Почему ушел из жизни маршал Ахромеев? «Не могу жить, когда гибнет Отечество». Последний бой маршала Ахромеева Маршал ахромеев биография

Маршал Советского Союза

Родился в с. Виндрей в Мордовии в семье крестьянина. В Красной Армии с 1940 года.

В Великой Отечественной войне (1941–1945) командовал взводом и батальоном. После войны на штабных и командных должностях - командир танкового полка, начальник штаба дивизии, командир дивизии, командующий армией, начальник штаба военного округа. В 1952 окончил Военную академию бронетанковых и механизированных войск, а в 1967 - Военную академию Генштаба.

С 1974 в Генеральном штабе, с 1979 - первый заместитель начальника Генштаба. В 1981 стал лауреатом Ленинской премии; в 1982 ему присвоено звание Героя Советского Союза; 25 марта 1983 г. С. Ф. Ахромееву присвоено звание Маршала Советского Союза. В 1984–1988 маршал был начальником Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, первым заместителем Министра Обороны.

С 1990 - Военный советник президента М. С. Горбачева.

Официально сообщалось, что после провала попытки государственного переворота, предпринятой ГКЧП, маршал Ахромеев покончил жизнь самоубийством.

1 сентября 1991 г. похоронен на Троекуровском кладбище в Москве. В тот же день могилу раскопали мародёры и похитили маршальский мундир и награды Ахромеева.

Маршал С. Ф. Ахромеев награжден :

• Золотой Звездой Героя Советского Союза (7.05.1982),
• 4 орденами Ленина,
• орденом Октябрьской Революции,
• орденом Отечественной войны 1-й степени,
• 2 орденами Красной Звезды,
• орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени,
• 16 медалями,
• а также 24 наградами иностранных государств.

В. А. Егоршин, «Фельдмаршалы и маршалы». М., 2000

Ахромеев Сергей Федорович

Родился 5 мая 1923 г. в с. Виндрей Торбеевского района Мордовской АССР; русский. В 1942 г. окончил 2-е Астраханское пехотное училище по 2-месячной программе; в 1945 г. - Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии БТ и МВ; в 1952 г. - с отличием и золотой медалью командный факультет Военной академии БТ и МВ; в 1967 г. - с отличием и золотой медалью Военную академию Генерального штаба ВС СССР.

На военную службу был призван 30 июня 1940 г. После окончания училища с 17 октября 1942 г. по февраль 1943 г. - командир стрелкового взвода, затем адъютант старший (начальник штаба) стрелкового батальона (по июнь 1943 г.), помощник начальника штаба полка (по июль 1943 г.), врид командира мотобатальона автоматчиков (июль-ноябрь 1944 г.).

После Великой Отечественной войны с сентября 1945 г. по сентябрь 1947 г. - командир батальона. С июля 1952 г. по август 1955 г. - начальник штаба полка, по декабрь 1957 г. - командир танкового полка. Затем заместитель командира танковой дивизии (по декабрь 1960 г.) и командир танковой (учебной) дивизии (по сентябрь 1965 г.).

После завершения учебы в Военной академии Генерального штаба назначается начальником штаба 8-й танковой армии (июль 1967 г.-октябрь 1968 г.), затем командующим 7-й танковой армией (по май 1972 г.).

В аттестации, написанной командующим войсками Белорусского военного округа генерал-полковником И. М. Третьяком, отмечалось, что «командующий 7-й танковой армией... с высоким чувством ответственности относится к выполнению порученного дела. По своему характеру прямой, правдив и принципиален».

С мая 1972 г. по март 1974 г. С. Ф. Ахромеев возглавляет штаб Дальневосточного военного округа, а по февраль 1979 г. - начальник Главного оперативного управления - заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР. Маршал Советского Союза Огарков Н. В., аттестуя своего заместителя в 1978 г., писал, что С. Ф. Ахромеев «твердо изучил и хорошо знает состояние и перспективы развития наших Вооруженных Сил и вероятного противника... Волевой и решительный генерал. Ответственности и трудностей в работе не боится».

С февраля 1979 г. по сентябрь 1984 г. он - первый заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР, а затем по декабрь 1988 г. - начальник Генерального штаба ВС СССР, по август 1991 г. - генеральный инспектор Группы генеральных инспекторов МО СССР (советник Президента СССР).

С.Ф. Ахромееву присвоено звание Героя Советского Союза (7.05.1982 г.). Он награжден 4 орденами Ленина (23.02.1971 г., 21.02.1978 г., 28.04.1980 г., 7.05.1982 г.), орденом Октябрьской Революции (7.01.1988 г.), 2 орденами Красной Звезды (15.09.1943 г., 30.12.1956 г.), орденами Отечественной войны I степени (6.04.1985 г.) и «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени (30.04.1975 г.), а также 16 медалями СССР и 24 орденами и медалями иностранных государств.

Воинские звания: полковник - присвоено 8 декабря 1956 г., генерал-майор танковых войск - 13 апреля 1964 г., генерал-лейтенант танковых войск - 21 февраля 1969 г., генерал-полковник - 30 октября 1974 г., генерал армии - 23 апреля 1979 г., Маршал Советского Союза - 25 марта 1983 г.

Член КПСС с августа 1943 г., депутат Верховного Совета СССР и РСФСР с 1980 по 1989 гг. и член ЦК КПСС с 1983 г.

Маршалы Советского Союза: личные дела рассказывают. М., 1996

В далекие уже августовские дни 1991 года гибель Маршала Советского Союза Сергея Фёдоровича Ахромеева прошла практически незамеченной, оставшись в тени громких шагов «победившей демократии». Победители тогда старались не афишировать данную смерть. Если о ней и сообщалось в те дни, то лишь в том ключе, что покойный Сергей Ахромеев чувствовал свою вину и ответственность за то, что примкнул к «путчистам». Чем дальше от нас отдаляются события тех лет, тем меньше политизированных оценок происходящего доходит до нас, однако обстоятельства трагической гибели маршала СССР, которого знали и любили в армии, все еще остаются не до конца ясными и понятными.

Обычно, вспоминая жертв августовского путча 1991 года, в СМИ появляется информация о 3-х погибших, которые стали жертвой достаточно странных событий на Садовом кольце и ставших одними из последних Героев Советского Союза. Гораздо реже в прессе вспоминают имена еще троих погибших, которые покончили с собой. Их не принято относить ни к жертвам, ни тем более к героям, хотя в последнее время оценка их поступков серьезно пересматривается обществом. Но тогда многие считали, какие это герои, если они наложили на себя руки и кем они были? Один министр внутренних дел СССР – член «пресловутого» ГКЧП, второй управляющий делами ЦК КПСС, махровый «партократ», третий – маршал Советского Союза, советник Горбачева по военным вопросам, также поддержавший ГКЧП.

Необходимо отметить тот факт, что когда это все произошло (а самоубийства следовали одно за другим уже после провала «путча»), многие стали думать о том, что никакие это не самоубийства, а организованные кем-то убийства, целью которых является устранение важных и особо неугодных для кого-то свидетелей.

Все трое самоубийц были достаточно яркими личностями, но один из них – маршал Советского Союза Сергей Ахромеев был настолько уникальной и яркой фигурой, что его трагедия наиболее характерна для того времени, которое называется перестройкой и позволяет лучше понять то время и события тех дней. Ахромеев был боевым маршалом, который участвовал в Великой Отечественной войне с первого до последнего дня и прошел весь армейский путь от командира взвода до начальника Генерального штаба. В 1980 году он был удостоен Ленинской премии за исследование и создание новых систем автоматизированного управления ВС.

По словам известного писателя, публициста и историка Роя Медведев, маршал Ахромеев был очень достойным человеком и пользовался очень большим уважением как в армии, так и среди членов партии. Маршал был решительным сторонником скорейшего вывода советских войск с территории Афганистана. Вместе с заместителем главы МИД СССР Г. М. Корниенко он считал, что рассчитывать на то, что НДПА сможет удержаться у власти не стоит, максимум, на что можно рассчитывать, это то, что НДАП смогла бы занять законное, но при этом скромное место в новом режиме.

Так получилось, что первый крупный некролог памяти погибшего маршала написали не в СССР, а в США и вышел он в журнал «Тайм». Написал его адмирал У. Кроу, который в свое время занимал пост председателя комитета Начальника штабов США. Кроу писал, что Ахромеев был предан идеалам коммунизма и очень гордился тем фактом, что все, что у него было, не намного превосходило то, что он носил на себе. Узкие его представления о капитализме были главной причиной наших с ним споров. При этом при всей своей преданности партии и большом патриотизме Сергей Ахромеев был современным человеком, который прекрасно понимал, что многое в СССР было ошибкой, и многое должно измениться в том случае, если СССР еще собирается оставаться великой державой. Отметил Кроу вклад Ахромеева в контроль за распространением вооружений, созданием и работой над конструктивными советско-американскиими отношениями, уменьшение мировой напряженности и ядерной гонки, которая продолжалась 45 лет. Он назвал Ахромеева человеком чести. Слова из заголовка некролога «Коммунист. Патриот. Солдат» родственники маршала выбили на памятнике маршалу.

