джинна. Но вместо этого он застал её за беседой с прекрасным юношей. Девушка весело улыбалась ему. Тут царя охватила ярость.
Он бросился с обнаженным мечом на чужеземца, но царевич тоже обнажил свой меч. Царь не решился вступить в поединок с ловким, полным сил юношей и опустил свой меч.
Ты человек или джинн? - крикнул он.
Я такой же человек, как и ты, - ответил юноша. - Я сын царя и прошу тебя дать мне в жёны свою дочь. А если не дашь, так я её сам возьму. Царь удивился, услышав эти смелые слова:
Только попробуй, - воскликнул он. - В городе стоит моё войско.
Я одолею всех твоих воинов.
Не думал царевич, что царь поймает его на слове.
Ладно, - сказал царь, - я дам тебе в жёны царевну только тогда, когда ты сразишься в поле с сорока тысячами всадников.
Царевичу было стыдно сознаться перед царевной, что ему это не под силу, и он сказал царю, что завтра же сразится с его войском. Царь предложил царевичу переночевать в его дворце, и все трое направились туда. Во дворце каждый по-своему дожидался утра. В это утро должно было решиться, станет ли молодой чужеземец зятем царя.
Царевич тут же уснул как убитый: его утомил стремительный полёт над облаками.
Царь долго ворочался на своём ложе, прежде чем уснуть: боялся он, что его воины убьют царевича, и он лишится милого зятя. Царевна всю ночь не сомкнула глаз, так страшно ей было за своего возлюбленного.
Как только взошло солнце, в поле за городом выстроилось сорок тысяч всадников, готовых к бою. Царь приказал привести для царевича самого лучшего коня из царских конюшен, но царевич вежливо поблагодарил его и сказал, что он сядет только на своего коня.
А где же твой конь? - спросил царь.
На крыше дворца царевны, - ответил царевич.
Царь подумал, что царевич смеётся над ним: как мог конь попасть на крышу? Но царевич настаивал на своём, и царю ничего другого не оставалось, как послать своих слуг на крышу за конём. Вскоре двое сильных слуг вернулись и принесли коня. Он был так красив, что царь и его приближенные от удивления разинули рты. Но ещё больше удивились они, когда увидели, что конь этот сделан из дерева.
Ну, на этом коне тебе не справиться с моим войском, - сказал царь.
Царевич ни слова не ответил, вскочил на волшебного коня, нажал кнопку с правой стороны, и конь стрелой взвился в воздух. Не успели царь и воины опомниться, как конь с царевичем были уже так высоко, что казались крошечной ласточкой в небесной синеве.
Ждали-ждали они, но всадник на волшебном коне не возвращался. Царь отправился во дворец и рассказал царевне о том, что случилось. Царевна зарыдала; она сказала отцу, что не станет жить без своего возлюбленного, и отправилась во дворец из золотых кирпичей. Там она заперлась, ничего не ела, не спала и всё только горевала о своём царевиче. Отец уговаривал её выбросить из головы молодого чужеземца.
Ведь это всё равно не царевич, а колдун, разве кто другой может летать по воздуху, - говорил царь.
Но сколько он ни убеждал, ни упрашивал, царевна была безутешна и тяжело заболела с тоски.
А тем временем царевич на волшебном коне поднялся так высоко, что потерял из виду землю. Он наслаждался полётом и всё же тосковал по прекрасной царевне.Но юноша решил, что вернётся он к ней только после того, как повидается со своим отцом, который наверное не спит от горя и забот о своём сыне и разыскивает его по всей стране. Царевич летел, летел, пока не увидел внизу башни родного города. Он опустился на крышу царского дворца, слез с коня и побежал прямо к отцу.
Как обрадовались все, когда увидали, что царевич жив и здоров! Он рассказал отцу о том, как научился управлять конём, как попал в далёкую чужую страну и влюбился там в царевну. А потом он спросил, что стало с владельцем волшебного коня, с тем чужеземцем, который хотел в награду взять себе в жёны царскую дочь.
Этого проходимца бросили в тюрьму, потому что ты пропал по его вине, - сказал царь.
Ты бросил его в темницу за то, что он подарил нам такую чудесную вещь? - воскликнул царевич. - Ведь он скорее заслуживает того, чтобы весь двор упал перед ним ниц.
Царь тотчас велел выпустить чужеземца из тюрьмы и пожаловал ему самое высокое придворное звание.
Чужеземец вежливо поблагодарил его за эту честь, но в глубине души затаил обиду. Ему хотелось жениться на царевне, а он её не получил. Но колдун ничем себя не выдал и ждал случая, чтобы отомстить.