Согласно официальной версии, которой придерживался следователь по особо важным делам Генпрокуратуры России Леонид Прошкин, который и занимался расследованием гибели Сергея Ахромеева, события развивались следующим образом. 6 августа 1991 года маршал Ахромеев вместе со своей супругой находился в очередном отпуске, который проводил на территории военного санатория в городе Сочи. При этом о подготовке ГКЧП и планах его участников ему было ничего неизвестно. Уже утром 19 августа, узнав из передач по телевидению о происходящем в стране, он тут же вылетел в Москву, где в тот же день провел встречу с вице-президентом СССР Геннадием Янаевым и вошел в состав штаба ГКЧП, где занялся работой по сбору и последующему анализу информации о военно-политической обстановке в государстве.

24 августа 1991 года Ахромеев прибыл в собственный рабочий кабинет в Кремле и, будучи в состоянии депрессии после провала инициативы ГКЧП, принял решение о самоубийстве. В 9:40 минут утра он предпринял первую попытку, после чего оставил об этом записку. «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась. Порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь». Вечером того же дня тело маршала Советского Союза было обнаружено в его личном кабинете, он повесился. На место была вызвана бригада следователей во главе с Прошкиным, который прибыл в Кремль в 23:27 и зафиксировал увиденное на видео. Маршал сидел у окна кабинета на полу. Его шея была перетянута синтетическим шпагатом, свободный конец которого крепился к ручке оконной рамы. При этом в его кабинете был идеальный порядок, не было обнаружено никаких следов борьбы. На своем рабочем месте Ахромеев оставил предсмертные письма и записки – всего 6 штук. Опрос лиц, которые контактировали с Ахромеевым, осмотр места происшествия и содержание предсмертных записок и данные проведенной экспертизы позволили Прошкину сделать вывод о том, что Сергей Ахромеев свел счеты с жизнью по своей воле.

Однако, если внимательно познакомиться с материалами дела, которые были собраны в 2 достаточно увесистые папки, возникает достаточное количество вопросов. В деле содержится много нестыковок и элементарных противоречий, которые были зафиксированы в ходе следствия. Можно привести лишь несколько цитат из этого дела, чтобы и у вас возникли некоторые сомнения в правильности выводов следствия.

«Прибыли в Кремль. Сергей Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я вас вызову». И так и не вызвал. В 10:50 минут утра я позвонил ему в Кремль и отпросился у него на обед, после чего он меня отпустил и сказал, чтобы в 13:00 я был на базе» (из показаний кремлевского водителя Н. В. Платонова).

«Был на рабочем месте с 10 до 15 часов, Сергея Ахромеева не видел, но его кабинет был открыт, я определил этот факт по тому, что в кабинет маршала входили и выходили люди, но кто это был – я не знаю. Я полагал, что это входит и выходит сам маршал, так как секретари по субботам на работу не выходили. Когда я покидал здание, заметил, что в двери кабинета Ахромеева ключа не было.. Я точно помню, что ключ в двери кабинета отсутствовал, иначе я бы не стал гасить свет в коридоре» (из показаний, которые дал советник президента СССР В. В. Загладин).

«Дежурный офицер В. Н. Коротеев доложил мне (около 24 часов), что в кабинете 19а советника президента СССР С. Ф. Ахромеева в замочную скважину вставлен ключ, а свет в кабинете не горит и, что он просит меня прибыть на место» (из показаний, которые дал коменданта корпуса 1 Кремля М. И. Барсуков).

«От кого-то из представителей охраны, которого зовут Сашей, я слышала, что он видел маршала живым около 2-х часов дня в субботу» (показания А. В. Гречиной – референта советника президента СССР).

При этом в данном деле есть и другие вопросы, которые не очень хорошо укладываются в официальную версию произошедшего. Во-первых, вызывает вопросы сам метод самоубийства, который для военного человека является крайне нехарактерным. Удивляет и способ – маршал повесился сидя. Данный метод обычно применяется в криминальном мире, так вешаются в тюрьмах из-за «архитектурных особенностей» камер. Однако мало того, что Ахромеев сам дошел до такого метода, так он еще и проигнорировал более традиционный вариант с потолком, на котором будто специально были оборудованы крюки для тяжелых люстр.

Во-вторых, когда Прошкин получил приказ расследовать обстоятельства смерти маршала, следователи в течение длительного времени не допускались к месту происшествия и им не разрешили брать с собой понятых, которыми в итоге стали сотрудники КГБ, которые дежурили в том же здании, где был расположен кабинет маршала.

В-третьих, непосредственно перед трагедией 23 августа Сергей Ахромеев завершил работу над текстом своего выступления на предстоящей сессии Верховного Совета, которая должна была состояться 26 августа 1991 года. Свое выступление он обсуждал с дочерью (которая даже сохранила черновик речи). Маршал собирался донести до общественности и депутатов сведения и факты предательства некоторыми высшими чиновниками из руководства страны интересов государства. Если 26 августа Ахромеев собирался публично выступить перед депутатами, зачем ему было вешаться 24 числа..

Данная версия, которая остается только версией, способна хоть как-то дать ответы на некоторые вопросы. К тому же на тот факт, что Ахромеева начали шантажировать благополучием его семьи, невольно наводит и одна из его предсмертных записок, в которой он пишет родным: «Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни…»

Однако следователь генпрокуратуры Леонид Прошкин не рассматривал эту версию или аналогичные ей. По его словам, для этого не было никаких оснований, так как не просматривались мотивы, по которым надо было убивать Ахромеева. О готовящемся выступлении на сессии Верховного Совета СССР он не слышал. Кажется странным, что профессионал такого уровня упустил из вида такой серьезный факт, который мог изменить все дело.

Сегодня можно утверждать, что у возможных убийц Ахромеева были на то причинны. Он был правой рукой Горбачева и много знал, он знал, куда и кто продает советское вооружение, знал всю кухню предательства стратегических интересов СССР в Европе, о том как разворовывается техника и средства западных групп войск СССР. Его компромат мог быть убийственным, но все свои секреты маршал забрал с собой.

Источники информации:
-http://www.e-reading-lib.org/chapter.php/1009735/216/Nepomnyaschiy_-_100_velikih_zagadok_russkoy_istorii.html
-http://www.peoples.ru/military/commander/ahromeev/history.html
-http://www.stoletie.ru/kultura/tajna_marshala_ahromejeva_2011-08-26.htm

Сергей Фёдорович Ахроме́ев (5 мая 1923 года , село Виндрей , Тамбовская губерния - 24 августа 1991 года , Москва) - советский военачальник , Маршал Советского Союза (). Герой Советского Союза ().

После окончания одного курса училища - с июля 1941 года по декабрь того же года воевал в составе объединённого курсантского стрелкового батальона на Ленинградском фронте , был ранен. Зачислен в августе 1942 г. курсантом на курсы лейтенантов при 2-м Астраханском пехотном училище, которые окончил в том же году и затем - командир стрелкового взвода 197-го армейского запасного полка 28-й армии на Сталинградском и Южном фронтах, а с 1943 г. адъютант старший стрелкового батальона того же полка на 4-м Украинском фронте . С июля 1944 г. командир моторизованного батальона автоматчиков 14-й самоходно-артиллерийской бригады Резерва Главного Командования в Харьковском и Московском военных округах. Окончил Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии бронетанковых и механизированных войск Красной Армии (1945).

Был награждён за участие в обороне Ленинграда во время блокады .

Послевоенная служба

После войны, с июня 1945 года был заместителем командира самоходно-артиллерийского дивизиона установок СУ-76 , с сентября 1945 г. - командиром танкового батальона 14-го отдельного танкового полка учебного центра, а с февраля 1947 г. командир батальона установок ИСУ-122 14-го тяжелого танко-самоходного полка 31-й гвардейской механизированной дивизии в Бакинском военном округе .

С октября 1968 года по май 1972 года командующий 7-й танковой армией в Белорусском военном округе .

С мая 1972 года по март 1974 года начальник штаба - первый заместитель командующего войсками Дальневосточного военного округа . В 1973 году окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба ВС СССР имени К. Е. Ворошилова.

На высших должностях

«Маршал Ахромеев был достойным военачальником и пользовался большим уважением в армии и в партии», - отмечал Рой Медведев , указывая: «Маршал был обескуражен поведением Президента СССР, который перестал давать своему советнику и помощнику какие-либо поручения и постоянно откладывал решение ряда важных армейских проблем, которые Ахромеев считал неотложными. В конце концов Ахромеев подал ещё в июне 1991 г. прошение об отставке, но Горбачев медлил и с решением этого вопроса».

ГКЧП и самоубийство

• 19 августа , узнав утром о ГКЧП , вернулся в Москву из Сочи, где он проводил отпуск вместе с женой Тамарой Васильевной и внуками, и встретился с вице-президентом СССР Геннадием Янаевым . Поддержал Обращение ГКЧП и предложил своё содействие, руководил военными вопросами. Ночь провёл на своей даче, где жила его младшая дочь со своей семьёй. 20 августа работал в Кремле и в здании Министерства обороны, собирая информацию о военно-политической обстановке в стране. Приготовил план мероприятий, которые необходимо было провести в связи с введением чрезвычайного положения. В ночь с 20 на 21 августа ночевал в своём кабинете в Кремле. Из кабинета он звонил своим дочерям и жене в Сочи.

• 22 августа он отправил на имя Горбачёва личное письмо.

По мнению Роя Медведева: «Как можно судить по запискам, маршал думал о самоубийстве уже 23 августа, но были какие-то колебания. Но именно вечером 23 августа Б. Н. Ельцин подписал в присутствии Горбачева указ о приостановлении деятельности КПСС в Российской Федерации. Поздно вечером в этот же день и в ночь на 24 августа происходил захват манифестантами зданий ЦК КПСС на Старой площади. Эпизоды этих событий можно было видеть по телевидению, а Ахромеев мог знать и больше» .

Высказывания

Второй вопрос - о заводе, на котором производятся баллистические ракеты или ступени к ним на территории Соединенных Штатов. Мы назвали завод в штате Юта, вы не согласились. Пусть будет завод в городе Орландо, Флорида.

Вьетнам Вьетнам :

• Орден Военных заслуг 1-й степени (1985)

ДРА ДРА (Афганистан):

Куба Куба :

КНДР КНДР (Корейская Народная Демократическая Республика):

СР Румыния СР Румыния :

КНР КНР (Китай):

ПНР ПНР (Польша):

Воинские звания

• Полковник - 08.12.1956,
• генерал-майор танковых войск - 13.04.1964,
• генерал-лейтенант танковых войск - 21.02.1969,
• генерал-полковник - 30.10.1974,
• генерал армии - 23.04.1979,
• Маршал Советского Союза - 25.03.1983.

Семья

Жена - Тамара Васильевна Ахромеева. Дочери Татьяна и Наталья.

Напишите отзыв о статье "Ахромеев, Сергей Фёдорович"

Примечания

Ссылки

Сайт «Герои Страны ».

• Маршалы Советского Союза. Личные дела рассказывают / Институт военных и историко-патриотических исследований. - М .: Любимая книга, 1996. - 96 с. - ISBN 5-7656-0012-3 .
• Майоров А. . - М ., 1996. - ISBN 5-7712-0032-8 .
• . Пантеон Истории. Проверено 20 августа 2013. .
• . Государственный интернет-канал «Россия (2011). - док. фильм. Проверено 20 августа 2013. .

Ворошилов Тухачевский 1,2 Будённый Егоров Блюхер Тимошенко Кулик 1,2 Шапошников Жуков Василевский Сталин 3 Конев Говоров Рокоссовский Малиновский Толбухин Мерецков Берия 1 Соколовский Булганин 1 Баграмян Бирюзов Гречко Ерёменко Москаленко Восстановленные в звании 3 Впоследствии получил звание Генералиссимуса Советского Союза 4 Ныне живущий

Отрывок, характеризующий Ахромеев, Сергей Фёдорович

– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.

Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.

Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.

Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.

Время идет, и уже есть немало людей, которые не знают», кто такой был Сергей Федорович Ахромеев. Обращаюсь к светлой памяти этого человека. Прежде всего потому, что, глубоко восхищаясь им, считаю необходимым напомнить некоторые нравственные уроки его жизни, особенно актуальные сегодня. А еще не дает покоя во многом загадочная его смерть...

Вспоминая жертвы августа 1991-го, в средствах массовой информации называют обычно троих погибших при весьма неясной обстановке на Садовом кольце и ставших, кажется, последними Героями Советского Союза. Гораздо реже пишут и говорят, что были еще трое. Покончившие с собой.

Их не относят ни к жертвам, ни тем более к героям. Какие там герои, если сами руки наложили на себя! И потом - кто были-то они? Управляющий делами ЦК КПСС», то есть махровый «партократ». Министр внутренних дел СССР - член «пресловутого» ГКЧП. Советник Горбачева по военным вопросам, тоже ГКЧП поддержавший...

Надо заметить, что уже тогда, когда это произошло (а самоубийства последовали одно за другим сразу после поражения «путча»), многие считали: никакие это не самоубийства, а организованные убийства. С целью устранить особо неугодных и для кого-то особо опасных свидетелей.

Ныне такая убежденность в значительной части общественного сознания не уменьшилась. И можно не сомневаться: сколько бы времени ни прошло и какие бы дополнительные аргументы, подтверждающие реальность самоубийств, ни публиковались, мнение о том, что это были убийства, хотя бы тенью, но останется. Таковы уж туманные и в чем-то мистически загадочные, необъяснимые обстоятельства всей той августовской истории - разное можно зачастую предположить, а вот доказать многое, доказать стопроцентно и твердо оказывается невозможным. По крайней мере - пока.

Не с намерением поставить окончательную точку в исследовании разных версий смерти маршала Ахромеева взялся я в 1996 году за его дело пятилетней давности. Было бы это, пожалуй, слишком самонадеянно. Однако я знал и в ходе этой работы еще более убедился: дело «по факту смерти», прекращенное пять лет назад, вызывает ряд очень серьезных вопросов! Стало быть, их надо поставить публично.

Образ этого человека по многим своим достоинствам настолько ярок и уникален, а его трагедия настолько характерна для пережитого нами времени так называемой перестройки, что, я думаю, понять эту трагедию - значит лучше понять время.

Он стал в моем представлении одной из самых горьких жертв смутного времени, отмеченного знаком коварнейшего предательства. И одним из самых благородных героев на все времена.

Из материалов следствия:

«...24 августа 1991 года в 21 час 50 мин. в служебном кабинете № 19 «а» в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротеевым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работавшего советником Президента СССР.

Труп находился в сидячем положении под подоконником окна кабинета. Спиной труп опирался на деревянную решетку, закрывающую батарею парового отопления. На трупе была надета форменная одежда Маршала Советского Союза. Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящей лентой типа «скотч». Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено... »

Дальше в цитируемом документе будет еще не одно обращение к этой теме: добровольная смерть или насильственная? То есть самоубийство или убийство? Обращения понятные. С такого вопроса всегда начинается следствие в подобных ситуациях и на него пытается в первую очередь дать ответ.

Заключение судебно-медицинской экспертизы в данном случае вроде однозначное: не обнаружено признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве. Опрошены свидетели - никто из них имя убийцы не назвал.

Этого, оказывается, вполне достаточно, чтобы с абсолютной категоричностью записать: «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастных к ней, не имеется».

И вот уже зам Генерального прокурора РСФСР Е. Лисов, тот самый Евгений Кузьмич Лисов, который вместе со своим шефом - прокурором Степанковым играл главную роль в подготовке «процесса над ГКЧП», спешит дело о смерти Ахромеева прекратить. «За отсутствием события преступления»...

Мы еще вернемся к этой теме - было событие преступления или нет, имелись причастные к смерти или таковых действительно не существовало. Пока же хочу обратить внимание читателей на одну дату: постановление о прекращении дела подписано четыре месяца спустя после начала его - 19 декабря.

При других условиях, понимаю, не было бы в том ничего особенного. Но тут... Честное слово, не могу отделаться от впечатления, что к концу года торопились обязательно «закруглиться».

Цель, что ли, такая была поставлена? Задание дано? Прекратить, закрыть и поскорее забыть. А ведь в деле оставалось столько темного, противоречивого, столько фактов, буквально кричащих о том, чтобы их как-то объяснили!

Но... о «невыгодных» фактах в итоговом постановлении просто не упомянуто. Они просто опущены, дабы любому (и сразу!) не стало очевидно, что концы с концами здесь во многом не сходятся.

Явно не сходятся они и по второму пункту этого постановления - о прекращении «уголовного дела в отношении Ахромеева С.Ф. в части его участия в деятельности ГКЧП». Очень слышен тут вздох облегчения: нет человека - нет проблемы.

Удивительно ли, что многих, в том числе наиболее близких Сергею Федоровичу людей, версия следствия не убедила? Восстановим хронику некоторых событий, непосредственно предшествовавших роковому дню - 24 августа 1991 года.

6 августа, по согласованию с президентом Горбачевым, его советник Ахромеев отбыл в очередной отпуск в Сочи. Там, в военном санатории, он и услышал утром 19-го о событиях в Москве. И сразу принял решение: лететь.

Вечером он уже был на своем рабочем месте в Кремле. Встретился с Янаевым. Сказал, что согласен с программой, изложенной Комитетом по чрезвычайному положению в его обращении к народу. Предложил начать работу в качестве советника и.о. Президента СССР.