Вскоре царевичу наскучил родной дом. Он не находил себе покоя и тосковал по царевне из далёкой чужой страны. Напрасно царь умолял сына не подвергать себя опасности: царевич не послушался. Однажды он вскочил на коня из чёрного дерева и улетел. Он летел, летел, пока не очутился в той чужой стране. Царевич опять опустился на крышу дворца из золотых кирпичей, что стоял посреди розовых садов.
Царевна лежала в своей комнате, бледная и осунувшаяся, кругом была тишина. Но тут кто-то отдернул полог, - в комнату вошёл ее возлюбленный. Всю болезнь с царевны как рукой сняло. Сияя, вскочила она со своего ложа и бросилась на шею царевичу.
Хочешь, поедем со мной в моё царство? - спросил царевич. Девушка кивнула, и не успели испуганные служанки опомниться, как царевич взял её на руки и вынес на крышу дворца. Там посадил он её на волшебного коня, вскочил ему на спину и нажал на кнопку с правой стороны. И вот они уже летели над облаками, прижавшись друг к другу, опьяненные встречей и очарованные волшебным полетом.
Внизу, во дворце из золотых кирпичей, поднялась тревога, слуги позвали царя, но было поздно. Царь рвал на себе волосы и оплакивал пропавшую дочь. Он думал, что ему не суждено больше её увидеть.
А царевич с царевной летели и летели и даже не вспомнили о старом царе. Наконец очутились они над городом, где правил отец царевича, и опустились на землю в одном из царских садов. Царевич спрятал царевну в беседку, вокруг которой цвели лилии, нарциссы, благоухал жасмин; деревянного коня он поставил рядом, а сам пошёл к отцу.
Все обрадовались, что царевич снова вернулся домой, а царь чуть не потерял разум от счастья. Царевич рассказал ему, что он привёз прекрасную невесту, и попросил у отца разрешения жениться на ней. Царь думал, что если царевич женится, то уж навсегда оставит эти бешеные скачки по воздуху. Поэтому он тут же согласился отпраздновать свадьбу.
Жители начали украшать город, повсюду шли приготовления к роскошной свадьбе.
В сад, где была спрятана царевна, царевич послал певиц и девушек с арфами. Он приказал выпустить туда тысячу соловьев, чтобы они скрасили ей ожидание.А чужеземец, владелец волшебного коня, затаил в сердце страшный гнев и чуть не задохнулся от злости, увидев праздничные приготовления. Чтобы не смотреть на всё это, он стал бродить по царским садам. И случилось, что он подошёл к беседке, окружённой жасмином и нарциссами. Там заметил он своего коня. Мудрец заглянул в беседку и увидел девушку редкой красоты. Чужеземец сразу догадался, что это невеста царевича, и решил, что теперь он сможет отомстить всем за обиду и за то, что у него отобрали коня.
Он вошёл к царевне, поклонился ей до земли и сказал:
Царевич, мой повелитель, послал меня сюда, чтобы я спрятал тебя в другое место. Здесь тебе угрожает опасность.
Царевна, взглянув на его безобразное лицо, испугалась. Мудрец сразу заметил это и сказал:
Царевич очень ревнив, поэтому он послал за тобой меня, самого некрасивого из своих друзей, чтобы я не пришёлся тебе по сердцу.
Царевна улыбнулась. Ей было приятно, что царевич боится за неё. Она протянула руку безобразному чужеземцу и вышла с ним из беседки. Мудрец подвёл девушку к волшебному коню и сказал:
Садись на коня. Царевич хотел, чтобы ты ехала на нём.
Царевна влезла на коня, мудрец сел сзади, нажал кнопку с правой стороны, и конь взлетел в воздух так быстро, что тут же исчез из виду.
Через некоторое время царевна, встревоженная тем, что они летят всё быстрее и быстрее, спросила:
Разве царские сады такие огромные, что мы должны так долго лететь? Тут отвратительный урод злобно рассмеялся и сказал царевне:
Так знай же, что я великий волшебник. Я сам сделал этого коня и увёз тебя, чтобы отомстить царевичу.
Волшебник стал хвастаться своим могуществом.
Если я захочу, - говорил он, - так все звёзды опустятся мне на голову, как осы на спелую сливу.
Это он уже выдумал, но царевне было всё равно: услышав его первые слова, она потеряла сознание.