Конкретное дело, порученное ему, состояло в сборе информации с мест о создавшейся обстановке. Организованной им вместе с Баклановым группой было подготовлено два доклада. Кроме того, по просьбе Янаева работал над проектом его выступления на Президиуме и на сессии Верховного Совета СССР. Задача - обосновать необходимость мер, принятых ГКЧП. Участвовал и в заседаниях комитета - точнее, той их части, которая велась в присутствии приглашенных.

Излагаю всё это по тексту его письма в адрес Горбачева («Президенту СССР товарищу М.С. Горбачеву»), где маршал как бы докладывал потом о степени своего участия в действиях ГКЧП. Другие свидетельства, содержащиеся в деле, эти факты подтверждают.

Письмо датировано 22 августа. Провал ГКЧП уже очевиден, и Ахромеев пишет, что готов нести ответственность. Однако раскаяния в письме нет. И про самоубийство - ни слова.

Значит, если письмо подлинное и если самоубийство все-таки произошло, решение о нем стало окончательным не 22-го, а позже?

Согласно материалам следствия, на рабочем столе в кабинете Ахромеева после его смерти обнаружены шесть записок. Так вот, по датам первые две относятся к 23 августа. Одна, прощальная, - семье. Вторая - на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни.

Как же прошел для него этот предпоследний день жизни, когда (если опять-таки не подвергать сомнению, что он убил себя сам) с жизнью и самыми дорогими ему людьми мысленно он уже прощался?

Было трудное заседание комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. И вел себя на нем Сергей Федорович, как запомнилось очевидцам, необычно. Если раньше он всегда выступал и вообще был очень активен, то на этот раз всё заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова.

Есть и другие, аналогичные, показания видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить: те самые записки. Предсмертные...

Словом, налицо, кажется, признаки назревавшего и готовившегося им самим конца.

Но - немало серьезных оснований и для сомнения!

Прежде всего (это почти у всех и с самого начала) возникает вопрос: почему маршал выбрал такой необычный для военного способ самоубийства? Повеситься, да еще вот так - в сидячем положении, на куске шпагата, привязанного к ручке оконной рамы... Не по-военному это. Говорят, в криминальном мире, в тюрьмах, к такому методу самоуничтожения прибегают нередко, но откуда знать про него Ахромееву?

Следствие акцентирует внимание на том, что свой пистолет маршал сдал, уходя с поста начальника Генерального штаба; сдавал и оружие, которое позже дарилось ему высокими иностранными гостями.

Верно, сдавал. Однако были же у него снотворные и транквилизаторы, которые, как справедливо заметила в показаниях следствию его дочь, позволяли уйти из жизни гораздо менее мучительно. Почему не прибег к ним?

Почему, готовясь к смерти, местом ее определил не квартиру, которая в это время пустовала, поскольку семья находилась на даче, а (очень странно!) кремлевский кабинет? И кому адресована странная записка, судя по всему, самая последняя: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась - порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами всё повторить вновь»? Перед кем это он отчитывался?

Обе дочери Сергея Федоровича, с которыми он провел на даче последний вечер и утро последнего дня, не заметили в нем ни малейших признаков предстоящей беды. Как обычно: ранним утром очень долго, полтора часа, делал зарядку на улице. Во время завтрака обсуждал с ними, как лучше встретить жену и внучку, которых ждали в тот день из Сочи: «Когда мама уточнит номер рейса, обязательно позвоните мне на работу». Уезжая, обещал младшей внучке после обеда повести ее на качели, то есть к обеду этого субботнего дня собирался быть дома.

Не укладывается в голове у дочерей и дальнейшее. Ведь после ожидавшегося звонка матери из Сочи Татьяна Сергеевна сразу позвонила отцу и сообщила, что едут в аэропорт встречать. Было это в 9.35 - выходит, как раз в то время, когда он готовился надеть на себя петлю. Но всё же хорошо поговорили, и голос у него был бодрый, даже веселый!

Впрочем, если этот факт, как и что-то из предыдущего, можно мотивировать исключительной силой воли и самообладанием маршала, то затем, при изучении двух толстых красных томов, предоставленных мне в военной коллегии Верховного суда России, я наталкивался на факты, которые объяснить уже никак не мог.

Хотя бы относительно того же утра 24 августа. В показаниях Платонова Николая Васильевича, водителя автобазы Генерального штаба, который работал с маршалом, а тогда привез его в Москву с дачи, я прочитал:

«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я вас вызову». И не вызвал. В 10 час. 50 мин. я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне, чтобы я в 13.00 был на базе. Более я с ним не разговаривал и его не видел».

Невольно подчеркнул я в этой выписке время: 10 час. 50 мин. Но ведь в 10 час. 00 мин. Ахромеев, согласно его записке, очнулся после неудачного покушения на свою жизнь и собирался «всё повторить вновь»! Скажите, до того ли тут, чтобы поднимать трубку в ответ на телефонный звонок и разговаривать с шофером? Да и зачем?

Время смерти маршала судебно-медицинская экспертиза определила весьма расплывчато и приблизительно: «Смерть наступила не более чем за сутки до начала вскрытия трупа». Оговорены «значительные трудности при определении давности наступления смерти в том случае, если исследование трупа проводится более чем через 10-12 часов после наступления смерти и если перед этим не были проведены на месте специальные судебно-медицинские исследования». Но почему же они не были проведены?

А между тем вот еще одно показание - Вадима Валентиновича Загладина, тоже советника Президента СССР. Его кабинет под номером 19 «в» находился в общем коридоре с кабинетом Ахромеева 19 «а». Про день 24 августа Загладин свидетельствует следующее:

«Был на работе с 10 до 15 часов. Может, чуть дольше. Ахромеева не видел. Его кабинет был открыт, я это определил по тому, что в кабинет входили и выходили, но кто - я не знаю, я считал, что это входит и выходит Ахромеев, так как секретари в субботу не работали... Когда я уходил, то в двери Ахромеева ключ не торчал. Я выключил свет в коридоре между нашими кабинетами (там маленький коридор) и ушел. В кабинете Ахромеева было тихо. Я ушел из кабинета в 15-15.20 примерно. Я точно помню, что ключа в двери Ахромеева не было, иначе бы я не выключил свет в коридоре».

Ключ... Про этот ключ следователь переспрашивает: «Уточните, пожалуйста!» И Загладин, повторив то же самое, поясняет: «Обычно, когда С.Ф. Ахромеев был в кабинете, ключ торчал в двери с наружной стороны».

Итак, в 15 или 15.20 ключа в двери не было, а в 21.50, когда дежурный офицер проходил мимо кабинета, его внимание привлек именно ключ! Когда же он появился в двери? И кто входил и выходил из кабинета после 10 часов утра? Сам Ахромеев? Но, повторю, он же в 10.00 как бы очнулся и снова предпринимал попытку самоубийства...

Гречаная Алла Владимировна, референт Ахромеева, свидетельствует: «От кого-то из охраны, его зовут Саша, я слышала, что он видел Сергея Федоровича около 2 часов дня в субботу». Обратите внимание: около двух!

Только этих трех загадочных фактов - со звонком шофера, с ключом и охранником Сашей, по-моему, вполне достаточно, чтобы следствие было продолжено и попыталось ответить на возникающие в связи с ними вопросы. Нет, даже следов такой попытки я в деле не обнаружил! А Сашу, судя по всему, даже и не допросили. Дело, как уже выше сказано, поспешили закрыть...

Скажу еще об одном обстоятельстве, которое привлекло мое внимание, причем каким-то зловещим отблеском. В показаниях упоминавшегося офицера охраны Кремля Коротеева Владимира Николаевича, который, осматривая вечером кабинеты, обнаружил С.Ф. Ахромеева «без признаков жизни», далее читаю: «Об обнаружении я доложил коменданту Резиденции Президента Барсукову М.И.».

Барсуков? Михаил Иванович?!

Да, тот самый. Один из двух человек, наиболее приближенных к Ельцину в течение нескольких последних лет, упоминавшийся все эти годы в неразрывной и многозначительной связке «Коржаков - Барсуков». Выходец из КГБ, возглавивший в конце концов новую, ельцинскую, спецслужбу...

Случайно ли именно он появился на месте смерти Ахромеева той таинственной ночью? И когда появился?

Согласно его показаниям, Коротеев доложил ему около 24 часов. Однако сам Коротеев называет другое время - 21 час 50 мин. Причем прямо говорит, что труп обнаружил он (помните, «без признаков жизни»?). Но в показаниях Барсукова происходит иначе!

«...Коротеев В.Н. доложил мне, что в 19 «а», кабинете советника Президента СССР Ахромеева С.Ф., ключ в замочной скважине, а света в кабинете нет и что он просит меня прибыть... Я поднялся на 2-й этаж в 19 «а», заглянул в кабинет. У окна в неестественной позе я увидел советника на полу... »

То есть, выходит, Коротеев в кабинет даже не заглядывал, а труп обнаружил Барсуков? Странная разноголосица, ставящая под сомнение всё остальное в этих показаниях:

Сам собой возникает и такой вопрос: кто же он был тогда, Михаил Иванович Барсуков? Официально, по должности, - комендант комендатуры корпуса № 1 Кремля. Коротеев называет его комендантом Резиденции Президента. Разумеется, Президента СССР. Но не работал ли он уже и на казавшегося горбачевским антиподом Президента России?

В самом деле, один из будущей одиозной пары ельцинских приближенных уже неотлучно следует в те августовские дни за своим «хозяином» по коридорам и подвалам «Белого дома» и даже запечатлен рядом с ним на «историческом» танке. Другой в это время - в кремлевских коридорах, куда Ельцину победителем скоро предстоит войти. Кто-то ведь, наверное, должен был готовить место.

Много тайн, очень много, скрывают коридоры власти...

Если убийство, то чем оно было вызвано и как совершено?

Если самоубийство, то почему пошел на него Ахромеев - человек редкостно мужественный, волевой и жизнелюбивый?

Выше я уже назвал немало доводов, возникающих при внимательном изучении материалов следствия и вызывающих очень серьезные сомнения, что смерть маршала была добровольной. Беседы с близкими ему людьми такие сомнения укрепляют.

Никогда не верила и до сих пор категорически не верит в самоубийство жена его Тамара Васильевна. Не верят дочери Наталья и Татьяна. Не верят генералы армии Валентин Варенников и Михаил Моисеев, учившиеся и работавшие рядом с ним долгие годы, хорошо его знавшие. Да многие, с кем я говорил, не верят.

Один из главных аргументов против самоубийства - характер этого человека.

«Я откровенно скажу, что такой человек, как Сергей Федорович Ахромеев, не мог, просто не способен покончить жизнь самоубийством».

Это говорит, давая свидетельские показания, Малинецкий Георгий Геннадиевич - зять, муж дочери Татьяны. Чувствуете, насколько твердо говорит? Он-то имел возможность соприкоснуться с характером своего тестя больше в бытовой, семейной обстановке, но и для него несомненны огромная сила воли и стойкость маршала, непоколебимый его природный оптимизм. Словом, крепчайший внутренний стержень, будто специально созданный и закаленный для трудной воинской службы.

Послушаем жену. Она знала Сергея Федоровича с детства - учились в одной школе. Знает его характер и жизнь, наверное, лучше всех.

- Вам доводилось видеть его в разных состояниях, связанных со службой?

- Мы много кочевали. После войны и Академии бронетанковых войск - Дальний Восток, потом Белоруссия, Украина, опять Белоруссия и опять Дальний Восток... Знаете, у него, как у командира, отвечавшего за очень большие коллективы людей в войсках, бывали тяжелейшие ситуации, всякого рода ЧП. Естественно, переживал, иногда очень остро переживал, он ведь не железный. Но в растерянности, а тем более - в панике я не видела его ни разу. Вот и поэтому не верю, что мог руки на себя наложить...

Да, судьба испытывала его на излом не раз, но он стойко держался.

Мало кто знает, что Ахромеев, в то время первый заместитель начальника Генерального штаба, один из немногих в военном руководстве, решительно возражал против ввода наших войск в Афганистан. Мало кому известно, какую роль сыграла наша армия в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, и Ахромеев, тогда начальник Генштаба, стал одним из ведущих организаторов этих беспрецедентных по масштабу и сложности работ.

Получается что же? Выдержал и Великую Отечественную, и Афганистан, и Чернобыль, а тут, когда ни войны, ни аварии ядерного реактора, вдруг проявляет непонятную слабость.

В самом деле, трудно это понять и принять.

Николай Николаевич Энгвер, народный депутат СССР, много общавшийся с депутатом Ахромеевым по делам воинов-«афганцев» и не раз говоривший с ним об «афганском синдроме», знает, что маршал считал самоубийство для военного именно слабостью. Допускал его лишь в одном случае: когда являешься носителем информации высшей секретности и не можешь предотвратить захват себя врагом. Ибо пытки, а особенно - современные психотропные средства позволяют многое «вытянуть» из человека, даже против воли его...

Еще тогда, вскоре после рокового августа-91, возникла версия, что Ахромеева принудили к самоубийству, угрожая репрессиями против семьи. На такую мысль наводят, в частности, и строки из адресованного семье прощального письма:

«Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте...

Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами... »

Если представить, что окончательную и теперь вполне конкретную угрозу расправы с семьей он услышал, приехав на работу в последнее утро, то получают объяснение и спокойный его уход из дома, и намерение быть к обеду, когда прилетят из Сочи жена с внучкой, и записка, в которой он с кем-то объясняется по поводу неудачной первой попытки убить себя. Кстати, те, с кем он объясняется, могли предложить ему и этот используемый в криминальном мире способ самоубийства.

Кому и зачем понадобилось убрать маршала?

Есть разные варианты ответа на этот вопрос. Но все сводятся, по существу, к тому, что он слишком много знал и для многих стал слишком неудобен.

Известно, например: в тот критический момент готовился выступить на сессии Верховного Совета СССР, которая была назначена на 26 августа. Честное и прямое его слово представляло серьезную опасность для тех, кто приступил в это время к решающему акту осуществления своих коварных планов.

Впрочем, кристальная честность, несгибаемая принципиальность этого человека давно уже стали опасностью и для него самого. В свидетельских показаниях Г. Малинецкого читаю:

«Неоднократно говорил, что его политическая борьба как депутата и общественного деятеля может угрожать благополучию его семьи, его свободе, а возможно, и жизни. После опубликования статьи в «Советской России» «Кому мешают генералы», по его словам, звонили на работу и угрожали расправой ».

Да что там телефонные звонки и анонимные письма! Грозили весьма недвусмысленно даже с газетных страниц. У меня всё дрогнуло внутри, когда в одном из набросков ахромеевского выступления в Верховном Совете, где он намеревался сказать, в частности, о кампании травли и клеветы, организованной против него «демократической» прессой, я прочитал: называют военным преступником, пишут, что Ахромеева должна постигнуть «судьба Шпеера и Гесса». Оба они, как известно, были осуждены Нюренбергским трибуналом, а Гесс, приговоренный к пожизненному заключению, в конце концов умер в петле.

Многие ли сразу поняли смысл и конечную цель этих оглушительных психических атак? Многие ли встали против них? Оглядываясь назад, скажем прямо: нет, не многие.

Маршал Советского Союз Ахромеев встал одним из первых. Решительно и смело, как поднимались солдаты в бой под вражеским огнем и как сам он на фронте не раз поднимался.

Жена сказала так:

- Слова «раньше думай о Родине, а потом о себе» он понимал буквально и всю жизнь следовал им. Они не были для него высокопарной фразой.

И вот он почувствовал, что над Родиной совершенно неожиданно опять нависла угроза. Нет, пожалуй, не сразу и он, как и все мы, осознал глобальные масштабы этой угрозы. Восприняв всей своей открытой, широкой душой провозглашенные цели перестройки, благородные и красивые, поначалу считал коробившие его публикации в некоторых изданиях просто плодом безответственности отдельных журналистов в погоне за сенсацией. Так сказать, издержки гласности.

Однако и эти «отдельные издержки», особенно связанные с фальсификацией истории Великой Отечественной войны, молча терпеть не мог. Помню, как стал привозить и присылать статьи к нам в «Правду». Меня еще удивляло: военачальник такого ранга находит время и силы, чтобы спорить с какими-то мелкотравчатыми писаниями! Но однажды услышал ответ маршала моему коллеге по редакции примерно на тот же вопрос:

- Молчать нельзя, когда лгут. Надо давать сдачу. Иначе совсем обнаглеют.

И тогда он напишет: «Они осуществляли вполне определенную политическую линию. Всё наше прошлое перекраивается. А ведь без достойного прошлого не может быть и нормального настоящего, не быть будущего. Дорого обойдется Отечеству разрушительная работа новоявленных демократов». Как часто вспоминаю я сегодня эти его пророческие слова! Впрочем, теперь многим очевидно, насколько правы были предупреждавшие, что мы можем лишиться нормального настоящего и будущего.

А в то время этих предупреждавших постарались опорочить в глазах людей, дабы люди их просто не слушали. Недостаточно было ярлыков типа «консерватор» и «противник перестройки», если после этого человек не отступал и не прекращал борьбу, а его борьба приобретала всё более впечатляющий характер, против него организовывалась целенаправленная «персональная» кампания. И тут уж, что называется, все средства хороши - не останавливались ни перед чем.

Читаю в дневнике Ахромеева:

"По отношению ко мне, например, сегодня органы печати, начиная с газеты «Известия» до «Литературной газеты», развернули настоящее преследование, изо дня в день заведомая неправда. Совершенно бесполезно говорить о какой-то справедливости. Шабаш преследования можно сравнить с кампаниями, которые были организованы против Лигачева Е.К. Цель одна - заставить замолчать. Не удастся - скомпрометировать ».