А тем временем в сад направилась пышная процессия во главе с царевичем, чтобы отвести царевну в царский дворец, где ей приготовили свадебный наряд. Царевич очень удивился, что не слышно музыки и пения соловьев. Он оставил свиту и побежал к беседке, в которой была спрятана царевна. Но беседка была пуста. Вне себя от ужаса выбежал он в сад и тут только заметил, что конь из чёрного дерева тоже исчез. Царевич звал царевну, обыскал заросли жасмина, но её и след простыл. Тут одна из девушек-арфисток, которых послал он в сад, рассказала ему, что за царевной приходил чужой человек и что он улетел с ней на чудесном коне. Когда девушка описала царевичу внешность этого человека, он узнал в нем владельца волшебного коня. Царевич понял, что чужеземец отомстил ему за обиду. От горя он чуть не лишился разума, проклинал волшебника и свою злую судьбу, смотрел вверх, надеясь увидеть в облаках коня с царевной. Но даже если бы царевич увидел его, то всё равно не смог бы ничего сделать.
Царевна была далеко, далеко. Вечером чужеземец направил коня к земле, они опустились на зелёный луг, через который протекала река. Здесь он решил отдохнуть. И случилось так, что как раз в это время возвращался с охоты царь той страны. Он заметил старика и девушку и приказал своей свите остановиться. Царь начал расспрашивать, что они за люди и как попали в его страну.
Я догадываюсь по твоему виду и по свите, которая окружает тебя, что передо мной царь, - сказал мудрец. - Так прости же, что я и моя сестра сидим на твоём лугу. Мы очень утомились после долгого пути.
О царь! Он лжёт, - воскликнула царевна. - Я не сестра ему. Он насильно увёз меня. Спаси меня, о господин, и я буду благодарна тебе до смерти.Царь тут же приказал связать безобразного волшебника и приготовить для царевны носилки. Потом он стал рассматривать коня из чёрного дерева. Ему понравилась искусная работа и узоры из слоновой кости, но ни безобразный мудрец, ни царевна не открыли ему тайны волшебного коня. Царь велел отнести коня в царский дворец. Он проводил туда царевну и приказал отвести для неё самые красивые покои. А злого волшебника, похитившего царевну, царские слуги бросили в тюрьму.
Казалось, что царевна избежала опасности. Но она попала из огня да в полымя. Царь страстно полюбил её и никуда не выпускал из дворца. Вскоре он сказал девушке, что хочет на ней жениться.
Тем временем царевич, её настоящий жених, переодетый в простую одежду, ходил из города в город, из страны в страну и всюду расспрашивал о безобразном старике, о прекрасной девушке и о коне из чёрного дерева; но никто не мог рассказать ему о них. Долго он так ходил, и прошло много месяцев, пока наконец счастье не улыбнулось ему. В одном из городов на рынке купцы рассказывали о том, как царь соседней страны, возвращаясь с охоты, заметил на лугу прекрасную девушку. Он освободил её из рук старого урода и страстно влюбился в неё. Во всём этом нет ничего удивительного. Но деревянный конь - поистине чудо из чудес: он украшен слоновой костью, и его нельзя отличить от живого.
Как только царевич услышал об этом, сердце у него в груди подскочило от радости, и он тут же отправился в соседнюю страну. Шёл он целую ночь, а потом день и ещё одну ночь и пришёл, наконец, в царскую столицу. А в городе только и разговоров было, что о прекрасной девушке, которую безумно полюбил царь. Но люди рассказывали, что девушка та не в своем уме. Царь сделал всё, чтобы вылечить ее, но никакие средства не помогли.
Царевич не мешкая направился в царский дворец и приказал доложить о себе как об искусном лекаре из далёкой страны, который может вылечить любой недуг. Царь обрадовался и рассказал ему о том, как он нашёл царевну и как она теперь не ест, не спит, никого к себе не подпускает, рвёт в клочья дорогие покрывала и разбивает вдребезги чудесные зеркала и кубки.
Царевич выслушал его и сказал:
Прежде чем начать лечение царевны, я должен взглянуть на того коня из чёрного дерева.
Царь приказал принести коня во двор, и царевич внимательно осмотрел его. А когда юноша увидел, что конь цел и что с ним ничего не случилось, и, главное, обе кнопки на месте, он сказал царю:
Приставь стражу к этому коню, а меня проводи к больной девушке.
Царь проводил его до комнаты царевны. Царевич попросил не мешать ему и один вошёл к своей невесте. Как только девушка взглянула на него, она мигом узнала в переодетом лекаре своего возлюбленного. От радости царевна чуть и вправду не лишилась рассудка. Царевич рассказал ей, что она должна делать, чтобы он смог её освободить, и вернулся к царю.
О царь, - сказал он. - Девушке уже лучше, но чтобы она совсем исцелилась, я должен прочесть ещё одно заклинание. Прикажи принести коня на тот луг, где ты нашёл девушку. И пусть твои слуги приведут туда царевну.
Царь, обрадованный тем, что чужеземный лекарь вылечит его невесту, сделал всё, о чём просил его царевич. Конь уже стоял на лугу за городом, слуги привели туда царевну. Сам царь, окружённый придворными, явился туда и ждал, что будет делать лекарь.
Царевич посадил царевну на волшебного коня, сел сзади неё и нажал кнопку на шее коня с правой стороны. И тут случилось то, чего никто не ждал. Кто бы мог подумать, что деревянный конь стрелой взовьётся в воздух, словно крылатая птица, и тут же поднимется до облаков. Пока перепуганный царь опомнился и приказал воинам натянуть тетиву и стрелять по беглецам, волшебный конь уже был так высоко, что казался крошечной мошкой.
А царевич с царевной уже не думали о бедном влюблённом царе и радовались тому, что судьба снова соединила их. Они летели над горами и долинами, пока наконец не очутились на родине царевича. Тут же они справили пышную свадьбу, на которую со своей свитой прибыл и отец царевны. Он простил их, увидев, как они любят друг друга, и решил про себя, что его дочь счастливо вышла замуж. И снова весь город был празднично украшен. Люди пировали и веселились много ночей подряд. Ясная луна радовалась их счастью, выглядывая из небесных окон, а внизу под ней вся земля покрылась цветами жасмина.
После свадьбы царевич захотел прокатиться на волшебном коне. Он искал его повсюду, но не нашёл. Старый царь приказал сломать коня, чтобы сын уже никогда не смог подняться в поднебесье. Царевичу было жаль коня из чёрного дерева, но он вскоре забыл о нем: и без коня юноша был счастлив. А когда много лет спустя он рассказал своим детям о волшебном коне, они не поверили ему и подумали, что это чудесная сказка.
Жил в древние времена великий царь. Было у него три дочери, подобные полным лунам, и сын, ловкий как газель и прекрасный как летнее утро.
Однажды пришли на царский двор три чужеземца. Один нёс золотого павлина, другой - медную трубу, а у третьего был конь из слоновой кости и чёрного дерева.
Что это за вещи? - спросил царь.
Тот, у кого есть золотой павлин, - ответил первый чужеземец, - всегда будет знать, который час. Как только пройдёт час дня или ночи, птица хлопает крыльями и кричит.
Тот, у кого есть медная труба, - молвил второй, - не должен ничего бояться. Неприятель ещё будет далеко, а труба сама затрубит и предупредит всех об опасности.
А третий чужеземец сказал:
Тот, у кого есть конь из чёрного дерева, попадёт в любую страну, куда ему только вздумается.
Не поверю я вам, пока сам не испытаю этих вещей, - ответил царь.
Близился полдень, солнце стояло прямо над головой, тут павлин захлопал крыльями и закричал. В этот миг в ворота дворца вошёл проситель. Труба вдруг ни с того ни с сего затрубила. Царь приказал обыскать пришельца, и слуги нашли у него под одеждой меч. Пришелец сознался, что хотел убить царя.
Это очень полезные вещи, - обрадовался царь. - Что вы хотите получить за них?
Дай мне в жёны твою дочь, - попросил первый чужеземец.
Я тоже хочу жениться на царевне, - сказал второй.
Царь, не раздумывая, взял у них павлина и трубу и отдал им в жёны своих дочерей.
Тут подошёл к царю третий чужеземец, владелец коня из чёрного дерева.
О владыка, - молвил он с поклоном, - возьми себе коня и дай мне в жёны третью царевну.
Не спеши, - сказал царь. - Мы ещё не испытали твоего коня. В это время подошёл сын царя и сказал отцу:
Позволь мне сесть на этого коня и испытать его.
Испытывай его, как хочешь, - ответил царь.
Царевич вскочил на коня, пришпорил его, дёрнул за узду, но конь стоял как вкопанный.
Ты что, из ума выжил, несчастный?! - закричал царь на чужеземца. - Да как ты посмел обмануть владыку? Убирайся прочь со своим конём, не то прикажу бросить тебя в темницу.
Но чужеземец не смутился. Он подошёл к царевичу и показал ему небольшую кнопку из слоновой кости, которая была у коня на шее с правой стороны.
Нажми на эту кнопку, - сказал он царевичу.
Царевич нажал на кнопку, и вдруг конь поднялся к облакам и полетел быстрее ветра. Он поднимался всё выше и выше, и наконец царевич совсем потерял из виду землю. У него закружилась голова, он должен был обеими руками обхватить коня за шею, чтобы не упасть. Царевич уже жалел, что сел на коня и мысленно прощался с жизнью.