Поразительно, до какой оголтелости доходили в обвинениях его! Больно читать наброски выступлений и статьи, в которых он вынужден доказывать нелепость многочисленных обвинений.

«Военный преступник» - это, конечно, за Афганистан, где около двух лет он был начальником штаба оперативной группы Министерства обороны, выполняя решение высшего руководства страны.

А вот из письма Ахромеева главному редактору «Известий», которое, как и многие другие подобные его обращения, осталось не только не опубликованным, но и безответным:

«Газета «Известия» говорит неправду:

Что скрывал данные о состоянии Вооруженных Сил в своей стране и раскрывал их в США;

Изображает меня сегодня воришкой, залезающим в карман государству... ».

Боже мой, вот это, последнее, осталось у меня в памяти как верх позора для тех, кто в тоге «борцов с привилегиями» травил честнейшего человека! Это ведь было не только в «Известиях». Может, и вы вспомните горящие глаза и холодный прокурорский голос белокурой девицы, вскакивающей на телеэкране из депутатских рядов и обличающей, обличающей, обличающей...

А о чем, собственно, шла речь? Маршалу предложили на госдаче, где он жил с семьей из восьми человек, по государственной цене выкупить мебель, которую он до этого арендовал. Старую мебель.

Сопоставьте это с тем, как вскоре «борцы с привилегиями» разворуют и распродадут всю страну.

Видя сегодня на телеэкране модно одетую белокурую мадам, что-то лепечущую о социальной защите сирых и бедных, я всегда думаю: неужели не является тебе по ночам тень маршала Ахромеева? Того, который за величайшую скромность и аскетическую неприхотливость друзьями был назван спартанцем. Который, перейдя на должность советника президента, отказался от повышенного в полтора раза оклада. Который, даже прощаясь с жизнью, не забыл, что он должен в столовую несколько рублей, и в одной из последних записок попросил вернуть, приложив деньги.

Вы, нравственные пигмеи, злобно и жестоко травившие такого человека, разве вы способны - ну не подняться до его высоты, нет, а хотя бы эту высоту понять?

Наконец, ещё об одной, важнейшей, стороне пережитой им драмы, которая обернулась трагедией.

Давайте повнимательнее подумаем: с кем боролся он в последние годы своей жизни?

«Мне понятно,- пишет в дневнике,- что соответствующая пресса свое дело будет делать и дальше. Всегда бойкие перья, которые за хорошие деньги напишут любую гнусность, тем более что отвечать за это никто не будет. И есть политические силы, которые им эту гнусность закажут ».

В каких же политических силах видит он своих противников?

Называет печатные издания: «Огонек», «Московские новости», «Аргументы и факты»... Использует вошедшие в обиход определения: «демократы»,«межрегионалы»:..

Резко критикуя перевертышей типа Волкогонова, отмечает: «Теперь генерал-полковник Волкогонов - антикоммунист. Сегодня он изменил делу КПСС и встал под знамена одного из бывших руководителей КПСС, а теперь воинствующего антикоммуниста Б.Н. Ельцина ».

Значит, противники - антикоммунисты... Но с кем он, коммунист Ахромеев, вступивший в партию на фронте, не менявший и не предававший своих убеждений, оказался в этот сложный исторический момент?

Он был, как принято говорить, в команде Горбачева. Был, волею судеб, в ближайшем окружении его. Но кто был Горбачев?

Вскоре после смерти Ахромеева в издательстве «Международные отношения» вышла последняя его книга, написанная в соавторстве с бывшим заместителем министра иностранных дел Г. Корниенко, «Глазами маршала и дипломата». Критический взгляд на внешнюю политику до и после 1985 года. Очень маленьким тиражом вышла, да и то удивляюсь, как это выпустили ее тогда! Читая дневник Сергея Федоровича, я видел, с какой настойчивостью, несмотря на нездоровье и занятость многими другими делами, работал он все последние месяцы над книгой, давая себе задания буквально на каждый день. Словно боялся, что не успеет высказаться. Так вот эта книга, в чем-то исповедальная, вместе с дневником помогает конкретнее представить очень непростые его отношения с тем, в чью «команду» он входил, и глубже понять драматизм положения, в которое был поставлен.

Тема горькая и большая. Возьму для примера один факт.

Известно, что Ахромеев, будучи начальником Генштаба, а затем советником президента страны по военным вопросам, принимал активное участие в подготовке важнейших советско-американских переговоров, связанных с сокращением вооружений. В 1987 году на повестке дня был договор по ракетам средней и меньшей дальности.

«Упорная борьба», «напряженное противоборство», «настоящая дуэль» - такие выражения в книге Ахромеева нередки. Понятно, вести дело так, чтобы согласие достигалось и решения в конце концов принимались, но без ущерба для наших государственных интересов, было нелегко, но американцы-то о своей выгоде ни на минуту не забывали!

В этот раз наиболее серьезное «перетягивание каната» возникло по поводу советской ракеты «Ока», именовавшейся на Западе СС-23. Почему? Ракета новая, последнее достижение нашей военно-технической мысли. Американцы заинтересованы, чтобы у нас ее не было.

Но под условия договора она не подпадает. Ликвидации подлежат ракеты средней дальности - от 1000 до 5500 километров и меньшей - от 500 до 1000. Максимальная испытанная дальность «Оки» - 400 километров. И тем не менее... она попала под уничтожение! Каким же образом это могло произойти?

Ахромеев, конечно, твердо стоял на своем, парируя все хитрые уловки американской стороны. Как всегда. Недаром имевшие с ним дело американские военные так уважали его за патриотизм и высочайший профессионализм. Вот и теперь в конечном счете им было предложено: что ж, давайте по-честному - запретим все ракеты в диапазоне не с 500, а с 400 до 1000 км. Тогда была бы поставлена преграда для создания модернизированной американской ракеты «Лэнс-2» с дальностью 450- 470 км. Паритет был бы сохранен.

Однако, приехав в Москву, госсекретарь США Шульц ставит вопрос перед Шеварднадзе о подведении СС-23 под понятие «ракеты меньшей дальности». И получает ответ: для нас это не будет проблемой.

На встречу экспертов, состоявшуюся в тот же вечер в МИД, представителей Генштаба даже не приглашают. А во время состоявшейся на следующий день беседы Горбачева с Шульцем о включении СС-23 в понятие «ракеты меньшей дальности» говорилось уже... как о решенном вопросе. Без всяких оговорок, что нижний предел дальности должен уменьшиться и для американцев!

Ахромеев в книге пишет: «На состоявшейся 23 апреля беседе М.С. Горбачева с Дж. Шульцем мое участие не планировалось, и та половина ее, в ходе которой была закреплена упомянутая договоренность о ракете «Ока», прошла без моего участия. Однако в середине их беседы я совсем неожиданно был вызван Генеральным секретарем для выяснения некоторых обстоятельств переговоров в Рейкьявике в составе рабочей группы Нитцке - Ахромеев. Я дал необходимые разъяснения и был оставлен на беседе, пошел разговор о конкретных вопросах будущего договора по сокращению СНВ. О решении же в ходе первого этапа этой беседы вопроса о ракете «Ока» я узнал только на следующий день из газет, прочитав сообщение о встрече М.С. Горбачева с Дж. Шульцем, да еще с указанием, что на беседе присутствовал начальник Генерального штаба ».

Вот оно как! На вторую часть беседы его и пригласили-то, видимо, для того, чтобы дать именно такое сообщение в газетах. А по существу - обманули. И его, и всех.

«Военное руководство было возмущено случившимся »,- замечает Ахромеев. Он пишет предельно сдержанно, хотя чувствуется, что и спустя время в душе его клокочет. О непосредственной же реакции мне рассказывал Валентин Иванович Варенников, который был первым заместителем Ахромеева в Генштабе:

- Приехал я из Афганистана, где находился в длительной командировке, и сразу к нему. А он, как будто предвидя мой первый вопрос, буквально бросился мне навстречу: «Не думай, что это сделал я!» Видно было, сильно мучается .

Поводы для мучений возникали всё чаще. Однако и в конкретных ситуациях, подобных вот этой, и при оценке сложившегося положения страны в целом он еще долго не сможет прямо сказать: виноват Горбачев.

Ему уже ясно, разумеется, что дело не только в «межрегионалах», в так называемой демократической оппозиции. Он видит своих противников уже в руководстве страны. Называет уже поименно: Яковлев, Шеварднадзе, Медведев... А для Горбачева все-таки находит оправдания - наверное, его «подставляют».

Драма честного человека, живущего по совести и не представляющего, что совесть может быть эластичной, что можно думать одно, говорить другое, а делать третье. Драма доверия и верности!

Между тем, как я уже тогда почувствовал, а теперь совершенно отчетливо понимаю, для Горбачева и действительно близких ему людей Ахромеев не был «своим». И становился всё более неприемлемым.

Запомнился случай, происшедший где-то в конце 1989-го или в начале 1990-го. Главным редактором в «Правду», сменив «консерватора» Афанасьева, был уже прислан «прогрессивный» Фролов - полномочный и доверенный ставленник Горбачева. Однажды дает мне статью. С недовольным, каким-то брезгливо-кислым видом:

Ахромеев написал. Поглядите.

Готовить к печати?

Я же сказал: поглядите!

Кричать на подчиненных Иван Тимофеевич умел - по поводу и без повода, а в данном случае причина раздраженности его стала мне абсолютно ясна, когда прочитал статью. Это был сгусток боли, резкий протест против того, что вело всё к большему и большему развалу страны.

Конечно же, статья не была напечатана, хотя я довел до газетного объема и сдал Фролову. Увы, это не раз бывало в связи с острыми статьями и других неудобных авторов, которые, без всяких объяснений, «заворачивались» главным редактором. Простите меня, Сергей Федорович!..

По-моему, он всё понял. Даже «Правда», которую считал самой своей газетой, переставала быть таковой. Что оставалось? «Советская Россия» и «Красная звезда»? Пожалуй, вот и все печатные трибуны, где он мог выступить.

А ведь так много нужно было сказать!

В дневниковых его заметках бьется напряженная мысль, и оценки происходящего - все резче, все определеннее.

«1. Люди потеряли перспективу - веру в Президента и КПСС.

2. Сломать все сломали - ничего не сделали. Бедлам, никакого порядка нет.

3.1985-1991 годы. Когда было лучше? В чем вы нас хотите убедить?!!

4. Нет сырья, нет комплектующих. Производство расстроено. Всё продано в Румынию».

Эта запись сделана, очевидно, после поездки в Молдавию, откуда он был избран народным депутатом СССР.

Начался уже 1991 год. И он не может больше уходить от прямого ответа на вопрос о вине Горбачева.

Задолго до августа, где-то весной, работая над выступлением в Верховном Совете, записывает:

«О М.С. ГОРБАЧЕВЕ. После 6 лет пребывания М.С Горбачева главой государства коренным вопросом стало: КАК ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО СТРАНА ОКАЗАЛАСЬ НА КРАЮ ГИБЕЛИ? Какие причины создавшейся ситуации объективные, они должны были проявиться независимо от того, кто возглавил бы страну в 1985 году, а чему виной является политика и практическая деятельность Горбачева?

В 1985-1986 годах М.С. Горбачев, да и другие члены Политбюро вели себя как легкомысленные школьники.

И это делали серьезные люди?

Кто и почему организовал антиармейскую кампанию в стране?

Как нам сегодня относиться к нашему прошлому?

Словом, делалось всё, чтобы кризис доверия в стране наступил.

Кому и зачем он был нужен?

С чьей стороны имело место это легкомыслие или злой умысел?»

Ответ четкий: «Путь Горбачева не состоялся. Страна ввергнута в хаос ».

Я вижу, что Ахромеев, как человек исключительной честности, в злой умысел до последнего поверить не может. Однако недопустимость дальнейшего пребывания Горбачева у руководства страной для него уже несомненна: «О ЧЕМ НАПИСАТЬ М.С.? Остался один шаг до отставки. Виноват в первую очередь сам М.С. - его приспособленчество и компромиссность... Отставка неизбежна. М.С. Горбачев дорог, но Отечество дороже ».

Написал ли он это Горбачеву? Наверняка. Или написал, или высказал. Упоминавшийся уже Энгвер, со слов самого Сергея Федоровича, так передает его кредо президентского советника: говорить не то, что хочет услышать Горбачев, а то, что есть в действительности.

Но почему не выступил с требованием отставки Горбачева публично?

Георгий Маркович Корниенко, работавший в то время вместе с Ахромеевым над книгой, вспоминает, что публично выступать лично против президента Сергей Федорович считал неэтичным, поскольку был «при должности»: советник же его!

Трижды писал заявления о собственной отставке. Ссылался на ухудшение здоровья, на последствия ранения и контузии, что было правдой. Но еще большая правда была в том, что должность советника при главном руководителе государства, на которой он надеялся для государства сделать немало полезного, теперь, в критической ситуации, не позволяла ему сделать, может быть, необходимое - во всеуслышание выступить против самого руководителя.

А Горбачев не давал ему отставки, думаю, именно тому, что знал: тогда-то уже он будет выступать без всяких «самоограничений». Кстати, следующую свою книгу Ахромеев собирался написать о Горбачеве. Представляю, какая это была бы книга!..

Ему, остававшемуся официально президентом, через три дня напишет:

«Дело в том, что начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели, вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ: громко заявить об этом ».

И тут же, опять-таки как советник президента (не освобожденный от этой проклятой должности!), пишет о своей ответственности за участие в работе ГКЧП...

Мне давно хотелось услышать из уст Горбачева, что он чувствовал, когда узнал о трагической смерти Ахромеева, что чувствует и думает в связи с этим теперь?

Поймать в Москве бывшего президента страны, а ныне - личного фонда очень нелегко. «10 сентября Михаил Сергеевич улетает в Германию. Вернется только 25-го. Но 30-го опять улетит. В Америку. Это до 12 октября. А 19-го снова в Америку... »

И все-таки, после четырехмесячных настойчивых моих звонков, разговор состоялся. Что же услышал я?

Горбачев, по его словам, тяжело пережил смерть Ахромеева. Относился к нему с большим уважением и доверием. Он повторил это два раза: «Я верил ему». Назвал человеком морали и совести: «Покраснеет, но прямо скажет всё, что думает». А прилет его в Москву тогда, в августе, воспринял «как удар ».

Это была тяжелая ситуация для президента и Генсека. С одной стороны, близкие люди выступили против. С другой - набирала силу российская власть, российское руководство, они считали, что они на коне. Я должен был пойти на российский Верховный Совет...

Скажите, а нет ли у вас хоть какого-то чувства вины перед маршалом? Ведь смерть его стала, так или иначе, следствием трагического положения, в которое была ввергнута страна. Написал же вам: «Вскоре она окажется расчлененной».

- У меня чувства вины не было и нет.

Гулом отдалось во мне это: «не было и нет», «не было и нет»!..

Он говорил, что собирался пригласить Ахромеева для беседы, но «был заверчен» - как раз встречался в Верховном Совете российском, тогда же делал заявление о снятии с себя полномочий генсека. А я подумал: кажется, в день его смерти Горбачев и делал это потрясшее меня заявление - отрекся от партии, объявив, по существу, о роспуске ее! Успел ли услышать Сергей Федорович? Каким же ударом для него это было...

Вряд ли нужно еще комментировать разговор с Горбачевым. Может, только одно слово, которое остро резануло меня:

Ахромеев был переживальщик большой. Слово это, походя и небрежно брошенное, по-моему, выразительно характеризует и того, о ком сказано, и того, кто сказал.

Когда свой вопрос: «Самоубийство или убийство?» - с которым я обращался ко многим, задал генералу армии М. Гарееву, Махмут Ахметович ответил так:

- В любом случае это было убийство. Его убили подлостью и предательством, тем, что сделали со страной .

- Но ведь с этим не один он столкнулся! Если допускаете, что сам мог руки на себя наложить, почему именно он ?

- Он наиболее совестливый из нас .

Что ж, такое поймет только совестливый. А для тех, в чьем представлении совесть - понятие абстрактное, останется странным «переживальщиком».

«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается всё, что считал смыслом моей жизни, и прошедшая моя жизнь дает мне право уйти из жизни. Я боролся до конца ».

Принимал ли он смерть добровольно или насильно, в этих последних словах - главное: Отечество гибнет! Он отдал за него всё, что мог. В конце концов, окруженный врагами и преданный, отдал жизнь. Во время Великой Отечественной, храбрым бойцом которой он был, про героев так и писали: «Отдал жизнь за Родину».

Вскоре после его смерти, как он предвидел, Родина окажется расчлененной. Выходит, напрасными были его борьба и смерть? Думаю, нет.

Когда-то мы говорили о погибших наших героях, как о горьковском Соколе: «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером... »

Сейчас редко звучат эти слова. «Поле боя после битвы принадлежит мародерам» - название одной из современных пьес довольно точно обозначает, кто сегодня хозяева жизни. В этом смысле надругательство над могилой Ахромеева (неслыханное, чудовищное надругательство!) стало зловеще-символическим - ознаменовало, так сказать, вступление в новую эру.

Только не будет же так всегда. Битву за Родину мы продолжим, дети встанут потом в этой битве на место отцов.

И они должны знать: в наше время были не одни лишь «герои» Фороса и Беловежья. Был маршал Ахромеев. Он был и навсегда останется Маршалом Великой Державы - Союза Советских Социалистических Республик, не предавшим свои идеалы.

Невозможно представить его вписавшимся в «новый режим». Не представляю, например, сидящим на каком-нибудь нынешнем официальном мероприятии - в советском маршальском мундире, но с нашивками из триколора и двуглавого орла.