Но тут он заметил, что у коня на шее с левой стороны точь-в-точь такая же кнопка. Царевич нажал на неё, - конь полетел медленнее и стал опускаться. Тогда царевич снова нажал кнопку с правой стороны, - конь опять стрелой полетел ввысь и мчался словно вихрь над облаками. Царевич обрадовался, что он открыл тайну коня и может им управлять. Возбуждённый быстрой ездой на волшебном коне, царевич стал то опускаться, то подниматься. Он испытывал такое наслаждение от полёта, какого до сих пор не довелось познать никому из смертных.
Когда царевич устал, он нажал кнопку с левой стороны и начал опускаться. Он опускался весь день, пока наконец не увидел землю.
Это был чужой край, с озёрами и быстрыми потоками, с зелёными лесами, где водилось много разной дичи, а посреди страны стоял чудесный город с белыми дворцами и кипарисовыми рощами.
Царевич опускался всё ниже и ниже и наконец направил коня ко дворцу, построенному из золотых кирпичей. Дворец стоял вдали от города среди розовых садов. Царевич опустился на крышу дворца и слез с коня. Он удивился, что кругом так тихо, словно всё вымерло. Не слышно было никакого шума, ничто не нарушало тишины. Царевич решил здесь переночевать, а утром отправиться домой. Он уселся поудобнее и стал смотреть, как ночь окутывает кроны деревьев.
Так сидел он, опершись о ноги деревянного коня, и смотрел вниз. Вдруг заметил он свет в розовом саду. Царевичу показалось, что звезда спустилась в сад, она приближалась всё ближе, росла, распалась на десять огней, и тут царевич разглядел прекрасных невольниц в серебряных покрывалах со светильниками в руках.
Они окружали девушку, такую красавицу, что стоило царевичу взглянуть на неё, как сердце у него замерло. Девушки вошли во дворец, и тут же окна осветились ярким светом, заиграла прекрасная музыка, а воздух наполнился чудесным запахом ладана и амбры.
Царевич не мог совладать с собой, он размотал свой тюрбан и спустился по нему вниз к окну, из которого лился самый яркий свет. Через окно он влез в комнату, где сидели девушки. Они с криком разбежались, и только самая прекрасная не двинулась с места, словно он приворожил её. Она не могла отвести глаз от лица царевича. Любовь нежданно расцвела в их сердцах.
Они рассказали друг другу о себе. Красавица сказала царевичу, что она дочь царя. Этот дворец царь построил для неё, чтобы ей было где повеселиться, когда ей станет скучно в доме своего отца.
А тем временем девушки из свиты царевны прибежали во дворец, разбудили царя и закричали:
Царь, помоги! Злой дух влетел через окно к царевне и не отпускает её от себя.
Царь не стал мешкать. Он прицепил меч к поясу и побежал во дворец к царевне.
Он ворвался в её комнату, думая, что увидит свою плачущую дочь в когтях ужасного джинна. Но вместо этого он застал её за беседой с прекрасным юношей. Девушка весело улыбалась ему. Тут царя охватила ярость.
Он бросился с обнаженным мечом на чужеземца, но царевич тоже обнажил свой меч. Царь не решился вступить в поединок с ловким, полным сил юношей и опустил свой меч.
Ты человек или джинн? - крикнул он.
Я такой же человек, как и ты, - ответил юноша. - Я сын царя и прошу тебя дать мне в жёны свою дочь. А если не дашь, так я её сам возьму. Царь удивился, услышав эти смелые слова:
Только попробуй, - воскликнул он. - В городе стоит моё войско.
Я одолею всех твоих воинов.
Не думал царевич, что царь поймает его на слове.
Ладно, - сказал царь, - я дам тебе в жёны царевну только тогда, когда ты сразишься в поле с сорока тысячами всадников.
Царевичу было стыдно сознаться перед царевной, что ему это не под силу, и он сказал царю, что завтра же сразится с его войском. Царь предложил царевичу переночевать в его дворце, и все трое направились туда. Во дворце каждый по-своему дожидался утра. В это утро должно было решиться, станет ли молодой чужеземец зятем царя.
Царевич тут же уснул как убитый: его утомил стремительный полёт над облаками.
Царь долго ворочался на своём ложе, прежде чем уснуть: боялся он, что его воины убьют царевича, и он лишится милого зятя. Царевна всю ночь не сомкнула глаз, так страшно ей было за своего возлюбленного.
Как только взошло солнце, в поле за городом выстроилось сорок тысяч всадников, готовых к бою. Царь приказал привести для царевича самого лучшего коня из царских конюшен, но царевич вежливо поблагодарил его и сказал, что он сядет только на своего коня.
А где же твой конь? - спросил царь.
На крыше дворца царевны, - ответил царевич.
Царь подумал, что царевич смеётся над ним: как мог конь попасть на крышу? Но царевич настаивал на своём, и царю ничего другого не оставалось, как послать своих слуг на крышу за конём. Вскоре двое сильных слуг вернулись и принесли коня. Он был так красив, что царь и его приближенные от удивления разинули рты. Но ещё больше удивились они, когда увидели, что конь этот сделан из дерева. осказках.ру - сайт
Ну, на этом коне тебе не справиться с моим войском, - сказал царь.
Царевич ни слова не ответил, вскочил на волшебного коня, нажал кнопку с правой стороны, и конь стрелой взвился в воздух. Не успели царь и воины опомниться, как конь с царевичем были уже так высоко, что казались крошечной ласточкой в небесной синеве.
Ждали-ждали они, но всадник на волшебном коне не возвращался. Царь отправился во дворец и рассказал царевне о том, что случилось. Царевна зарыдала; она сказала отцу, что не станет жить без своего возлюбленного, и отправилась во дворец из золотых кирпичей. Там она заперлась, ничего не ела, не спала и всё только горевала о своём царевиче. Отец уговаривал её выбросить из головы молодого чужеземца.
Ведь это всё равно не царевич, а колдун, разве кто другой может летать по воздуху, - говорил царь.
Но сколько он ни убеждал, ни упрашивал, царевна была безутешна и тяжело заболела с тоски.
А тем временем царевич на волшебном коне поднялся так высоко, что потерял из виду землю. Он наслаждался полётом и всё же тосковал по прекрасной царевне.Но юноша решил, что вернётся он к ней только после того, как повидается со своим отцом, который наверное не спит от горя и забот о своём сыне и разыскивает его по всей стране. Царевич летел, летел, пока не увидел внизу башни родного города. Он опустился на крышу царского дворца, слез с коня и побежал прямо к отцу.
Как обрадовались все, когда увидали, что царевич жив и здоров! Он рассказал отцу о том, как научился управлять конём, как попал в далёкую чужую страну и влюбился там в царевну. А потом он спросил, что стало с владельцем волшебного коня, с тем чужеземцем, который хотел в награду взять себе в жёны царскую дочь.
Этого проходимца бросили в тюрьму, потому что ты пропал по его вине, - сказал царь.
Ты бросил его в темницу за то, что он подарил нам такую чудесную вещь? - воскликнул царевич. - Ведь он скорее заслуживает того, чтобы весь двор упал перед ним ниц.
Царь тотчас велел выпустить чужеземца из тюрьмы и пожаловал ему самое высокое придворное звание.
Чужеземец вежливо поблагодарил его за эту честь, но в глубине души затаил обиду. Ему хотелось жениться на царевне, а он её не получил. Но колдун ничем себя не выдал и ждал случая, чтобы отомстить.
Вскоре царевичу наскучил родной дом. Он не находил себе покоя и тосковал по царевне из далёкой чужой страны. Напрасно царь умолял сына не подвергать себя опасности: царевич не послушался. Однажды он вскочил на коня из чёрного дерева и улетел. Он летел, летел, пока не очутился в той чужой стране. Царевич опять опустился на крышу дворца из золотых кирпичей, что стоял посреди розовых садов.
Царевна лежала в своей комнате, бледная и осунувшаяся, кругом была тишина. Но тут кто-то отдернул полог, - в комнату вошёл ее возлюбленный. Всю болезнь с царевны как рукой сняло. Сияя, вскочила она со своего ложа и бросилась на шею царевичу.
Хочешь, поедем со мной в моё царство? - спросил царевич. Девушка кивнула, и не успели испуганные служанки опомниться, как царевич взял её на руки и вынес на крышу дворца. Там посадил он её на волшебного коня, вскочил ему на спину и нажал на кнопку с правой стороны. И вот они уже летели над облаками, прижавшись друг к другу, опьяненные встречей и очарованные волшебным полетом.
Внизу, во дворце из золотых кирпичей, поднялась тревога, слуги позвали царя, но было поздно. Царь рвал на себе волосы и оплакивал пропавшую дочь. Он думал, что ему не суждено больше её увидеть.
А царевич с царевной летели и летели и даже не вспомнили о старом царе. Наконец очутились они над городом, где правил отец царевича, и опустились на землю в одном из царских садов. Царевич спрятал царевну в беседку, вокруг которой цвели лилии, нарциссы, благоухал жасмин; деревянного коня он поставил рядом, а сам пошёл к отцу.