На его могильном камне - три слова, выражающие самую суть этого человека: Коммунист, Патриот, Солдат. И недаром на могилу приходят борцы из оппозиции самых разных, порой несовместимых направлений - он как бы объединяет их всех. Так же, думаю, своим высоким авторитетом мог объединить в жизни, если бы остался жив. Может, именно поэтому не оставили его в живых?

Дмитрий Тимофеевич Язов, тоже Маршал Советского Союза, оказавшись в камере «Матросской тишины» и узнав там о гибели своего боевого друга, записал в тюремной тетради: «Появится когда-нибудь талантливый автор и создаст об этом удивительном человеке, настоящем человеке чести, достойную книгу, которая дополнит и украсит серию «Жизнь замечательных людей ».

Замечу: сам Дмитрий Тимофеевич жизнью своей тоже заслужил право на хорошую книгу.

Да, сегодня честь не в чести. Но в нынешнем политическом и нравственном беспределе, когда правят бал корысть и чистоган, шкурнические интриги и бандитские разборки, светлый пример людей, для которых Родина воистину дороже собственной жизни, особенно необходим.

Давайте помнить, что у нас были такие люди. Давайте верить, что они обязательно будут.

Ими спасется Россия.

(*5.05.1923 - † 24.08.1991) - Маршал Советского Союза.

В годы Великой отечественной войны - младший офицер, был награждён за участие в обороне Ленинграда во время блокады. Принимал участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Ленинградском, Сталинградском, Южном и 4-м Украинском фронтах.

С 1974 года - заместитель начальника генштаба ВС СССР, с 1979 года - первый заместитель; в 1984-1988 гг. - Начальник Генерального штаба Вооружённых сил СССР, первый замминистра обороны СССР.

В 1982 году Ахромееву присвоено звание Героя Советского Союза. В 1983 году получил звание маршала.

С 1988 года - советник председателя Президиума ВС СССР, с мая 1989 года - советник председателя ВС СССР. С марта 1990 года - советник Президента СССР.

В 1984-1989 гг. - депутат Верховного Совета СССР. В марте 1989 года избран народным депутатом СССР. Член Верховного Совета СССР, Комитета ВС СССР по вопросам обороны и безопасности.

В должности начальника Генерального Штаба неоднократно участвовал в переговорах, положивших конец «холодной войне». Вместе с тем росли его разногласия с М. С. Горбачёвым; он высказывал несогласие с военной реформой и ослаблением советской военной мощи, в связи с чем ушёл в отставку.

Ахромеев подал в отставку после решения Горбачева об уничтожении новейшей и самой высокоточной советской баллистической ракеты - "Ока" (SS-23) под сурдинку договора о РСМД, несмотря на то, что "Ока" не попадала под него ни по каким параметрам.

Ахромеев не был членом ГКЧП и узнал о его создании лишь утром 19 августа, когда находился с женой Тамарой Васильевной и внуками на отдыхе в Сочи. Но он решил вернуться в Москву, оставив родных в санатории. В Кремле маршал был уже вечером 19 августа, и в 22 часа он встретился с вице-президентом Г.Янаевым.

Ахромеев сказал, что он поддерживает Обращение ГКЧП и готов помогать. Ночь он провел на своей даче, где жила его младшая дочь со своей семьей. Весь день 20 августа Ахромеев работал в Кремле и в здании Министерства обороны, собирая информацию о военно-политической обстановке в стране. Ночевал он в своем кабинете - на раскладушке. Отсюда звонил жене в Сочи.

22 августа Ахромеев узнал о возвращении Горбачева, об аресте министра обороны Д.Язова. С Горбачевым Ахромеев не встречался. Он начал готовить свое письмо Горбачеву, а также текст выступления на сессии Верховного Совета, которая была намечена на 26 августа. В его записной книжке, которую потом отдали родным, было на этот счет много записей, в том числе и такая:

"Почему я приехал в Москву из Сочи? Никто меня не вызывал. Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а, приехав в Москву, лично убедился в этом. Но с 1990 года наша страна идет к гибели. Горбачев дорог, но Отечество дороже! Пусть в истории хоть останется след - против гибели такого великого государства протестовали".

"Не могу жить, когда гибнет моё Отечество и уничтожается всё, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь мне дают право из жизни уйти. Я боролся до конца".

Маршал Ахромеев был достойным военачальником и пользовался большим уважением в армии и в партии. Он начал войну в 1941 году заместителем командира взвода морской пехоты, а завершил ее командиром батальона. В 1979-1988 гг. он был первым заместителем начальника, а потом и начальником Генерального штаба и первым заместителем министра обороны СССР. Он руководил планированием военных операций в Афганистане на всех этапах, включая и вывод войск. На переговорах о сокращении вооружений Ахромеев был главным экспертом, и Горбачев признавал, что без него эти переговоры были бы менее успешными.

Маршал тяжело переживал ту антиармейскую кампанию, которую вела значительная часть прессы в 1989-1990 гг., не встречая противодействия у Горбачева. Ахромеев часто выступал по этому поводу на заседаниях Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР.

О самоубийстве маршала по телевидению сообщили вечером 25 августа, немного подробнее об этом же писали газеты 26 августа, но со ссылкой на Генеральную прокуратуру СССР. Сообщалось, что идет следствие. Никакого некролога не было и после 26 августа. Ни Президент страны, ни новый министр обороны СССР маршал авиации Евгений Шапошников не выразили по поводу смерти Ахромеева никаких публичных соболезнований.

Наибольшее внимание к судьбе покойного маршала проявил американский адмирал Уильям Кроув, который во времена Р. Рейгана занимал пост председателя Комитета начальников штабов США - в Америке это высший пост для профессиональных военных. У. Кроув провел много времени c Ахромеевым на разного рода переговорах по военным вопросам и проникся к нему глубоким уважением. Адмирал несколько раз пытался дозвониться до родных Ахромеева в Москву, но неудачно. В конце концов он попросил знакомых ему американских журналистов в Москве разыскать в советской столице жену и дочерей покойного маршала и высказать им соболезнование. Он просил также возложить венок на могилу своего коллеги.

Именно адмирал У. Кроув написал первый большой некролог, посвященный памяти маршала Ахромеева и опубликованный в сентябре 1991 года в американском журнале "Тайм". "Маршал Сергей Ахромеев,- писал адмирал, - был моим другом. Его самоубийство - это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам. При всем своем великом патриотизме и преданности партии Ахромеев был современным человеком, который понимал, что многое в его стране было ошибкой и многое должно быть изменено, если Советский Союз намерен и впредь оставаться великой державой... Несмотря на его желание перемен, он не предвидел, куда приведут реформы в будущем... Он был предан идеалам коммунизма и очень гордился тем, что все, что у него было, не намного превосходило то, что он носил на себе. Его узкие представления о капитализме были причиной нашего самого жаркого спора. В конце концов он не смог примирить свои противоречивые убеждения с тем, что захлестывало его. Это не умаляет его вклада в контроль над вооружениями, в создание более конструктивных советско-американских отношений и в уменьшение напряженности, сковывавшей наши страны 45 лет. Это был человек чести".

Статья в "Тайм" сопровождалась фотографией - маршал Ахромеев и адмирал Кроув стоят рядом на военных учениях, наблюдая за воздушным десантом. Это были самые масштабные военные учения в 80-е годы, которые проводились в США с 6 по 10 июля 1988 года и охватывали территорию штатов Северная Каролина, Техас, Южная Дакота. Были показаны действия крупных подразделений сухопутных войск, ВВС и ВМС США и их взаимодействие. Как профессиональный военный Ахромеев был восхищен, но как патриот удручен. В Советском Союзе он уже не мог показать американским военным профессионалам подобной картины...

В ноябре 1991 года прокуратура РФ прекратила уголовное дело в отношении С.Ф. Ахромеева по факту его участия в деятельности ГКЧП ввиду отсутствия состава преступления. Следствие пришло к выводу, что хотя С.Ф. Ахромеев принял участие в работе ГКЧП и выполнил по заданию заговорщиков ряд конкретных действий, однако по содержанию этих действий нельзя судить о том, что умысел Ахромеева был направлен на участие в заговоре с целью захвата власти.

Многие знавшие характер Ахромеева, не могли поверить в то, что он совершил самоубийство и полагали, что в действительности он был убит. Возможно, он и был убит -- убийством своей страны.

Один из жж-истов пишет (20.8.2006):

Сегодня смотрел фильмы про 19.08 по ОРТ и по РТР. Больше всего произвели впечатление кадры с повешенным маршалом Ахромеевым. Он повесился на оконном замке. На какой-то проволоке или шнурке... Я помню Ахромеева по выступлениям на Съезде народных депутатов СССР. Это был фанатик, искренне преданный коммунистической идее. Он вызывал у меня ненависть, потому что я понимал, что этот человек будет биться до конца. В отличие от янаевых, язовых и стародубцевых маршал Ахромеев верил в свои идеалы и покончил с собой, когда понял, что его Советский Союз кончается. Сейчас такое трудно себе представить...