Все обрадовались, что царевич снова вернулся домой, а царь чуть не потерял разум от счастья. Царевич рассказал ему, что он привёз прекрасную невесту, и попросил у отца разрешения жениться на ней. Царь думал, что если царевич женится, то уж навсегда оставит эти бешеные скачки по воздуху. Поэтому он тут же согласился отпраздновать свадьбу.
Жители начали украшать город, повсюду шли приготовления к роскошной свадьбе.
В сад, где была спрятана царевна, царевич послал певиц и девушек с арфами. Он приказал выпустить туда тысячу соловьев, чтобы они скрасили ей ожидание.А чужеземец, владелец волшебного коня, затаил в сердце страшный гнев и чуть не задохнулся от злости, увидев праздничные приготовления. Чтобы не смотреть на всё это, он стал бродить по царским садам. И случилось, что он подошёл к беседке, окружённой жасмином и нарциссами. Там заметил он своего коня. Мудрец заглянул в беседку и увидел девушку редкой красоты. Чужеземец сразу догадался, что это невеста царевича, и решил, что теперь он сможет отомстить всем за обиду и за то, что у него отобрали коня.
Он вошёл к царевне, поклонился ей до земли и сказал:
Царевич, мой повелитель, послал меня сюда, чтобы я спрятал тебя в другое место. Здесь тебе угрожает опасность.
Царевна, взглянув на его безобразное лицо, испугалась. Мудрец сразу заметил это и сказал:
Царевич очень ревнив, поэтому он послал за тобой меня, самого некрасивого из своих друзей, чтобы я не пришёлся тебе по сердцу.
Царевна улыбнулась. Ей было приятно, что царевич боится за неё. Она протянула руку безобразному чужеземцу и вышла с ним из беседки. Мудрец подвёл девушку к волшебному коню и сказал:
Садись на коня. Царевич хотел, чтобы ты ехала на нём.
Царевна влезла на коня, мудрец сел сзади, нажал кнопку с правой стороны, и конь взлетел в воздух так быстро, что тут же исчез из виду.
Через некоторое время царевна, встревоженная тем, что они летят всё быстрее и быстрее, спросила:
Разве царские сады такие огромные, что мы должны так долго лететь? Тут отвратительный урод злобно рассмеялся и сказал царевне:
Так знай же, что я великий волшебник. Я сам сделал этого коня и увёз тебя, чтобы отомстить царевичу.
Волшебник стал хвастаться своим могуществом.
Если я захочу, - говорил он, - так все звёзды опустятся мне на голову, как осы на спелую сливу.
Это он уже выдумал, но царевне было всё равно: услышав его первые слова, она потеряла сознание.
А тем временем в сад направилась пышная процессия во главе с царевичем, чтобы отвести царевну в царский дворец, где ей приготовили свадебный наряд. Царевич очень удивился, что не слышно музыки и пения соловьев. Он оставил свиту и побежал к беседке, в которой была спрятана царевна. Но беседка была пуста. Вне себя от ужаса выбежал он в сад и тут только заметил, что конь из чёрного дерева тоже исчез. Царевич звал царевну, обыскал заросли жасмина, но её и след простыл. Тут одна из девушек-арфисток, которых послал он в сад, рассказала ему, что за царевной приходил чужой человек и что он улетел с ней на чудесном коне. Когда девушка описала царевичу внешность этого человека, он узнал в нем владельца волшебного коня. Царевич понял, что чужеземец отомстил ему за обиду. От горя он чуть не лишился разума, проклинал волшебника и свою злую судьбу, смотрел вверх, надеясь увидеть в облаках коня с царевной. Но даже если бы царевич увидел его, то всё равно не смог бы ничего сделать.
Царевна была далеко, далеко. Вечером чужеземец направил коня к земле, они опустились на зелёный луг, через который протекала река. Здесь он решил отдохнуть. И случилось так, что как раз в это время возвращался с охоты царь той страны. Он заметил старика и девушку и приказал своей свите остановиться. Царь начал расспрашивать, что они за люди и как попали в его страну.
Я догадываюсь по твоему виду и по свите, которая окружает тебя, что передо мной царь, - сказал мудрец. - Так прости же, что я и моя сестра сидим на твоём лугу. Мы очень утомились после долгого пути.
О царь! Он лжёт, - воскликнула царевна. - Я не сестра ему. Он насильно увёз меня. Спаси меня, о господин, и я буду благодарна тебе до смерти.Царь тут же приказал связать безобразного волшебника и приготовить для царевны носилки. Потом он стал рассматривать коня из чёрного дерева. Ему понравилась искусная работа и узоры из слоновой кости, но ни безобразный мудрец, ни царевна не открыли ему тайны волшебного коня. Царь велел отнести коня в царский дворец. Он проводил туда царевну и приказал отвести для неё самые красивые покои. А злого волшебника, похитившего царевну, царские слуги бросили в тюрьму.
Казалось, что царевна избежала опасности. Но она попала из огня да в полымя. Царь страстно полюбил её и никуда не выпускал из дворца. Вскоре он сказал девушке, что хочет на ней жениться.
Тем временем царевич, её настоящий жених, переодетый в простую одежду, ходил из города в город, из страны в страну и всюду расспрашивал о безобразном старике, о прекрасной девушке и о коне из чёрного дерева; но никто не мог рассказать ему о них. Долго он так ходил, и прошло много месяцев, пока наконец счастье не улыбнулось ему. В одном из городов на рынке купцы рассказывали о том, как царь соседней страны, возвращаясь с охоты, заметил на лугу прекрасную девушку. Он освободил её из рук старого урода и страстно влюбился в неё. Во всём этом нет ничего удивительного. Но деревянный конь - поистине чудо из чудес: он украшен слоновой костью, и его нельзя отличить от живого.
Как только царевич услышал об этом, сердце у него в груди подскочило от радости, и он тут же отправился в соседнюю страну. Шёл он целую ночь, а потом день и ещё одну ночь и пришёл, наконец, в царскую столицу. А в городе только и разговоров было, что о прекрасной девушке, которую безумно полюбил царь. Но люди рассказывали, что девушка та не в своем уме. Царь сделал всё, чтобы вылечить ее, но никакие средства не помогли.
Царевич не мешкая направился в царский дворец и приказал доложить о себе как об искусном лекаре из далёкой страны, который может вылечить любой недуг. Царь обрадовался и рассказал ему о том, как он нашёл царевну и как она теперь не ест, не спит, никого к себе не подпускает, рвёт в клочья дорогие покрывала и разбивает вдребезги чудесные зеркала и кубки.
Царевич выслушал его и сказал:
Прежде чем начать лечение царевны, я должен взглянуть на того коня из чёрного дерева.
Царь приказал принести коня во двор, и царевич внимательно осмотрел его. А когда юноша увидел, что конь цел и что с ним ничего не случилось, и, главное, обе кнопки на месте, он сказал царю:
Приставь стражу к этому коню, а меня проводи к больной девушке.
Царь проводил его до комнаты царевны. Царевич попросил не мешать ему и один вошёл к своей невесте. Как только девушка взглянула на него, она мигом узнала в переодетом лекаре своего возлюбленного. От радости царевна чуть и вправду не лишилась рассудка. Царевич рассказал ей, что она должна делать, чтобы он смог её освободить, и вернулся к царю.
О царь, - сказал он. - Девушке уже лучше, но чтобы она совсем исцелилась, я должен прочесть ещё одно заклинание. Прикажи принести коня на тот луг, где ты нашёл девушку. И пусть твои слуги приведут туда царевну.
Царь, обрадованный тем, что чужеземный лекарь вылечит его невесту, сделал всё, о чём просил его царевич. Конь уже стоял на лугу за городом, слуги привели туда царевну. Сам царь, окружённый придворными, явился туда и ждал, что будет делать лекарь.
Царевич посадил царевну на волшебного коня, сел сзади неё и нажал кнопку на шее коня с правой стороны. И тут случилось то, чего никто не ждал. Кто бы мог подумать, что деревянный конь стрелой взовьётся в воздух, словно крылатая птица, и тут же поднимется до облаков. Пока перепуганный царь опомнился и приказал воинам натянуть тетиву и стрелять по беглецам, волшебный конь уже был так высоко, что казался крошечной мошкой.
А царевич с царевной уже не думали о бедном влюблённом царе и радовались тому, что судьба снова соединила их. Они летели над горами и долинами, пока наконец не очутились на родине царевича. Тут же они справили пышную свадьбу, на которую со своей свитой прибыл и отец царевны. Он простил их, увидев, как они любят друг друга, и решил про себя, что его дочь счастливо вышла замуж. И снова весь город был празднично украшен. Люди пировали и веселились много ночей подряд. Ясная луна радовалась их счастью, выглядывая из небесных окон, а внизу под ней вся земля покрылась цветами жасмина.
После свадьбы царевич захотел прокатиться на волшебном коне. Он искал его повсюду, но не нашёл. Старый царь приказал сломать коня, чтобы сын уже никогда не смог подняться в поднебесье. Царевичу было жаль коня из чёрного дерева, но он вскоре забыл о нем: и без коня юноша был счастлив. А когда много лет спустя он рассказал своим детям о волшебном коне, они не поверили ему и подумали, что это чудесная сказка.
Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки